ОЙГЕН БЕМ-БАВЕРК
К ЗАВЕРШЕНИЮ МАРКСИСТСКОЙ СИСТЕМЫ

[Zum abschluss des Marxschen Systems (1896).
В кн.: Критика теория Маркса. Челябинск: Социум, 2002. С. 3–133.
Пер. с нем. А. Л. Реуэля, под ред. В. Н. Позднякова.
Напечатано по изд.: Бём-Баверк Е. Критика теории Маркса. М.: ОГИЗ "Московский рабочий". Б. г.]

————————————

Предварительные замечания
I. Теория стоимости и теория прибавочной стоимости
II. Теория средней нормы прибыли и цен производства
III. Вопрос о противоречии
Первый аргумент
Второй аргумент
Третий аргумент
Четвертый аргумент
IV. Ошибка в системе Маркса; ее присхождение и развитие
V. Апология Вернера Зомбарта

————————————
————————
————

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Как писатель Карл Маркс был счастливым человеком, которому можно позавидовать. Никто не станет утверждать, что его произведения принадлежат к числу легко читаемых и легко понимаемых книг. Для большинства других книг значительно меньший балласт трудной диалектики и утомительных дедукций, оперирующих математическим снаряжением, явился бы непреодолимым препятствием на пути проникновения в широкую публику. Несмотря на это, Маркс стал апостолом для самых широких кругов, и как раз для таких кругов, призванием которых отнюдь не является чтение трудных книг. При этом его диалектическая аргументация отнюдь не обладала безусловно бесспорной силой и ясностью. Напротив, люди, принадлежащие к числу серьезнейших и достойнейших мыслителей в нашей науке, как Карл Книс, уже с первого же момента выдвинули то, правда, не легко принимаемое, не подкрепленное солидными аргументами обвинение, что теория Маркса уже в самых своих основах отличается противоречиями всякого рода — как логическими, так и противоречиями с действительностью. Поэтому, казалось бы, что труд Маркса не должен был найти никакого признания: он не мог найти его у широкой публики, так как она вообще ничего не поняла в его трудной диалектике, ни у специалистов, так как они слишком хорошо поняли как эту диалектику, так и ее слабые места. Но в действительности получилось иное.

Влиянию труда Маркса не послужило помехой и то обстоятельство, что при жизни автора он так и остался одним лишь торсом⁰⁰¹ . Иной раз, и не без основания, в особенности недоверчиво относятся к одним лишь первым томам новых систем. Ведь в «общей части» общие принципы выглядят очень хорошо, но обладают ли они той силой, которую приписывает им автор и которая позволяет решить вопрос — это обнаруживается только при построении всей системы, если она только выстоит по отношению ко всем единичным фактам. И в истории науки далеко не редки случаи, когда за первым томом, выпущенным с большими надеждами и большими претензиями, второй том так и не последовал, несмотря на полное здоровье его автора, так как данная новая идея при более пристальном рассмотрении ее самим автором не могла выдержать решающего испытания фактов. Но Маркс не страдал от такого недоверия. Масса его приверженцев уже заранее оказала ему на основании первого тома безмерное доверие верующих также и по отношению к содержанию еще ненаписанных томов.

Эта вера в кредит в одном случае должна была выдержать особенно суровое испытание В своем первом томе Маркс учил, что всякая стоимость товаров основывается на овеществленном в них труде и что в силу «закона стоимости» они должны тем самым обмениваться в отношении овеществленного в них труда, что, далее, достающаяся капиталистам прибыль, или прибавочная стоимость, является плодом эксплуатации рабочих и что величины прибавочной стоимости стоят в отношении не к величине всего затраченного капиталистом капитала, но только в отношении к величине «переменного», т.е. той части, которая идет на выплату заработной платы, в то время как «постоянный» капитал, затраченный на покупку средств производства, не может «принести прибавочную стоимость». Но фактически в жизни прибыль на капитал находится в отношении ко всему инвестированному капиталу, с чем и связано в значительной степени то обстоятельство, что товары в действительности обмениваются не в отношении овеществленного в них количества труда. Здесь, таким образом, налицо противоречие между системой и фактами, удовлетворительное объяснение которого едва ли возможно. Сам Маркс не мог уйти от этого противоречия. Он говорит об этом: «Этот закон (а именно что прибавочная стоимость находится в отношении только к переменной части капитала) явным образом противоречит всему опыту, основанному на внешней видимости явлений»⁰⁰² . Но вместе с тем он продолжает объявлять это противоречие только кажущимся, разрешение которого потребует многих промежуточных звеньев, и отсылает к следующим томам своего труда⁰⁰³ . Компетентная критика, конечно, полагала, что она со всей определенностью может предсказать, что это свое обещание Маркс никогда не сможет выполнить, так как противоречие непримиримо, и стремилась это обстоятельство доказать. Но на массу его приверженцев эти выводы не произвели никакого впечатления, голое обещание Маркса для них значило больше, чем все логические доводы

Нетерпеливое ожидание возросло, когда изданный уже после смерти учителя второй том его труда не принес ни обещанного решения, которое по плану всего труда было отложено до третьего тома, ни хотя бы малейшего указания на то, в каком направлении Маркс намеревался искать это решение. Напротив, предисловие издателя, Фридриха Энгельса, содержало, о одной стороны, новое вполне определенное указание, что это решение находится в оставленной Марксом рукописи, а, с другой стороны, оно содержало публичное приглашение, направленное по адресу приверженцев литературного соперника — Родбертуса — в этот промежуток времени, до появления третьего тома, найти собственными силами решение загадки, «как не только без нарушения закона стоимости но, наоборот, именно на основе последнего может и должна образоваться равная норма прибыли. Я считаю самым высшим проявлением уважения, которое только могло быть оказано мыслителю Марксу, что на данное приглашение отозвались многие, и притом из гораздо более широких кругов, чем тот круг, к которому оно было прежде всего направлено. Не только сторонники Родбертуcа, но также и люди из собственного марксистского лагеря и даже экономисты, не следовавшие ни за одним из этих двух вождей социалистической теории и которые, по всей вероятности, были бы названы Марксом «вульгарными экономистами», состязались в том, чтобы проникнуть в загадочный, покрытый еще тайной ход мыслей Маркса. В промежуток времени с 1885 г. — года выхода в свет второго тома — и до 1894 г. — года выхода в свет третьего тома «Капитала» Маркса развивалась целая литература, как будто бы написанная на соискание премии за разрешение загадки о «средней норме прибыли» и ее отношении к «закону о стоимости»⁰⁰⁴ . Разумеется, никто из соперников этой премии не получил, как это констатирует также уже скончавшийся Фридрих Энгельс в том приговоре, который он вынес ему в своем предисловии к третьему тому.

Вместе со столь замедлившимся выходом в свет этого заключительного тома системы Маркса дело, наконец, перешло в стадию окончательного решения. О голом обещании этого решения каждый может думать, что ему угодно. Обещание на одной стороне и доводы на другой стороне были до известной степени несоизмеримы. Также и результаты чужих попыток решения — хотя они по мысли и по стараниям их авторов и были даны вполне в духе теории Маркса, могли быть и не приняты сторонниками последней; они всегда могли апеллировать от неудавшегося подражания к обещанному образцу. Теперь, наконец, он появился на свет, и вместе с тем мы приобретаем надежное, точно и ясно ограниченное поле борьбы для решения тридцатилетнего спора, внутри которого должны надлежащим образом держаться обе стороны, и решить вопрос, вместо того чтобы постоянно ссылаться на будущее разъяснение или обращаться к постоянно меняющимся, не аутентичным толкованиям. Решил ли сам Маркс свою загадку? Соответствует ли фактам его система в завершенном виде, или нет? Исследование этого и явится задачей следующих страниц.

Основанием марксовой системы являются его понятие стоимости и его закон стоимости. Без них, как Маркс часто повторяет, было бы невозможно всякое научное познание хозяйственных явлений. Способ, каким Маркс выводит понятие стоимости и закон стоимости, излагался и обсуждался несметное число раз. В интересах связности изложения мы вынуждены, тем не менее, вкратце представить самые существенные черты хода его мыслей.

Область, которую Маркс исследует, чтоб «напасть на след стоимости»⁰⁰⁵ , с самого же начала он ограничивает товарами, под которыми в его смысле мы должны понимать не все хозяйственные блага, но только продукты труда, произведенные для рынка⁰⁰⁶ . Он начинает «с анализа товара»⁰⁰⁷ .

Товар, с одной стороны, как полезная вещь, которая по своим свойствам способна удовлетворить какую-либо человеческую потребность, является потребительной стоимостью, с другой стороны — она образует вещественного носителя меновой стоимости. Последняя теперь и подвергается анализу. «Меновая стоимость прежде всего представляется в виде количественного отношения, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода, — отношения, постоянно изменяющегося в зависимости от времени и места». Она кажется, таким образом, чем-то случайным. Однако в этих изменениях должно быть дано нечто постоянное, на след чего Маркс и пытается напасть. Он делает это своим известным диалектическим способом. «Возьмем далее два товара, например, пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например: 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит это уравнение? Что в двух различных вещах — в 1 квартере пшеницы и в а центнерах железа — существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не является ни первой, ни второй из них. Таким образом, каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, может быть сведена к этому третьему».

«Этим общим, — продолжает Маркс, — не могут быть геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров. Их телесные свойства подлежат рассмотрению вообще лишь постольку, поскольку они делают товары полезными, т.е. потребительными стоимостями. С другой стороны, очевидно, что меновое отношение товаров характеризуется именно отвлечением от их потребительных стоимостей. В пределах последнего каждая данная потребительная стоимость играет совершенно ту же роль, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции. Или, как говорит старик Барбон: «Один сорт товаров так же хорош, как и всякий другой, если одинаковы их меновые стоимости. Между вещами, имеющими одинаковую меновую стоимость, не существует никакой разницы». Как потребительные стоимости, товары прежде всего суть различного качества, как меновые стоимости — они могут быть лишь различны по количеству, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости».

«Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они — продукты труда. Однако вместе с тем и самый продукт труда превращается у нас в нечто иное. Раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы отвлеклись также от тех его материальных составных частей и форм, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом, теперь это уже не продукт работы столяра, или плотника, или прядильщика, или вообще какого-либо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нем работ, исчезают, следовательно, различные конкретные, определенные формы этих работ; последние не различаются более между собой, а сводятся все к равному человеческому труду, к абстрактно-человеческому труду».

«Рассмотрим теперь то, что осталось после этого в продуктах труда. От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда, т.е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты. Все эти вещи выражают теперь лишь то, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции они суть стоимости»⁰⁰⁸ .

Таким образом, понятие стоимости найдено и определено. Оно, следуя диалектической манере, не тождественно с меновой стоимостью, не находится с ней, как я уже сейчас мог бы это установить, во внутреннем, неразрывном соотношении, оно представляет собой своего рода отвлеченный дистиллят из меновой стоимости.

Оно есть, говоря собственными словами Mapкca, «то общее, что выражается в меновом отношении или меновой стоимости товаров», точно так же, как и наоборот «меновая стоимость есть необходимый способ выражения или форма проявления стоимости»⁰⁰⁹ .

После установления понятия стоимости Маркс переходит к изложению ее меры и величины. Так как субстанцией стоимости является труд, то вполне последовательно, что величина стоимости всех благ измеряется количеством содержащегося в них труда или соответственно рабочего времени. Но не того индивидуального рабочего времени, которое было случайно затрачено как раз тем производителем, который произвел это благо, но «общественно-необходимого рабочего времени», которое Маркс определяет как «рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно-нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда»⁰¹⁰ .

Только количество общественно-необходимого труда или потребное для производства какой-нибудь потребительной стоимости общественно-необходимое рабочее время определяет величину ее стоимости. «Каждый отдельный товар в данном случае имеет значение лишь как средний экземпляр своего рода. Следовательно, товары, в которых содержатся равные количества труда, или которые могут быть изготовлены в течение одного и того же рабочего времени, имеют одинаковую величину стоимости. Стоимость одного товара относится к стоимости каждого другого товара как рабочее время, необходимое для производства первого, к рабочему времени, необходимому для производства второго. Как стоимости все товары суть лишь определенные количества застывшего рабочего времени».

Из всего этого и выводится содержание великого «закона стоимости», который «внутренне присущ обмену товаров»⁰¹¹ и который управляет меновыми отношениями. Закон стоимости означает — и, исходя из вышеизложенного, он ничего другого и означать не может, — что товары обмениваются между собой в отношении заключающегося в них общественно-необходимого среднего труда⁰¹² ; другие формулировки этого же закона: товары «обмениваются по своим стоимостям»⁰¹³ ; или «эквивалент обменивается на эквивалент»⁰¹⁴ . Правда, в отдельных случаях, в зависимости от мгновенных колебаний спроса и предложения, появляются цены, которые отклоняются вверх или вниз от стоимости,—однако «эти постоянные колебания рыночных цен... компенсируются, взаимно уничтожаются и сами собой сводятся к средней цене как своей внутренней норме»⁰¹⁵ . В течение долгого периода в «случайных и постоянно колеблющихся меновых отношениях» все же «общественно-необходимое рабочее время насильственно проявляется как регулирующий закон природы»⁰¹⁶ . Маркс говорит об этом законе как о «вечном законе товарного обмена»⁰¹⁷ , как о «рациональном», как о «естественном законе равновесия»⁰¹⁸ . Те, все же встречающиеся, случаи, когда товары обмениваются по ценам, отклоняющимся от их стоимостей, следует рассматривать как «случайные»⁰¹⁹ по отношению к общему правилу, а само отклонение — как нарушение «закона обмена товаров»⁰²⁰ .

На основе этой теории стоимости Маркс воздвигает затем вторую часть своей системы, свое знаменитое учение о «прибавочной стоимости». Он исследует источник дохода (Gewinn), который капиталисты извлекают из своих капиталов. Капиталисты затрачивают известную сумму денег, превращают ее в товары, а затем путем продажи обратно превращают товары в большее количество денег, при посредстве или без посредства промежуточного производственного процесса. Откуда же получается это приращение, этот излишек полученной суммы денег над первоначально затраченной, или, как Маркс его называет, эта «прибавочная стоимость»?⁰²¹

Прежде всего Маркс, с o свойственным ему способом диалектического исключения, ограничивает условия проблемы. Он сначала выводит, что прибавочная стоимость не может возникнуть ни из того, что капиталист в качестве покупателя постоянно приобретает товары ниже их стоимости, ни из того, что в качестве продавца он продает товары постоянно выше их стоимости. В результате проблема предстает в таком виде: «наш владелец денег должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все-таки извлечь в конце концов из этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Таковы условия проблемы. Hic Rhodus, hic salta⁰²² »⁰²³ .

Решение проблемы Маркс находит в том, что имеется товар, потребительная стоимость которого обладает своеобразным свойством — быть источником меновой стоимости. Этим товаром является способность к труду, или рабочая сила, Этот товар продастся на рынке при наличии двух условий, а именно, что рабочий лично свободен, — в противном случае продавалась бы не его рабочая сила, но вся его личность, в качестве раба, — и что рабочий лишен «всех предметов, необходимых для практического применения рабочей силы», ибо в противном случае он предпочел бы производить за собственный счет и вместо своей рабочей силы продавать свой продукт. Благодаря торговой сделке с этим товаром капиталист приобретает прибавочную стоимость. Это происходит следующим образом.

Стоимость товара «рабочая сила», как всякого другого товара, определяется рабочим временем, необходимым для его воспроизводства, т.е. в данном случае тем рабочим временем, которое необходимо для производства такого количества средств существования, какое потребно для поддержания рабочего. Если, например, для производства необходимых средств существования на один день потребуется 6 часов общественного рабочего времени и если мы при этом допустим, что это же рабочее время овеществлено в 3 шиллинга золотом, то рабочая сила на один день может быть куплена за 3 шиллинга. После того как капиталист совершает эту покупку, потребительная стоимость рабочей силы принадлежит ему и он реализует ее, заставляя рабочего работать на себя. Прибавочная стоимость не образовалась бы, если бы он заставлял рабочего работать ежедневно столько часов, сколько овеществлено в рабочей силе и которые он должен был оплатить при ее покупке. Ибо 6 рабочих часов не могут, согласно предположению, прибавить к продукту, в котором они овеществляются, стоимость б o льшую, чем в 3 шиллинга, но столько же капиталист уплатил в виде заработной платы. Однако так капиталисты не поступают. Хотя они и купили рабочую силу по цене, которая соответствует только 6 часам рабочего времени, они заставляют рабочего работать на себя целый день. Таким образом, в продукте, который производится в течение этого дня, овеществляется больше рабочих часов, чем капиталист должен был оплатить, он имеет поэтому стоимость б o льшую, чем уплаченная заработная плата. Эта разница и есть «прибавочная стоимость», которая достается капиталисту.

Приведем пример. Предположим, что рабочий может в течение 6 часов переработать 10 фунтов хлопчатой бумаги в пряжу. Предположим, что для производства самого хлопка потребовалось 20 рабочих часов и что он обладает соответственно стоимостью в 10 шиллингов. Предположим далее, что прядильщик в течение шестичасового прядения изнашивает столько орудий, сколько соответствует 4 часам труда, и поэтому представляет стоимость в 2 шиллинга. Таким образом, совокупная стоимость средств производства, потребленных в прядении, будет равна 12 шиллингам, соответствующим 24 рабочим часам В процессе прядения хлопчатая бумага «всасывает» еще 6 рабочих часов. Готовая пряжа есть поэтому, в целом, продукт 30 рабочих часов и, соответственно, будет иметь стоимость в 15 шиллингов. При предположении, что капиталист заставляет нанятого рабочего работать только 6 часов ежедневно — производство пряжи стоило капиталисту полных 15 шиллингов: 10 шиллингов стоила хлопчатая бумага, 2 шиллинга — изнашивание орудий, 3 шиллинга — заработная плата, прибавочная стоимость не появляется. Совсем иное происходит, если капиталист заставляет рабочего работать ежедневно 12 часов. В течение 12 часов рабочий перерабатывает 20 фунтов хлопчатой бумаги, в которых уже прежде овеществлено 20 рабочих часов и которые поэтому имеют стоимость в 20 шиллингов ; далее, он потребляет в орудиях продукт 8 рабочих часов и стоимостью в 4 шиллинга, однако в течение дня он прибавляет к сырому материалу 12 рабочих часов, т.е. новую стоимость в 6 шиллингов. Теперь баланс представляется следующим образом. Пряжа, произведенная в течение дня, стоила всего 60 рабочих часов и имеет поэтому стоимость в 30 шиллингов; издержки же капиталиста составили
20 шиллингов на хлопчатую бумагу, 4 шиллинга на изнашивание орудий, 3 шиллинга на заработную плату, что составляет всего только 27 шиллингов. Теперь остается «прибавочная стоимость» величиною в 3 шиллинга. Прибавочная стоимость является поэтому, по Марксу, следствием того, что капиталист заставляет рабочего часть дня работать на себя, не оплачивая его за это. В рабочем дне рабочего можно различить две части. В первую часть рабочего дня, в «необходимое рабочее время», рабочий производит свои собственные средства существования или их стоимость; за эту часть своего труда он получает эквивалент в виде заработной платы. В течение второй части рабочего дня, в «прибавочное рабочее время» он «эксплуатируется», он производит «прибавочную стоимость», не получая за это никакого эквивалента⁰²⁴ . «Всякая прибавочная стоимость по своей субстанции есть материализация неоплаченного рабочего времени»⁰²⁵ .

Очень важны и для марксовой системы характерны тут же следующие определения величины прибавочной стоимости. Величину прибавочной стоимости можно выразить через различные другие величины. Вытекающие отсюда соотношения и относительные величины должны быть строго различаемы между собой; прежде всего в капитале, служащем капиталисту для присвоения прибавочной стоимости, следует различать две составные части, которые играют совершенно различную роль по отношению к образованию прибавочной стоимости. На самом деле, новая прибавочная стоимость создается, собственно, только живым трудом, выполняемым рабочими для капиталиста, в то время как стоимость использованных средств производства только сохраняется, проявляясь в измененном виде в стоимости продукта, однако она никакой прибавочной стоимости создать не может. «Итак, та часть капитала, которая превращается в средства производства, т.е. в сырой материал, вспомогательные материалы и средства труда, в процессе производства не изменяет величины своей стоимости» — вследствие чего Маркс называет ее «постоянным капиталом». «Напротив, та часть капитала, которая превращена в рабочую силу, в процессе производства изменяет свою стоимость. Она воспроизводит свой собственный эквивалент и сверх того излишек», как раз эту прибавочную стоимость. Поэтому Маркс называет ее «переменной частью капитала» или «переменным капиталом»⁰²⁶ . То отношение, в котором прибавочная стоимость находится к авансированному переменному капиталу и в котором выражается это «увеличение ею стоимости», Маркс называет «нормой прибавочной стоимости». Она тождественна с тем отношением, в котором прибавочное рабочее время относится к необходимому, или неоплаченный труд к оплаченному, и является поэтому, по Марксу, «точным выражением степени эксплуатации труда»⁰²⁷ . Если например, необходимое рабочее время, в которое рабочий воспроизводит стоимость своей ежедневной заработной платы в 3 шиллинга, равняется 6 часам, ежедневное же рабочее время — 12 часам, причем рабочий в течение вторых 6 часов — прибавочного рабочего времени — точно так же производит стоимость в 3 шиллинга, в качестве прибавочной стоимости, то прибавочная стоимость количественно совпадает с переменным капиталом, авансированным на заработную плату, норма же прибавочной стоимости равна 100%.

Совершенно отлична от нее норма прибыли. Капиталист сравнивает присваиваемую прибавочную стоимость не только с переменным капиталом, а с общей величиной используемого капитала. Если, например, постоянный капитал составляет 410 фунтов стерлингов, переменный 90 ф. ст., а прибавочная стоимость также 90 ф. ст., то хотя норма прибавочной стоимости, как и раньше, равна 100%, норма же прибыли составляет только 18%, т.е. 90 ф. ст. прибыли на весь вложенный капитал в 500 ф. ст.

Очевидно, что одна и та же норма прибавочной стоимости может и должна выражаться в совершенно различных нормах прибыли в зависимости от состава данного капитала, норма прибыли будет тем выше, чем больше переменная и чем меньше постоянная часть капитала. Последняя, т.е. постоянная часть капитала, не способствует возникновению прибавочной стоимости, однако она увеличивает тот базис, по которому прибавочная стоимость, определяющаяся исключительно переменной частью капитала, вычисляется как прибыль. Если, например, — что практически, конечно, едва ли возможно, — постоянный капитал равен нулю, а переменный капитал 50 ф. ст. и норма прибавочной стоимости, согласно прежнему предположению, составляет 100%, то произведенная прибавочная стоимость равна также 50 ф. ст., а так как она должна быть отнесена ко всему капиталу, равному только 50 ф. ст., то в этом случае норма прибыли также равнялась бы 100%. Если же, напротив, совокупный капитал состоит из постоянного и переменного в отношении 4:1, иначе говоря, к переменному капиталу в 50 ф. ст. присоединяется постоянный капитал в 200 ф. ст., то прибавочную стоимость в 50 ф. ст., образовавшуюся при норме прибавочной стоимости в 100%, нужно отнести ко всему капиталу в 250 ф. ст, что и составит норму прибыли только в 20%. Если бы, наконец, отношение составных частей было 9:1, т.е. 450 ф. ст. постоянного на 50 ф. ст. переменного капитала, то прибавочная стоимость в 50 ф. ст. падала бы на совокупный капитал в 500 ф. ст., и норма прибыли равнялась бы только 10%.

Изложенное приводит к исключительно интересному и важному выводу и в своем дальнейшем продолжении — к совершенно новому этапу марксовой системы, к главнейшим нововведениям третьего тома.

Указанный вывод заключается в следующем. «Органический состав»⁰²⁸ капиталов в силу технических оснований по необходимости различен в различных «сферах производства». В разных отраслях промышленности, требующих весьма различных технических манипуляций, перерабатывается в течение рабочего дня весьма неодинаковое количество сырья; или, если даже при сходных манипуляциях количество сырого материала приблизительно и одинаково, стоимость его может быть, однако, весьма различной. Так, например, она различна у меди и железа как сырых материалов в металлургической промышленности, или, наконец, могут быть различны как количество, так и стоимость приспособлений, орудий, машин, приходящихся на отдельного рабочего. Все эти моменты различий, если только они в редких, исключительных случаях случайно не компенсируются, обусловливают для различных отраслей производства различное отношение между вложенным в средства производства постоянным капиталом и затраченным на покупку труда переменным капиталом. Каждая отрасль производства народного хозяйства обладает, следовательно, своим собственным, отклоняющимся от других отраслей, свойственным ей «органическим составом капитала». По смыслу всего изложенного выше при одинаковой норме прибавочной стоимости каждая отрасль производства должна поэтому показать нам иную отличную норму прибыли, если товары действительно обмениваются «по своим стоимостям» или в отношении овеществленного в них труда, как это Маркс постоянно предполагал до сих пор.

Вместе с тем Маркс оказывается перед тем знаменитым великим подводным рифом своей теории, преодоление которого стало важнейшим спорным пунктом в марксистской литературе последних десяти лет. Его теория требует, чтобы капиталы равной величины, но неодинакового органического состава доставляли различную прибыль. Действительный мир яснее ясного показывает нам, что в нем господствует закон, согласно которому капиталы одинаковой величины. независимо от каких-либо различий их органического состава, дают равную прибыль. Предоставим Марксу формулировать это противоречие своими собственными словами: «Мы показали, таким образом, следующее: в различных отраслях промышленности господствуют различные нормы прибыли, соответствующие различию в органическом составе капитала и внутри данных границ также и различиям периодов оборота; поэтому даже при равной норме прибавочной стоимости только по отношению к капиталам одинакового органического состава, — предполагая равенство периодов оборота, справедлив тот закон (в общей тенденции), что прибыли относятся между собой, как величины капиталов, и, следовательно, равные капиталы в равные промежутки времени дают равные прибыли. Развитые нами соображения покоятся на базисе, который до сих пор был базисом всего нашего исследования, — что товары продаются по их стоимостям. С другой стороны, не подлежит никакому сомнению, что в действительности, отвлекаясь от несущественных, случайных и взаимно уничтожающихся различий, в разных отраслях промышленности не существует различия между средними нормами прибыли, да и не может существовать без разрушения всей системы капиталистического производства. Итак, по-видимому, теория стоимости несогласуема с действительным процессом, несогласуема с фактическими явлениями производства, и потому в данном случае приходится вообще отказаться от надежды понять эти последние»⁰²⁹ .

Как же пытается сам Маркс разрешить это противоречие?

Это осуществляется, коротко говоря, за счет того предположения, из которого Маркс до сих пор всегда исходил, а именно, что товары продаются по своим стоимостям. Теперь Маркс попросту отбрасывает это предположение. Что означает этот отказ для системы Маркса, об этом мы далее составим свое критическое суждение. Пока же я намерен прорезюмировать ход мыслей Маркса, и притом на примере таблицы, положенной также и Марксом в основу своего изложения (табл. 1).

Таблица 1

В этом примере сравниваются пять различных отраслей производства с различным органическим составом вложенных в них капиталов, причем остается пока в силе прежнее предположение, что товары обмениваются по своим стоимостям. В целях пояснения приведенной выше таблицы, в которой представлены результаты этого предположения, нужно еще заметить, что с означает постоянный, v — переменный капитал и что, в соответствии с фактическими отличиями действительной жизни, в примере (по Марксу) предполагается, что затраченные постоянные капиталы «изнашиваются» не одинаково быстро, что, таким образом, ежегодно изнашивается только часть постоянного капитала, к тому же в различных отраслях производства не одинаковая. В стоимость продукта, естественно, входит только изношенная часть постоянного капитала, «потребленное с», в то время как для исчисления нормы прибыли принимается во внимание все «авансированное с».

Как вытекает из таблицы, различным отраслям производства, при одинаковой эксплуатации труда соответствуют, в зависимости от различного органического состава капитала, весьма различные нормы прибыли. Но эти факты и числа можно рассматривать еще и с другой точки зрения. «Общая сумма капиталов, вложенных в пяти сферах, = 500; общая сумма произведенной ими прибавочной стоимости = 110, общая стоимость произведенных ими товаров = 610. Рассмотрим 500 как один-единственный капитал, по отношению к которому I— V являются только отдельными частями (как, например, это происходит в хлопчатобумажной фабрике, в различных подразделениях которой — чесальне, подготовительной мастерской, прядильне, ткацкой мастерской — существует различное отношение между постоянным и переменным капиталом, и среднее отношение для всей фабрики получается только путем вычисления). B этом случае средний состав капитала 500 был бы 390с + 110v, или в процентах 78c + 22v. Каждый из капиталов в 100, рассматриваемый лишь как 1/3 всего капитала, имел бы своим составом этот средний состав 78c + 22v ; равным образом, на каждые 100 приходилось бы 22 в качестве средней прибавочной стоимости; поэтому средняя норма прибыли была бы 22%»⁰³⁰ . По каким же ценам должны быть проданы теперь товары, чтобы каждый из пяти частичных капиталов действительно получил одинаковую среднюю норму прибыли? Это показывает следующая таблица (табл. 2). В нее как промежуточный член введена рубрика «издержек производства», под которыми Маркс понимает ту часть стоимости товара, которая возмещает капиталисту как цену потребленных средств производства, так и цену примененной рабочей силы, но которая не содержит никакой прибавочной стоимости или прибыли, следовательно, равняется сумме v + потребленное с.

Таблица 2

«В общей сумме, разъясняет Маркс результаты этой таблицы, — товары продаются на 2+7+17=26 выше и на 8+18=26 ниже стоимости, так что отклонения цен взаимно уничтожаются благодаря равномерному разделению прибавочной стоимости, т.е. благодаря присоединению средней прибыли в 22 на каждую сотню авансированного капитала к соответственным издержкам производства товаров; в том же самом отношении, в каком одна часть товаров продается выше, другая часть продается ниже ее стоимости. И только продажа их за такие цены делает возможным то явление, что норма прибыли во всех подразделениях I—V одинакова и равна 22%, несмотря на различный органический состав капиталов I—V»⁰³¹ .

Все это, как Маркс говорит дальше, есть не только гипотетическое допущение, но и настоящая действительность. Движущей силой является конкуренция. Правда, вследствие различного органического состава капиталов, вложенных в различные отрасли производства, «нормы прибыли, господствующие в различных отраслях производства, первоначально очень различны», — однако «при помощи конкуренции различные нормы прибыли уравниваются в общую норму прибыли, представляющую среднее из этих различных норм прибыли. Прибыль, падающая согласно этой общей норме на капитал данной величины, каков бы ни был его органический состав, называется средней прибылью. Цена товара, равная его издержкам производства плюс причитающаяся на его долю, в зависимости от условий его оборота, часть годовой средней прибыли на весь капитал, применяемый для производства товара (не только действительно потребленный на его производство), есть его цена производства»⁰³² . Последняя фактически тождественна с natural price (естественной ценой) Адама Смита, с price of production (ценой производства) Рикардо, с price necessaire (необходимой ценой) физиократов⁰³³ . И фактическое меновое отношение отдельных товаров определяется уже не стоимостью, но их ценой производства, или, как Марксу нравится это формулировать: «стоимости превращаются в цены производства»⁰³⁴ . Лишь в виде исключения и случайно стоимость и цена производства совпадают у тех товаров, которые производятся при помощи капитала, органический состав которого случайно равняется среднему составу совокупного общественного капитала. Во всех прочих случаях стоимость и цена производства необходимо и принципиально расходятся. Это означает следующее. По Марксу, «капиталы, которые содержат больший процент постоянного, следовательно, меньший процент переменного капитала, чем средний общественный капитал, — мы называем капиталами высшего состава. Наоборот, капиталы, в которых постоянный капитал занимает относительно меньшее, а переменный относительно большее место, чем в среднем общественном капитале, мы называем капиталами низшего состава». Таким образом, у всех товаров, которые производятся с помощью капитала «высшего» состава, по сравнению со средним — цена производства будет выше стоимости, в противоположном случае она будет ниже стоимости. Иначе, товары первого вида необходимо и постоянно будут продаваться выше их стоимости, товары же второго вида ниже их стоимости⁰³⁵ .

Отношение отдельных капиталистов к прибавочной стоимости, произведенной и присвоенной в рамках всего общества, в результате иллюстрируется следующим образом: «хотя капиталисты различных отраслей производства при продаже своих товаров получают назад капитальные стоимости, затраченные на производство этих товаров, однако, они реализуют не ту прибавочную стоимость, а следовательно, и не ту прибыль, которые произведены в их собственной отрасли при производстве этих товаров; они получают лишь столько прибавочной стоимости, а следовательно, и прибыли, сколько на каждую соответственную часть всего капитала общества приходится из всей прибавочной стоимости или всей прибыли, произведенной в течение данного промежутка времени всем этим общественным капиталом во всех сферах производства, вместе взятых. Каждый авансированный капитал, каков бы ни был его состав, приносит в течение года или иного промежутка времени столько прибыли на 100, сколько ее за этот же промежуток времени приходится на каждую сотню всего капитала. Поскольку дело касается прибыли, различные капиталисты относятся здесь друг к другу как простые акционеры одного акционерного предприятия, в котором прибыль, приходящаяся на долю отдельных членов, распределяется равномерно на каждую сотню капитала; поэтому для различных капиталистов прибыли изменяются лишь в зависимости от величины капитала, вложенного каждым в общее предприятие, в зависимости от относительных размеров участия каждого в этом общем предприятии, в зависимости от числа принадлежащих каждому акций»⁰³⁶ . Совокупная прибыль и совокупная прибавочная стоимость являются тождественными величинами⁰³⁷ . Средняя прибыль не может быть чем-либо иным, «как только всей массой прибавочной стоимости, распределенной в каждой сфере производства на массы вложенных в нее капиталов пропорционально их величине»⁰³⁸ .

Из изложенного вытекает то важное следствие, что прибыль, которую извлекает отдельный капиталист, отнюдь не происходит исключительно от занятого у него самого труда⁰³⁹ , но часто в своей большей части, а иногда и целиком, как, например, у торгового капитала⁰⁴⁰ , проистекает от тех рабочих, с которыми соответствующий капиталист не находится ни в каких отношениях. Далее Маркс пытается поставить и дать ответ еще на один вопрос, который он рассматривает как «действительно трудный вопрос», именно вопрос о том, как «происходит это уравнение прибылей в общую норму прибыли, раз оно, очевидно, есть результат и не может быть исходным пунктом»⁰⁴¹ . Сначала он развивает ту мысль, что в том состоянии общества, в котором еще не господствует капиталистический способ производства, в котором, следовательно, рабочие сами владеют необходимыми средствами производства, товары фактически обменивались бы по их действительной стоимости и тем самым не происходило бы уравнения норм прибыли. Поскольку рабочие при этом получали бы за одинаковое рабочее время равную прибавочную стоимость, т.е. одинаковую стоимость, превышающую их необходимые потребности, то фактическое существование различий норм прибыли было бы «безразличным обстоятельством, совершенно так же, как и в настоящее время для наемного рабочего безразлично, в какой норме прибыли выражается выжатое из него количество прибавочной стоимости»⁰⁴² . Так как такие отношения, когда средства производства принадлежат работнику, исторически являются раньше и встречаются как в древние, так и в новейшие времена, например, у владеющего землей крестьянина, самолично работающего на ней, а также у ремесленника, то Маркс считает возможным утверждать, что «вполне соответствует обстоятельствам рассматривать стоимость товаров не только как теоретическое, но и как историческое prius⁰⁴³ по отношению к ценам производства»⁰⁴⁴ .

В обществе же, организованном капиталистически, во всяком случае, имеет место это превращение стоимостей в цены производства и связанное с этим уравнение норм прибыли. После пространных предварительных рассуждений об образовании рыночной стоимости и рыночной цены, особенно в случае производства различных долей поступающего на рынок товара при различных по выгодности условий производства, Маркс очень ясно и сжато следующим образом высказывается о движущих силах этого процесса уравнения и о способе их действия: «Если товары продаются по их стоимостям, то… возникают очень различные нормы прибыли… Капитал извлекается из отрасли с более низкой нормой прибыли и устремляется в другие, которые приносят более высокую прибыль. Посредством такой постоянной эмиграции и иммиграции – словом, посредством своего распределения между различными сферами производства, смотря по тому, где норма прибыли падает и где повышается, капитал осуществляет такое отношение между спросом и предложением, что в различных сферах производства создается одна и та же средняя прибыль и благодаря этому стоимости превращаются в цены производства» ^{045 , 046} .

Автор этих строк много лет тому назад, прежде чем развилась вышеупомянутая литература о совместимости равной средней прибыли с марксовым законом стоимости, изложил свои взгляды по этому вопросу в следующих словах: «Или продукты действительно, если рассматривать длинный период, обмениваются соответственно количеству овеществленного в них труда… и тогда выравнивание прибыли на капитал невозможно ; или же имеет место выравнивание прибыли на капитал, и тогда невозможно то, что продукты продолжают обмениваться по количеству овеществленного в них труда»⁰⁴⁷ .

В марксистском лагере несовместимость обоих этих предположений была впервые признана Конрадом Шмидтом⁰⁴⁸ несколько лет тому назад. Теперь мы имеем аутентичное подтверждение самого учителя. Он совершенно определенно утверждает, что равная норма прибыли возможна только при продаже товаров по таким ценам, при которых одна часть товаров обменивается выше стоимости, а другая часть — ниже своей стоимости, — следовательно, отклоняясь от отношения воплощенного в них труда. Также не может быть никакого сомнения, какой из этих двух друг с другом не совместимых тезисов он считает соответствующим действительности. С ясностью и прямотой, достойными благодарности, он считает соответствующим действительности уравнение прибылей на капитал. И он не перестает, с той же ясностью и прямотой, признавать, что отдельные товары фактически обмениваются не в отношении заключенного в них труда, но в таком от этого отклоняющемся отношении, которое вытекает из уравнения прибылей на капитал.

В каком же отношении находится это учение третьего тома к знаменитому закону о стоимости первого тома? Содержит ли оно ожидавшееся с таким нетерпением разрешение этого «кажущегося» противоречия? Содержит ли оно доказательство, как «не только без нарушения закона стоимости, но скорее на основе этого закона может и должна образовываться равная средняя норма прибыли»? И не содержит ли оно, правильнее сказать, как раз противоположное, именно — констатирование действительно неразрешимого противоречия и доказательство, что равная средняя норма прибыли может образоваться только в том случае и потому, что мнимый закон стоимости не действует?

Я думаю, что не может долго сомневаться тот, кто беспристрастно и трезво относится к этому вопросу. В первом томе с чрезвычайно большой энергией утверждалось, что всякая стоимость основана на труде и только на труде, что стоимости товаров относятся друг к другу как рабочее время, необходимое для их производства. Эти положения были выведены и отдистиллированы непосредственно и исключительно из меновых отношений товаров, которым они «имманентны». Нас учили, что нужно исходить «из меновой стоимости, или менового отношения товаров, чтобы напасть на след скрывающейся в них стоимости»⁰⁴⁹ ; стоимость объяснялась нам как то общее, «что выражается в меновом отношении товаров»⁰⁵⁰ . В виде необходимого и категорического вывода, не допускающего никакого исключения, нам говорили, что приравнивание двух товаров в обмене означает, что в них существует что-то «общее одной и той же величины», к чему каждый из обоих товаров «должен быть сведен»⁰⁵¹ . Поэтому, отвлекаясь от временных, случайных отклонений, которые «являются нарушением закона товарного обмена»⁰⁵² товары, в которых овеществлено одинаковое количество труда, должны постоянно и принципиально обмениваться друг на друга. А теперь, в третьем томе, нам ясно и сухо заявляют, что в действительности нет и быть не может того, что должно быть согласно учению первого тома, что отдельные товары, и не случайно и преходяще, а необходимо и постоянно, обмениваются и должны обмениваться в совершенно ином отношении, чем в отношении овеществленного в них труда.

Я не могу иначе думать, но я не вижу здесь никакого разъяснения и разрешения этого спорного пункта, — я вижу здесь лишь одно голое противоречие. Третий том Маркса отвергает первый. Теория средней нормы прибыли и цен производства несовместима с теорией стоимости. Таково впечатление, которое, по моему мнению, должен получить всякий логически мыслящий человек. Как видно, это впечатление стало в изрядной степени общим. Лориа, выражаясь своим живым и образным языком, считает себя вынужденным вынести «суровый, но справедливый приговор», а именно, что Маркс вместо «решения преподнес мистификацию», в опубликовании третьего тома он видит «русский поход»⁰⁵³ марксовой системы, ее «полнейшее теоретическое банкротство», «научное самоубийство», «полнейший отказ от своего учения» l’abdicazione piu esplicita alla dottrina tsessa и «полное присоединение к ортодоксальнейшим учениям столь презираемых экономистов»⁰⁵⁴ .

Но и такой человек, столь близко стоящий к системе Маркса, как Вернер Зомбарт, должен признать, что третий том у большинства читателей, по всей вероятности, вызовет «всеобщее покачивание головой». «Большинство будет склоняться к тому, чтобы рассматривать «решение» «загадки о средней норме прибыли» в том виде, как оно преподносится, вовсе не как «решение»; мнением большинства будет то, что узел разрублен, но не развязан. Ведь если из глубин вдруг выплывает «совсем обыкновенная» теория издержек производства, то это означает, что знаменитая теория стоимости потерпела крушение. Если я в конце концов для объяснения прибыли обращаюсь к издержкам производства, к чему же тогда весь тяжеловесный аппарат теорий стоимости и прибавочной стоимости»⁰⁵⁵ . Для себя самого Зомбарт оставляет, конечно, совершенно другой приговор. Он предпринимает своеобразную попытку спасения, причем из подлежащего спасению столько выбрасывается за борт, что чрезвычайно сомнительно, отнесется ли к нему с благодарностью хотя бы один из приверженцев. Я еще ближе рассмотрю эту во всяком случае интересную и поучительную попытку спасения. Но мы до этого еще не дошли; прежде чем говорить о посмертном защитнике, нам нужно со всем вниманием и тщательностью, которых заслуживает столь важное дело, выслушать самого учителя.

Само собой разумеется, что сам Маркс должен был предвидеть, что его «решению» будет сделан упрек, что оно ни в коем случае не является «решением», но отказом от своего закона стоимости. Этому предвидению, по всей вероятности, и обязана своим происхождением та предвосхищенная самозащита, которая, если не по форме, то по содержанию, имеется в произведении Маркса. Именно, Маркс не упускает случая во многих местах вплетать категорические утверждения, что, несмотря на непосредственное подчинение меновых отношений ценам производства, отклоняющимся от стоимости, однако, все это движется в рамках закона стоимости и что лишь этот закон, по крайней мере «в последней инстанции», управляет ценами. Он пытается сделать это утверждение приемлемым посредством различного рода объяснений и замечаний. Однако эти попытки не отличаются характером чего-то целостного и последовательного. Против своего обыкновения, Маркс по этому вопросу не приводит формально замкнутого хода доказательств, но дает только несколько следующих одно наряду с другим случайных замечаний, представляющих собой различные доказательства или различные объяснения, каждое из которых, как таковое, может получить свое толкование. При таком условии нельзя судить ни о том, какому из этих доказательств сам Маркс хотел придать решающее значение, а также ни о том, как он сам представлял себе взаимную связь этих различного рода доказательств. Как бы то ни было, во всяком случае мы должны, если только желаем правильно отнестись как к автору, так и к выполнению нашей критической задачи, обратить самое серьезное внимание на каждое из этих положений и беспристрастно их оценить.

Обсуждаемые замечания, как мне представляется, заключают в себе в целом следующие четыре аргумента в пользу полного или частичного действия закона стоимости.

1-й аргумент. Хотя отдельные товары и продаются между собой выше или ниже своей стоимости, однако эти противоположные отклонения взаимно погашаются, и таким образом в обществе, — если рассматривать совокупность всех отраслей производства, — сумма цен производства произведенных товаров остается все же равной сумме их стоимости⁰⁵⁶ .

2-й аргумент. Закон стоимости управляет движением цен: уменьшение или увеличение количества труда, необходимого для производства, заставляет цены производства повышаться или понижаться⁰⁵⁷ .

3-й аргумент. Закон стоимости, по утверждению Маркса, с неумаленным авторитетом управляет обменом товаров на известных «первобытных» стадиях, в которых еще не совершилось превращение стоимостей в цены производства.

4-й аргумент. В развитом народном хозяйстве закон стоимости «регулирует по меньшей мере косвенно» и «в конечном счете» цены производства, так как вся стоимость товаров, определяющаяся по закону стоимости, регулирует всю прибавочную стоимость, а эта последняя — высоту средней прибыли, а следовательно, и общую норму прибыли⁰⁵⁸ .

Рассмотрим каждый из этих аргументов в отдельности.

Первый аргумент

Маркс соглашается, что отдельные товары обмениваются выше или ниже их стоимости, в зависимости от того, принимал ли участие в их производстве капитал, в котором постоянный капитал составляет долю большую или меньшую, чем при среднем органическом составе. Но он подчеркивает то обстоятельство, что эти индивидуальные отклонения, совершающиеся в противоположные стороны, каждый раз взаимно компенсируются или погашаются, так что сумма всех оплаченных цен в точности совпадает с суммой всех стоимостей. «В том же самом соотношении, в котором часть товаров продается выше, другая часть продается ниже своей стоимости»⁰⁵⁹ . «Общая цена товаров I—V (в приводимом Марксом табличном примере) равнялась бы, таким образом, общей их стоимости, следовательно, общая цена была бы, действительно, денежным выражением общего количества труда как прежнего, так и вновь присоединенного, заключающегося в товарах I—V. И таким образом в самом обществе, если рассматривать все отрасли производства как одно целое, сумма цен производства произведенных товаров равна сумме их стоимостей»⁰⁶⁰ . Отсюда выводится более или менее четкое положение, что закон стоимости остается в силе по крайней мере для суммы всех товаров или для всего общества в целом. «Все это разрешается, однако, благодаря тому, что в один товар прибавочной стоимости входит на столько больше, сколько недостает в другом, а следовательно, «уклонения от стоимости, заключающиеся в ценах производства товаров, взаимно уничтожаются. Вообще, при капиталистическом производстве всякий общийзакон осуществляется лишь как господствующая тенденция, весьма запутанным и приблизительным образом, как некоторая средняя постоянных колебаний, которая никогда не может быть точно установлена»⁰⁶¹ .

Этот аргумент в марксистской литературе не нов. Подобным же образом несколько лет тому назад с еще большей убедительностью и, может быть, с еще большею принципиальной ясностью, чем теперь у Маркса, это положение обосновывалось Конрадом Шмидтом. В своей попытке разгадать загадку средней нормы прибыли, также и Шмидт должен был придти к тому же выводу, — правда с другой мотивировкой, чем у Маркса, — что отдельные товары не могут обмениваться между собой в отношении содержащегося в них труда. Также и он должен был поставить вопрос, каким это образом, имея это в виду, может идти речь о действии марксова закона стоимости, и он обосновывает свой положительный ответ как раз этим выдвинутым в настоящее время аргументом⁰⁶² .

Все это я считаю совершенно неверным. И я в свое время высказал это в полемике с Конрадом Шмидтом с тем обоснованием, в котором я и теперь в полемике с Марксом не имею повода менять ни одного слова. Поэтому я могу удовлетвориться тем, что я просто повторю его буквально. Я спрашивал Шмидта, что же остается от знаменитого закона стоимости после этой фактической уступки, и дальше продолжал: «Что от него остается немного, лучше всего иллюстрируется усилиями, с которыми автор старается доказать, что, несмотря ни на что, закон стоимости остается в силе. Именно после того, как он согласился, что действительная цена товаров расходится с его стоимостью, он замечает, что это расхождение встречается только у цен отдельных товаров; напротив, оно исчезает, когда рассматривают сумму всех отдельных товаров или годовой национальный продукт. Оплачиваемая совокупная цена всего национального продукта во всяком случае вполне совпадает с действительно кристаллизованной в нем совокупной стоимостью⁰⁶³ . Я не знаю, удастся ли мне должным образом иллюстрировать значение этого утверждения. По крайней мере, я хочу попытаться сделать кое-какие замечания».

«В чем вообще задача “закона стоимости”? Не в чем ином, как в объяснении наблюдаемых в действительности меновых отношений благ. Мы желаем знать, почему в процессе обмена, например, сюртук стоит столько же, сколько 20 аршин полотна, 10 фунтов чая, столько же, сколько 1/2 тонны железа, и т.д. Сам Маркс точно так же понимал задачу закона стоимости. Речь может идти, конечно, только о меновом отношении различных отдельных товаров между собой. Но как только товары рассматриваются как одно целое и цены этих товаров суммируются, то по необходимости и преднамеренно отвлекаются от отношений, существующих внутри этой совокупности. Ведь внутри этой совокупности эти относительные различия цен компенсируются в их сумме. На сколько, например, чай ценится выше железа, на столько же железо ценится ниже чая и vice versa⁰⁶⁴ . Во всяком случае, это не ответ на наш вопрос: нас интересует меновое отношение благ в народном хозяйстве, а нам указывают на сумму цен, которой они достигают все вместе; это все равно, как если бы на вопрос, на сколько минут или секунд победитель на скачках затратил меньше времени, чтобы пробежать ристалище, по сравнению с его соперником, нам бы ответили: все соревнователи в целом затратили 25 минут 13 секунд».

«Дело представляется следующим образом. По вопросу о проблеме стоимости марксисты прежде всего отвечают своим законом стоимости, что товары обмениваются в отношении овеществленного в них труда, далее, прямо или путем намеков, они отрекаются от этого ответа по отношению к обмену отдельных товаров, т.е. как раз для той области, по отношению к которой этот вопрос вообще только и имеет смысл, и сохраняют свой ответ во всей его чистоте для всего национального продукта в целом, — следовательно, для области, где этот вопрос, как лишенный смысла, совершенно не может быть даже поставлен. В качестве ответа на вопрос проблемы стоимости «закон стоимости», как это признано, находится в противоречии с фактами, там же, где его нельзя обвинить в несостоятельности, закон этот не может служить ответом на вопрос, требующий решения, в лучшем случае мог бы служить ответом на какой-либо иной вопрос».

Но он не является ответом и на какой-либо другой вопрос, да и вообще не является ответом, а представляет собой простую тавтологию. Как известно любому экономисту, если проникнуть сквозь формы денежного обращения, лишь затемняющие вопрос, товары в конце концов обмениваются на товары. Каждый товар, вступающий в обмен, является товаром, но вместе с тем также и ценой противостоящего ему товара. Сумма товаров, таким образом, тождественна с суммой уплаченных за них цен; или цена совокупного национального продукта представляет собой не что иное, как сам национальный продукт. При этих обстоятельствах, конечно, вполне правильно, что сумма цен, уплаченная за совокупный национальный продукт, вполне совпадает с суммой кристаллизованной в нем стоимости, или труда. Однако эта тавтология не только не представляет собой никакого вклада в истинное познание, но она, в особенности, не может служить и проверкой того мнимого закона, что товары обмениваются в отношении воплощенного в них труда. Ведь таким путем «можно так же хорошо — или, лучше сказать, — так же плохо — доказать правильность всякого любого иного «закона», например «закона», что блага обмениваются в отношении их удельного веса. Хотя, конечно, 1 фунт золота в качестве «отдельного товара обменивается не на 1 фунт железа, но на
40 000 фунтов, но сумма цен, которая уплачивается за
1 фунт золота и за 40 000 фунтов железа, взятых вместе, равна не больше и не меньше как 40 000 фунтов железа и 1 фунт золота. Таким образом, совокупный вес суммы цен 40?001 фунт в точности соответствует совокупному весу, овеществленному в товарах, равному также 40?001 фунту; но следует ли отсюда, что вес представляет собой истинный масштаб, который управляет меновым отношением благ?

К этой оценке и теперь, поскольку я направляю ее против самого Маркса, не приходится ничего ни прибавлять, ни убавлять, за исключением разве того, что Маркс, приводя рассматриваемый аргумент, допустил еще одну ошибку, которой не сделал в свое время Шмидт.

Посредством утверждения общего характера, посвященного способу действия закона стоимости, Маркс в вышеприведенной цитате на с. 115 третьего тома пытается добиться признания той идеи, что его закону можно приписать известное реальное значение, хотя бы отдельные случаи ему и не подчинялись. После своего утверждения, что «отклонения от стоимости, заключающиеся в ценах производства товаров, взаимно уничтожаются», он добавляет замечание, что для всего капиталистического производства общий закон «вообще осуществляется лишь как господствующая тенденция, весьма запутанным, и приблизительным образом, как некоторая средняя постоянных колебаний, которая никогда не может быть точно установлена».

Маркс смешивает здесь две весьма различные вещи: среднюю колебаний и среднюю из постоянно и принципиально неодинаковых величин. Он вполне прав в том лишь, что многие общие законы осуществляются только таким образом, что норме, устанавливаемой законом, соответствует средняя, результирующая из постоянных колебаний. Каждый экономист знает такие законы; таков, например, закон, что цены равняются издержкам производства, что, отвлекаясь от особенных условий неравенства, высота заработной платы в различных сферах приложения труда, а также высота прибыли на капитал в различных сферах производства стремятся к одному и тому же уровню. Каждый экономист склонен смотреть на эти законы как на «законы», хотя ни один случай, по всей вероятности, не соответствует им с педантической точностью. И именно поэтому в указании на данный способ действия, проявляющийся только в среднем и в целом, заключается такой в сильной степени подкупающий момент.

Однако случай, по отношению к которому Маркс прибегает к этому подкупающему указанию, совершенно иного рода. При отклонении цен производства от «стоимости» речь идет не о колебаниях, а о необходимых и постоянных расхождениях. Каждый из двух товаров А и В, в которых воплощено одинаковое количество труда, но которые произведены при капиталах различного органического состава, колеблется не вокруг одной и той же средней цены, например, средней цены в 50 флоринов, но каждый из них имеет постоянно иной уровень цены. Товар А, например, произведенный при небольшом постоянном капитале, требующем оплаты процентами, имеет уровень в 40 флоринов, товар же В, который должен оплатить процентами большой постоянный капитал,— уровень в 60 флоринов, причем колебания происходят около этих различных уровней. Если бы мы имели дело с колебаниями около одного и того же уровня, так что, положим, или товар А стоил бы 48 флоринов, а товар В 52 флоринов, или, наоборот, товар А 52 флоринов, а товар В только 48 флоринов, — тогда, конечно, можно было бы сказать, что в среднем оба товара имеют одинаковую цену. Данное положение дела, если бы его можно было наблюдать постоянно, могло явиться, несмотря на колебания, подтверждением «закона», что товары, в которых воплощено одинаковое количество труда, весьма хорошо обмениваются друг с другом.

Если же из двух товаров, в которых воплощено одинаковое количество труда, один постоянно удерживает цену в 40 флоринов, а другой в 60 флоринов, то математик может, конечно, из этих двух неодинаковых величин вывести среднюю в 50 флоринов. Но такая средняя имеет совершенно иное значение, или, точнее говоря, она для нашего закона не имеет никакого значения. Математическую среднюю можно всегда вывести из самых неодинаковых величин; а если она уже выведена, то противоположные отклонения от этой средней величины «взаимно уничтожаются»: на сколько одна величина превышает среднюю, на столько же вторая величина необходимо должна быть ниже ее. Но очевидно, что такой игрой «средними» и «уничтожающимися отклонениями» так же нельзя превратить этот факт, а именно, что товары с одинаковой затратой труда, но при различном составе капитала, постоянно и необходимо обладают разными ценами, из противоречия выдвинутому закону стоимости в его подтверждение, как едва ли кто будет иметь склонность и оправдание доказывать то положение, что все породы животных, включая сюда и слонов и поденок, живут одинаковое количество лет... Конечно, слоны живут в среднем 100 лет, поденки только один-единственный день. Но из этих величин можно вывести общую среднюю в 50 лет; на сколько слоны живут больше этой средней, на столько же поденки меньше; отклонения от средней величины, таким образом, взаимно уничтожаются, и в целом и в среднем побеждает, следовательно, закон, что все породы животных обладают одинаковой продолжительностью жизни!

Последуем дальше.

Второй аргумент

В различных местах третьего тома Маркс утверждает относительно закона стоимости, что он «управляет движением цен», и доказательство этого его господства он видит в том, что при прочих равных условиях с уменьшением рабочего времени, необходимого для производства товаров, цены падают, с увеличением же его — цены также увеличиваются⁰⁶⁵ .

Однако этот вывод основан на ошибочной мысли, которая столь явна, что удивляешься, как Маркс мог ее допустить. Тот факт, что при прочих равных условиях в зависимости от величины затраченного труда цены поднимаются и падают, определенно указывает лишь на то, что труд является одним из условий, определяющих цену. Он доказывает, следовательно, то, с чем все согласны и что не является специфическим взглядом Маркса. Это также доказывали и этому учили классики и «вульгарные экономисты». Но своим законом стоимости Маркс утверждает гораздо больше, он утверждает, что затраченный труд является тем единственным обстоятельством, которое управляет меновыми отношениями товаров (отвлекаясь от случайных временных колебаний спроса и предложения). Сказать, что этот закон управляет движением цен, можно было бы только тогда, когда (длительное) изменение цен не могло бы быть результатом и не могло бы вызываться никакой иной причиной, помимо изменения в величине рабочего времени. Но этого Маркс не утверждает и не может утверждать, ибо, согласно его же учению, цена должна изменяться и тогда, когда, например, затрата труда остается неизмененной, но вследствие сокращения производственного процесса и тому подобных обстоятельств органический состав капитала изменяется. Таким образом, наряду с рассмотренным положением без дальнейшего можно выставить в качестве вполне правильного и иное положение: цены поднимаются и падают там, где, при прочих равных условиях, увеличивается или уменьшается продолжительность затраты капитала. Но подобно тому, как при помощи последнего положения нельзя доказать, что продолжительность затраты капитала является единственным условием, управляющим меновыми отношениями, столь же мало в том обстоятельстве, что изменения в количестве затраченного труда оставляют в общем след в движении цен, нельзя видеть подтверждения предлагаемого закона, что только один труд управляет меновыми отношениями.

Третий аргумент

Этот аргумент не развит Марксом с достаточной отчетливостью, однако материал для него вошел в те рассуждения, которые призваны разрешить «действительно трудный вопрос», а именно, каким образом происходит это уравнение прибылей в общую норму прибыли⁰⁶⁶ .

Суть этого аргумента, коротко говоря, сводится к следующему. Маркс утверждает, — и он должен это утверждать, — что «нормы прибыли первоначально очень различны»⁰⁶⁷ и что их уравнивание в общую норму прибыли «есть результат и не может быть исходным пунктом»⁰⁶⁸ . Этот тезис содержит в себе дальше утверждение, что существуют какие-то «первобытные» состояния, в которых еще не совершилось «превращения стоимостей в цены производства», приводящие к уравниванию норм прибыли и в которых поэтому вполне и целиком господствует закон стоимости. Таким образом, устанавливается известная сфера, вполне подчиненная действию господства закона стоимости.

Посмотрим поближе, какова должна быть эта сфера и какие доводы приводит Маркс в пользу того, что меновые отношения в ней действительно нормируются только трудом, овеществленным в товарах.

Выравнивание норм прибыли, по Марксу, связано с двумя предпосылками: во-первых, что вообще уже господствует капиталистический способ производства⁰⁶⁹ , и во-вторых, — что конкуренция проявляет свою нивелирующую деятельность⁰⁷⁰ . Исходя из требований логики, мы будем искать это «первобытное состояние» — с чистым режимом закона стоимости там, где отсутствует или первая или вторая из обеих предпосылок (или, естественно, обе вместе).

Относительно первого случая сам Маркс высказался подробно и точно. Предметом своего обстоятельного изложения, которое показывает, что цены товаров на данной стадии в действительности определяются исключительно их стоимостью, он берет ход вещей в таком состоянии общества, в котором нет капиталистического производства, но «где работнику принадлежат средства производства». Чтобы дать читателю возможность беспристрастно судить, насколько это изложение является доказательством, я должен его представить дословно.

Punctum saliens⁰⁷¹ выступит ярче всего, если мы подойдем к вопросу следующим образом. Пусть сами рабочие владеют соответствующими средствами производства и обменивают свои товары друг с другом. Эти товары не были бы тогда продуктами капитала. Стоимость средств труда и материалов труда, применяемых в различных отраслях труда, была бы различна в зависимости от технической природы различных работ. Равным образом, независимо от различной стоимости применяемых средств производства, потребовалась бы различная масса этих последних для данной массы труда, так как один известный товар может быть изготовлен в один час, другой — только в течение целого дня и т.д. Допустим, далее, что эти рабочие в среднем работают одинаковое количество времени, принимая в расчет те уравнивающие влияния, которые вытекают из различной интенсивности труда и т.д. Тогда двое рабочих в товарах, составляющих продукт их дневного труда, возместили бы прежде всего свои затраты, издержки на потребленные ими средства производства. Последние были бы различны в зависимости от технической природы их отраслей труда. Во-вторых, оба рабочих создали бы равные количества новой стоимости, а именно рабочий день, присоединенный ими к средствам производства. Эта новая стоимость заключала бы в себе их заработную плату плюс прибавочную стоимость, прибавочный труд, продолжающийся за пределы, необходимые для удовлетворения необходимых потребностей, причем, однако, результаты прибавочного труда принадлежали бы самим рабочим. Выражаясь капиталистическим языком, оба рабочих получают равную заработную плату плюс равную прибыль, а в то же время и стоимость, выраженную в продукте, например, 10-часового рабочего дня. Но, во-первых, стоимости их товаров были бы различны. Пусть, например, в товаре I на потребленные средства производства приходится большая часть стоимости, чем в товаре II. Нормы прибыли для I и II будут также очень различны, если мы в данном случае назовем нормою прибыли отношение прибавочной стоимости ко всей стоимости затраченных средств производства. Средства существования, ежедневно потребляемые I и II рабочими в течение производства и представляющие заработную плату, образуют здесь ту часть авансированных средств производства, которую мы в других случаях называем переменным капиталом. Но прибавочные стоимости для I и II были бы за одинаковое рабочее время одинаковы; или, еще точнее, так как и товар I, и товар II заключают в себе стоимость продукта одного рабочего дня, оба эти товара за вычетом стоимости авансированных «постоянных» элементов содержат в себе равную стоимость, одну часть которой можно рассматривать как возмещение средств существования, потребленных при производстве, а другую — как остающуюся сверх того избыточную прибавочную стоимость. Если I сделал больше затрат, то последний требует для своего покрытия большей части стоимости его товара, возмещающей эту «постоянную» часть, а потому он должен также бОльшую часть всей стоимости своего продукта превратить обратно в вещественные элементы этой постоянной части, тогда как II, раз он получил меньше, на столько же меньше должен и обратно превратить в вещественные элементы постоянной части… Таким образом, при этом предположении различие в нормах прибыли было бы безразличным обстоятельством совершенно так же, как в настоящее время для наемного рабочего безразлично, в какой норме прибыли выражается выжатое из него количество прибавочной стоимости, и совершенно так же, как в международной торговле различие норм прибыли у различных наций оказывается совершенно безразличным обстоятельством для их товарообмена»⁰⁷² .

После гипотетического способа рассуждения с «допущениями» «было бы» и «были бы» Маркс сразу переходит к положительным выводам. «Обмен товаров по их стоимостям, или приблизительно по их стоимостям, требует, таким образом, гораздо более низкой ступени, чем обмен по ценам производства»… и «следовательно, вполне соответствует обстоятельствам рассматривать стоимости товаров не только как теоретическое, но и как историческое prius по отношению к ценам производства… Это относится к таким экономическим отношениям, когда средства производства принадлежат самому работнику, а в таком положении находится в древние и новейшие времена крестьянин, обрабатывающий собственным трудом принадлежащую ему землю, и ремесленник»⁰⁷³ .

Как мы должны реагировать на такие рассуждения? Прежде всего прошу читателя удостовериться и твердо установить, что часть рассуждений, выраженная в тоне «предположений», хотя и содержит в себе с большой последовательностью проведенное описание того, как должен был бы выглядеть меновой процесс в тех примитивных общественных формах, если бы все происходило по марксову закону стоимости, однако в этих рассуждениях не содержится ни тени доказательства, ни хотя бы попытки доказательства того, что все это при изложенных предпосылках должно было бы именно так происходить. Маркс рассказывает, «допускает», утверждает, но ни одним словом не доказывает. Поэтому смелым, чтобы не сказать наивным, скачком является то обстоятельство, что Маркс, — как будто бы он удачно привел действительные доказательства, — затем объявляет в виде непосредственного вывода, что «следовательно, вполне соответствует обстоятельствам рассматривать стоимости так же, как исторический prius по отношению к ценам производства». Фактически не может быть и речи о том, что Маркс обосновал своим «допущением» историческое существование подобного строя; он его постулировал, исключительно исходя из своей теории, как гипотезу, относительно правдоподобности которой нам естественно должна быть предоставлена возможность составить себе обоснованное суждение.

На самом деле против правдоподобности этой гипотезы имеются серьезнейшие соображения внутреннего и внешнего порядка. Внутренне она неправдоподобна, а поскольку здесь может быть речь об опыте, то он говорит против нее.

С внутренней стороны она совершенно неправдоподобна. Эта гипотеза, собственно говоря, предполагает, что производителям безразлично время, когда они получают вознаграждение за свою деятельность; с хозяйственной и психологической точек зрения это невозможно. Разъясним себе это, выразив в цифрах пример, приведенный самим Марксом. Маркс сравнивает двух работников, I и II. Работник I представляет ту отрасль производства, которая технически требует многих и дорогих предварительных средств производства, сырья, орудий, вспомогательных материалов. Для того чтобы этот пример выразить в цифрах, предположим, что производство предварительных средств производства требует пять рабочих лет, в то время как переработка их в готовые продукты происходит в течение шестого рабочего года. Предположим далее, что, конечно, не противоречит духу марксовой гипотезы, которая хочет ведь изобразить действительно примитивное первоначальное состояние, что работник I сам выполняет обе работы, как производство предварительных средств производства, так и их переработку в готовые продукты. При этих обстоятельствах он, конечно, получит при продаже готового продукта, которая может произойти не ранее конца шестого рабочего года, возмещение также и за подготовительный труд первого года, или, другими словами, он должен будет ждать вознаграждения за труд первого года в течение пяти лет, за труд второго — в течение четырех лет, за труд третьего — трех лет и т.д., или в среднем он будет ожидать вознаграждения за все шесть лет примерно три года за сделанную работу. Напротив, работник II, представляющий отрасль производства, которая нуждается в относительно малом количестве предварительных средств производства, выполнит, может статься, все подготовительные работы, а также работу по изготовлению готового продукта в течение одного месяца и поэтому получит свое вознаграждение из выручки за свой продукт почти непосредственно после окончания работы.

Гипотеза же Маркса предполагает, что цены товаров I и II рода устанавливаются точно в отношении количеств затраченного на них труда, так что продукт шести лет труда I рода продается ровно за столько же, за сколько продается сумма продуктов шести лет труда II рода. Далее, отсюда следует, что в отрасли производства I рода работник удовлетворяется той же самой суммой с ее уплатой, отсроченной в среднем на три года, за каждый год труда. Работник же отрасли производства II рода получает ее без всякой отсрочки платежа. Эта временная отсрочка получения заработной платы не играет в марксовой гипотезе никакой роли, и в особенности она не в состоянии каким-либо образом влиять на конкуренцию, т.е. на более сильное или более слабое устремление в различные отрасли производства, в зависимости от того, насколько продолжительность периода производства обусловливает более короткое или более продолжительное время ожидания.

Правдоподобно ли это, об этом предоставляю судить читателю. Маркс, впрочем, вполне правильно признает, что особенные побочные обстоятельства, которые присущи труду некоторых отраслей производства, особенная интенсивность, напряженность, неприятность труда, в результате игры конкуренции компенсируются высотой заработной платы. Но разве долголетняя отсрочка вознаграждения за труд не должна быть также обстоятельством, требующим компенсации? И дальше: предположим, что все производители согласны также охотно ждать вознаграждения три года, но могут ли они все ждать? Маркс, правда, предполагает, что «сами работники владеют соответствующими средствами производства», но он не предполагает и не может предполагать, что каждый из них владеет таким количеством средств производства, сколько нужно для работы в такой отрасли, которая по техническим соображениям предполагает распоряжение весьма большой суммой средств производства. Поэтому различные отрасли производства не в равной мере доступны всем производителям. Те отрасли производства, которые требуют наименьшей предварительной затраты средств производства, доступны всем, отрасли же производства с большей потребностью в капитале доступны все более и более уменьшающемуся числу работников. Но разве это обстоятельство не должно оказать влияния в том отношении, что предложение в последних отраслях производства испытает известное ограничение, в результате чего цены их продуктов превысят соответственный уровень тех отраслей производства, которые ведутся без одиозного побочного условия ожидания и которые доступны гораздо более широкому кругу конкурентов?

То, что здесь имеется известная доля невероятности, чувствовал и сам Маркс. Равным образом и он прежде всего отмечает, хотя и в другой форме, что измерение цен исключительно по количеству труда ведет к несоразмерности в другом направлении. Он отмечает это в форме — впрочем, также правильной, — что «прибавочная стоимость», которую получают работники обоих отраслей производства сверх своих потребностей существования, что эта прибавочная стоимость, отнесенная к затраченным средствам производства, представляет неравныенормы прибыли. Естественно, напрашивается вопрос, почему же это различие не может стереться в результате конкуренции, так как это происходит в «капиталистическом обществе»? Маркс чувствует необходимость дать на это ответ, и это является единственным привходящим моментом, который носит характер попытки обоснования наряду с одними голыми утверждениями. Что же он отвечает? Что существенным является то, что оба работника за одинаковое рабочее время получают одинаковую прибавочную стоимость, или, еще точнее, что они за одинаковое рабочее время, «за вычетом стоимости авансированных постоянных элементов, получают одинаковые стоимости», и, исходя из этой предпосылки, различие в нормах прибыли было бы для них «безразличным обстоятельством, совершенно так же, как и в настоящее время для наемного рабочего безразлично, в какой норме прибыли выражается выжатое из него количество прибавочной стоимости...»

Удачно ли это сравнение? Если я что-нибудь не получаю, то мне, конечно, вполне безразлично, составляет ли то, чего я не получаю, по отношению к капиталу третьего лица высокий или низкий процент. Но если я что-нибудь действительно получаю, а рабочий должен, согласно гипотезе, в некапиталистическом обществе получать прибавочную стоимость как прибыль, — то тогда мне совсем не безразлично, по какому масштабу должна измеряться и распределяться эта прибыль. В крайнем случае может еще стоять вопрос, должна ли эта прибыль измеряться и распределяться только в соответствии с количеством выполненной работы или также и с количеством затраченных средств производства; но просто «безразличным» это, конечно, для участников не является, и когда утверждается такой неправдоподобный факт, а именно, что неравные нормы прибыли могут долго существовать рядом без того, чтобы их уравняла конкуренция, то это, конечно, нельзя мотивировать тем, что для интересов участников высота норм прибыли представляет нечто совершенно безразличное.

Но обходятся ли одинаково с рабочими, именно как с рабочими в марксовой гипотезе? Они в качестве платы за одинаковое рабочее время получают одинаковые стоимости и прибавочные стоимости, однако они получают их в различное время: один — тотчас после выполнения работы, другой же должен ждать вознаграждения годами. Выражает ли собой это обстоятельство одинаковое отношение марксовой гипотезы к рабочим и не влечет ли оно скорей различия в побочных условиях для вознаграждения, не безразличные для рабочих, к которым они, как показывает опыт, как раз, напротив, и притом с полным правом, очень чувствительны? Какому рабочему было бы теперь безразлично, получит ли он свою недельную плату в субботу вечером, или через год, или через три года? И такое чувствительное неравенство не должно выравниваться конкуренцией? Это — невероятный факт, который Маркс нам не разъяснил.

Его гипотеза, однако, неправдоподобна не только с внутренней стороны, но она противоречит и действительным фактам. Правда, относительно предположенного случая, в его полной типичной чистоте, у нас вообще нет никакого непосредственного опыта, так как нигде не может быть наблюдаемо в чистом виде такое состояние, где совсем не встречалась бы работа за плату и где каждый производитель являлся бы независимым собственником своих средств производства... Однако и в новейшем мире встречаются состояния и отношения, которые, по крайней мере приблизительно, соответствуют марксовой гипотезе. Они встречаются, как указывает сам Маркс⁰⁷⁴ , «у крестьянина, обрабатывающего собственным трудом принадлежащую ему землю, и у ремесленника». Согласно гипотезе Маркса, здесь следовало бы наблюдать полную независимость высоты доходов этих лиц от величины капиталов, вложенных ими в производство. Каждый из них должен был бы получать одинаковую заработную плату и прибавочную стоимость независимо от того, состоит ли их капитал, представляющий их средства производства, из 10 флоринов или 1000 флоринов. Хотя в описываемых кругах редко ведется столь точное счетоводство, чтобы можно было представить все это точно в цифрах, но я думаю, что ни один читатель не станет сомневаться в моем утверждении, что господствующие впечатления наверное не подтвердят марксову гипотезу, напротив, в общем и целом в тех отраслях хозяйства и у тех лиц, которые работают с помощью значительного капитала, оказывается больший доход, чем у тех, у которых только и имеются руки производителя.

Эта невыгодная для марксовой гипотезы проверка на фактах получает, наконец, еще одно немаловажное, косвенное подтверждение, а именно, что и во втором случае, где по теории Маркса должно было бы наблюдаться чистое господство закона стоимости, — в случае, который гораздо удобнее для прямой проверки на фактах, — фактически нельзя найти никакого следа того хода событий, на который претендует Маркс.

Как нам известно, Маркс именно учит, что и во вполне развитом хозяйстве уравнение первоначально различных норм прибыли происходит только посредством действия конкуренции. «Если товары продаются по их стоимости, — пишет он в одном из мест, наиболее подробно касающемся этого вопроса⁰⁷⁵ , — то, как уже было показано выше, в различных сферах производства возникают очень различные нормы прибыли в зависимости от органического состава вложенных в них масс капитала. Но капитал извлекается из отрасли с более низкой нормой прибыли и устремляется в другие, которые приносят более высокую прибыль. Посредством такой постоянной эмиграции и иммиграции, словом, посредством своего распределения между различными сферами производства, смотря п o тому, где норма прибыли падает и где повышается, капитал осуществляет такое отношение между спросом и предложением, что в различных сферах производства создается одна и та же средняя прибыль».

Рассуждая логически, мы должны были бы ожидать, что во всех тех случаях, где нет этого рода конкуренции капиталов или где по меньшей мере она еще не проявила вполне своего действия, должно было замечаться в полной своей чистоте, или по меньшей мере приблизительно, утверждаемое Марксом первоначальное образование цен и норм прибыли. Другими словами, должны были бы оказаться следы того факта, что до уравнения норм прибылей отрасли производства с относительно большим постоянным капиталом приносили и приносят меньший процент прибыли, отрасли же производства с меньшим постоянным капиталом — больший. Подобных следов фактически нигде нельзя встретить, ни в историческом прошлом, ни в настоящее время. Это недавно было столь убедительно изложено ученым, высоко ставящим Маркса, что мне не остается ничего лучше сделать, как просто процитировать слова Вернера Зомбарта: «Нигде и никогда развитие не совершалось и не совершается указанным путем, а между тем это должно было бы иметь место, по меньшей мере, во всякой вновь возникающей отрасли промышленности. Если бы указанное воззрение было верно, то, очевидно, историческое продвижение капитализма нужно было бы представлять себе таким образом: капитализм прежде всего охватывал сферы, в которых преобладал живой труд, т.е. сферы с капиталом ниже среднего строения (маленькое с, большое v ), и только постепенно переходил в другие сферы, по мере того как с ростом производства цены в тех первых сферах падали. В сфере же с преобладанием средств производства над живым трудом он, находясь в зависимости от индивидуально произведенной прибавочной стоимости, естественно мог бы вначале реализовать лишь такую ничтожную прибыль, что его ничто не могло бы соблазнить обратиться к этим сферам производства. Между тем капиталистическое производство исторически начинает развиваться отчасти именно в отраслях производства последнего рода: горное производство и т.д. Капитал не имел бы никакого повода для перехода из сферы обращения, где он себя чувствовал очень хорошо, в сферу производства, если бы не рассчитывал на «обычную прибыль», которая — как это необходимо думать — существовала в виде коммерческой прибыли до всякого капиталистического производства. Но ошибочность этого предположения может быть доказана и с другой стороны. Если бы в сферах с преобладанием живого труда в начале капиталистического производства получались бы чрезвычайно высокие прибыли, то это предполагало бы, что капитал сразу стал применять соответствующих производителей, до тех пор самостоятельных, в качестве наемных рабочих, т.е., скажем, за половину того вознаграждения, которое они раньше получали, и разницу при наличии товарных цен, вначале соответствовавших стоимости, целиком клал бы в свой карман. Это было бы совершенно нереальное предположение: капиталистическое производство начало работать с деклассированными элементами, частично даже в совершенно заново созданных отраслях производства, и с самого начала при установлении цен исходило из затрат капитала».

«Подобно тому как предположение эмпирической связи норм прибыли с нормой прибавочной стоимости неверно исторически, т. е. для начала капитализма, точно так же и еще больше это неверно для эпохи развитого капиталистического способа производства. Открывается ли теперь предприятие с более высоким или с более низким строением капитала — установление цен на его продукты и начисление (и реализация) прибыли происходят исключительно на основе затраты капитала».

«Если всегда, как прежде, так и теперь, капиталы действительно непрерывно переходят из одной сферы производства в другую, то главным основанием этого является, конечно, неравенство норм прибыли. Но это неравенство, без сомнения, происходит не от органического строения капиталов, но от каких-либо причин, вытекающих из конкуренции. Наиболее процветающие еще и теперь производства суть в известной части как раз отрасли с очень высоким строением капитала, как-то: горное дело, химические фабрики, пивоваренные заводы, паровые мельницы и т. п. Разве это отрасли, откуда капиталы извлекаются и эмигрируют до тех пор, пока производство соответственно сократится и цены повысятся?⁰⁷⁶

Эти соображения могли бы дать материал для кое-каких полезных взглядов, направленных против марксовой теории. Предварительно я воспользуюсь одним соображением, которое имеет непосредственное отношение к тому аргументу, на котором остановилось наше исследование: закон стоимости, который — с чем все согласны — в народном хозяйстве, всецело подчиненном конкуренции, должен уступить свое господство, на которое он претендует, ценам производства, этот закон также и в первобытных эпохах никогда не имел и не мог иметь реального господства.

Мы видели, таким образом, как последовательно потерпели крушение три притязания, которые утверждали о существовании известных отграниченных областей, в которых непосредственно должен был действовать закон стоимости: применение закона стоимости к сумме всех товаров и товарных цен, а не к их индивидуальным меновым отношениям (первый аргумент) вообще оказалось логической бессмыслицей; движение цен (второй аргумент) в действительности не подчиняется претендующему на это закону стоимости, и столь же мало он проявляет реально свое господство в «первобытных» эпохах (третий аргумент). Остается только еще одна возможность: не имеет ли закон стоимости, который нигде не обнаруживает реального, непосредственного значения, по крайней мере косвенное господство, своего рода верховное владычество.

Маркс не преминул утверждать также и это. Но это является содержанием четвертого аргумента, к рассмотрению которого мы теперь и должны обратиться.

Четвертый аргумент

На этот аргумент Маркс часто мимоходом указывает, однако, насколько мне известно, он останавливается на нем подробней только в одном-единственном месте. В сущности он состоит в том, что цены производства, управляющие действительным ценообразованием, со своей стороны находятся под влиянием закона стоимости, и последний, таким образом, посредством цен производства управляет действительными меновыми отношениями. Стоимости: «стоят позади цен производства» и «определяют их в последней инстанции»⁰⁷⁷ ; цены производства, как Маркс часто выражается, представляют собой только «превращение стоимости» или «превращение формы стоимости»⁰⁷⁸ . Способ и степень влияния, которое закон стоимости оказывает на цены производства, подробно объясняются в одном месте на с. 158—159: «Средняя прибыль, определяющая цены производства, неизбежно должна быть приблизительно равна тому количеству прибавочной стоимости, которое приходится на данный капитал как соответственную часть всего общественного капитала... Так как вся стоимость товаров регулирует всю прибавочную стоимость, а эта последняя регулиру-
ет — как общий закон или как закон, управляющий колебаниями, — высоту средней прибыли, следовательно, общую норму прибыли, то закон стоимостирегулирует цены производства».

Рассмотрим этот ход мыслей, проверяя его шаг за шагом. Средняя прибыль, говорит Маркс вначале, определяет цены производства. Это с точки зрения учения Маркса правильно, но неполно. Выясним вполне это отношение.

Цена производства отдельного товара слагается прежде всего из «себестоимости» (Kostpreis) средств производства для предпринимателя и из его средней прибыли на затраченный капитал. Себестоимость средств производства в свою очередь слагается из двух слагаемых: из затраты на переменный капитал, т.е. из непосредственно уплаченной заработной платы, и из затраты на употребленный или изношенный постоянный капитал, сырые материалы, машины и т.п. Как Маркс вполне правильно поясняет дальше на с. 138, 144 и 186, в обществе, в котором стоимости превратились уже в цены производства, заготовительная цена, или себестоимость этих вещественных средств производства, соответствует не их стоимости, но сумме затрат, которую производители в свою очередь израсходовали на заработную плату и вещественные вспомогательные средства плюс средняя прибыль на эти затраты. Продолжая этот анализ дальше, мы получаем в конце концов точно так же как в случае natural price Адама Смита, с которой сам Маркс отождествляет свою цену производства, разложение цены производства на два слагаемых или детерминантов: на сумму всей заработной платы, выплаченной в течение различных стадий производства, которая в целом и представляет, собственно говоря, себестоимость товаров⁰⁷⁹ и сумму всех прибылей, вычисленных pro rata temporis⁰⁸⁰ по средней норме прибыли на все эти издержки на заработную плату.

Таким образом, нарастающая при производстве товара средняя прибыль является во всяком случае определяющим основанием цены производства соответствующего товара. О другом определяющем основании, об уплаченной заработной плате, Маркс в этом месте больше не говорит. Но так как он в другом месте, как было упомянуто, в совершенно общей форме говорит о том, что «стоимости стоят позади цен производства» и что «закон стоимости определяет их в последней инстанции», то мы должны, во избежание всяких пробелов, включить также и этот второй фактор в наше исследование и соответственно с этим посмотреть, можно ли, и в какой мере, сказать о нем, что он определяется законом стоимости.

Очевидно, что сумма уплаченной заработной платы есть произведение количества затраченного труда на высоту ставки заработной платы. Так как по закону стоимости меновые отношения должны определяться исключительно количеством затраченного труда и Маркс неоднократно с величайшей настойчивостью отрицает всякое влияние высоты заработной платы на стоимость товаров⁰⁸¹ , то очевидно, что из двух слагаемых факторов «затраты на заработную плату» — только одно слагаемое, количество затраченного труда, гармонирует с законом стоимости, в то время как в лице второго слагаемого — высоты заработной платы — в определение цены производства привходит чуждое закону стоимости основание.

Иллюстрируем способ и степень влияния этого момента еще на одном простом численном примере, чтобы устранить всякие недоразумения.

Возьмем три товара А, В, и С, каждый из которых, при различном типичном составе частей расхода, первоначально имеет одинаковую цену производства в 100 марок. Предположим, далее, что дневная заработная плата составляет первоначально 5 марок, норма прибавочной стоимости, или степень эксплуатации, составляет 100%, так что из совокупной товарной стоимости в 300 марок 150 марок падает на заработную плату, другие 150 марок — на прибавочную стоимость; допустим, что (затраченный на эти товары в различном отношении) весь капитал составляет 1500 марок, средняя норма прибыли соответственно этому — 10%.

Этому предположению соответствует следующая таблица (табл. 3).

Таблица 3

Предположим теперь повышение заработной платы с 5 до 6 марок. По Марксу, при прочих равных условиях, это может произойти только за счет прибавочной стоимости⁰⁸² . Поэтому при неизменном совокупном продукте в 300 марок при уменьшении степени эксплуатации — на заработную плат y придется 180, на прибавочную стоимость — только 120 марок, средняя же норма прибыли на затраченный капитал в 1500 марок упадет до 8%.

Следующая таблица – происшедшие в результате этого перемены в составе частей капитала и в ценах производства (табл. 4).

Таблица 4

Оказывается, что повышение заработной платы при неизменившемся количестве труда произвело чувствительное изменение в первоначально равных ценах производства и меновых отношениях. Это изменение частью, но не вполне объясняется одновременным, необходимым ввиду изменения заработной платы, уменьшением средней нормы прибыли Но, конечно, не вполне, говорю я, потому что, несмотря на падение заключающейся в ней доли прибыли, цена производства, например, товара С, повысилась — следовательно, это изменение цены не может быть объяснено одним только изменением прибыли. Я потому только поднимаю этот вопрос — впрочем, совершенно понятный, — чтобы не было сомнения, будто бы в высоте заработной платы мы имеем дело с одним из оснований, определяющих цену; ее действие не исчерпывается только ее влиянием на уровень прибыли, напротив, она оказывает также и самостоятельное, прямое влияние. Таким образом, мы имели основание подвергнуть самостоятельному разбору то звено в определяющих цену основаниях, через которое перепрыгнул Маркс в выше цитированном месте. Заключительные выводы из этого разбора я оставлю до дальнейшего. Пока последуем шаг за шагом за объяснением, которое Маркс дает тому, каким образом закон стоимости должен регулировать второе определяющее основание цен производства - среднюю прибыль.

Эта связь менее всего прямая. Она опосредствована следующими звеньями, частью случайно высказанными, но во всяком случае заложенными в его ходе мыслей Закон стоимости определяет совокупную стоимость всех товаров, произведенных в обществе⁰⁸³ , общая стоимость товаров определяет содержащуюся в них совокупную прибавочную стоимость, последняя управляет, будучи распределена на совокупный общественный капитал, средней нормой прибыли, средняя же норма прибыли, отнесенная к капиталу, занятому в производстве отдельного товара, дает конкретную среднюю прибыль, которая, наконец, и входит элементом в цену производства соответствующего товара. Таким образом, фактор, стоящий в начале этого ряда, «закон стоимости», «регулирует» заключительное звено — цену производства.

Рассмотрим критически эту логическую цепь.
1. Прежде всего бросается в глаза, и это следует твердо установить, что Маркс вообще не утверждает о наличии связи между средней прибылью, входящей в состав цены производства, и стоимостью, воплощенной, согласно закону стоимости, в определенных отдельных товарах. Напротив, во многих местах он настойчиво говорит о том, что количество прибавочной стоимости, которое входит в цену производства отдельного товара, не зависит, даже принципиально отлично от «прибавочной стоимости, действительно произведенной в отдельной сфере производства»⁰⁸⁴ , таким образом то влияние, которое приписывается закону стоимости и посредством которого он нормирует меновые отношения отдельных товаров, — он вообще не считает характеристической функцией закона стоимости, но таковой он считает исключительно другую мнимую функцию, о весьма проблематичном характере которой мы уже раньше изложили наше мнение, — а именно определение совокупной стоимости всех товаров, взятых вместе. В таком применении закон стоимости, как мы убедились, просто бессодержателен. Если же связывать, как это делает и Маркс, понятие и закон стоимости с меновым отношением благ⁰⁸⁵ , то не имеет никакого смысла применять понятие и закон стоимости к целому, которое, как таковое, никогда не может вступать в эти отношения естественно, что не существует ни масштаба, ни определяющего основания для обмена этого целого, в действительности никогда не имеющего места, а потому оно и не может дать никакого содержания «закону стоимости». Но если закон стоимости в общем не оказывает никакого реального влияния на химерическую «совокупную стоимость всех товаров, взятых вместе», то естественно, что подобного рода влияние не может быть распространено и на другие отношения, и вся эта многочисленная цепь, которую Маркс старался скрепить исключительно осторожной логикой, повисает поэтому в воздухе.

2. Но оставим совершенно в стороне эту первую фундаментальную ошибку и независимо от этого проверим другие звенья цепи с точки зрения их собственной состоятельности. Допустим поэтому, что совокупная стоимость товаров является действительно реальной величиной, и при этом величиной, определяемой законом стоимости: согласно второму звену эта совокупная стоимость товаров управляет совокупной прибавочной стоимостью. Правильно ли это?

Прибавочная стоимость, без сомнения, не является никакой твердой и неизменной долей совокупного национального продукта, но получается из разницы между «совокупной стоимостью» национального продукта и суммой заработной платы, уплачиваемой рабочим. Следовательно, не только одна эта совокупная стоимость сама по себе управляет величиной совокупной прибавочной стоимости, но в лучшем случае она может дать лишь одно из оснований, управляющих ее величиной, наряду с которым выступает второе, чуждое ей основание — высота заработной платы, но, может быть, это основание подчиняется марксову закону стоимости?

В первом томе Маркс, безусловно, это утверждал. «Стоимость рабочей силы, — пишет он на с. 155, подобно любому другому товару, определяется рабочим временем, необходимым для производства, а следовательно, и для воспроизводства этого специфического товара». И на следующей странице он продолжает, точнее определяя это положение: «Для поддержания своей жизнедеятельности живой индивидуум нуждается в известной сумме средств существования. Таким образом, рабочее время, необходимое для производства рабочей силы, сводится к рабочему времени, необходимому для производства этих средств существования, или стоимость рабочей силы есть стоимость средств существования, необходимых для поддержания жизни ее владельца». В третьем томе Маркс был вынужден существенно отступить от строгости этого утверждения. А именно, вполне правильно на с. 186 третьего тома он обращает внимание на ту возможность, что также и необходимые средства существования рабочих могут продаваться по ценам производства, которые отклоняются от необходимого рабочего времени. В этом случае, учит Маркс, также и переменная часть капитала (т.е. уплаченная заработная плата) может «отклоняться от своей стоимости». Другими словами: также и заработная плата может (не принимая во внимание простые временные колебания) продолжительно отклоняться от того уровня, который соответствовал бы количеству труда, воплощенному в необходимых средствах существования, т.е. соответствовал бы строгому требованию закона стоимости. Следовательно, при определении совокупной прибавочной стоимости принимает уже участие по меньшей мере одно определяющее основание, чуждое закону стоимости.

3. Определяемый таким образом фактор — совокупная прибавочная стоимость — «управляет», по Марксу, средней нормой прибыли. Но опять-таки очевидно, что совокупная прибавочная стоимость является только одним определяющим основанием, между тем как в качестве второго определяющего основания, совершенно независимого и от совокупной прибавочной стоимости, и от закона стоимости, выступает величина капитала, существующего в обществе. Если, как это было в вышеприведенной таблице, при норме прибавочной стоимости в 100%, совокупная прибавочная стоимость равна 150 маркам, то норма прибыли равна 10% в том случае и потому, что совокупный капитал, вложенный во все отрасли производства, равен 1500 марок; ясно, что при неизменной совокупной прибавочной стоимости она составила бы только 5%, если бы весь капитал, который принимает участие в ее распределении, достигал 3000 марок, и полных 20%, если бы совокупный капитал составлял
750 марок. Следовательно, очевидно, что и на этот раз в цепь влияющих факторов входит совершенно чуждое закону стоимости определяющее основание.

4. Средняя норма прибыли, должны мы дальше полагать, управляет величиной конкретной средней прибыли, получающейся при производстве определенного товара. Это правильно, но опять-таки с тем же ограничением, как и в предыдущих случаях. Именно сумма средней прибыли, которая получается при определенном товаре, есть произведение двух факторов: величины затраченного капитала и средней нормы прибыли. Величина же капитала, затраченного в различных стадиях, в свою очередь определяется снова двумя факторами: именно количеством труда, подлежащего оплате (фактор, который во всяком случае не дисгармонирует с марксовым законом стоимости), но также и высотой заработной платы, подлежащей выплате, а этот фактор является, как мы только что убедились, чуждым закону стоимости.

5. С дальнейшим звеном мы возвращаемся опять к началу. Средняя прибыль, согласно ее определению в 4-м звене, должна управлять ценой производства товара. Это правильно, но с той заранее предполагаемой поправкой, что средняя прибыль является наряду с затратами на заработную плату только одним из факторов, определяющих цену; в затратах же на заработную плату, как неоднократно указывалось, выступает в качестве определяющего фактора элемент, чуждый марксову закону стоимости.

Подведем итоги. Каков был тот тезис, который Маркс попытался доказать? Он гласил: «Закон стоимости управляет ценами производства», или, применяя другой способ выражения: «Стоимости определяют цены производства в последней инстанции». Или, если мы включим в эту формулу то содержание стоимости и закона стоимости, как их Маркс определил в первом томе, то это утверждение сведется к следующему: цены производства управляются «в последней инстанции» тем принципом, что количество труда есть единственное обстоятельство, которое лежит в основе меновых отношений товаров.

А что показывает проверка отдельных звеньев хода доказательства? Она показывает, что цена производства прежде всего слагается из двух слагаемых. Первое слагаемое, затраты на заработную плату, является результатом двух факторов, из которых один — количество труда — однороден с субстанцией стоимости Маркса, второй же — высота заработной платы — не однороден с ней. Что же касается второго слагаемого, начисляемой суммы средней прибыли, то связь его с законом стоимости сам Маркс смог вообще утверждать только лишь путем насильственного извращения этого закона, считая его действующим там, где вовсе не дано меновых отношений. Но, не считаясь даже с этим, все же фактор «совокупная стоимость товаров», который Маркс хочет вывести из закона стоимости, при определении последующего звена — совокупной прибавочной стоимости ? должен поделить свою роль с «высотой заработной платы», с фактором, уже не однородным с законом стоимости; при определении средней нормы прибыли «совокупная прибавочная стоимость» должна была поделить свою роль с совершенно чуждым элементом — величиной общественного капитала и, наконец, при определении величины суммы прибыли средняя норма прибыли делит свою роль с отчасти чуждым элементом — затратами на заработную плату. Фактор «совокупная стоимость всех товаров», который с весьма проблематичным оправданием связывается с марксовым законом стоимости, действует поэтому только после троекратного гомеопатического разжижения своего влияния и естественно, соответственно этому разжижению, принимает соответствующее этому незначительное участие в определении средней прибыли и даже цены производства. Более трезво положение дела можно было бы формулировать следующим образом: количество труда, которое, согласно марксову закону стоимости, должно было бы целиком и безраздельно управлять меновыми отношениями товаров, фактически является лишь одним из оснований наряду с другими, определяющими цену производства. Оно имеет сильное и довольно непосредственное влияние на одно из слагаемых цены производства, состоящее из затрат на заработную плату, и значительно более отдаленное, более слабое и по большей части⁰⁸⁶ даже проблематическое влияние на второе слагаемое — среднюю прибыль.

Я спрашиваю теперь: подтверждает или опровергает это фактическое положение дела утверждение, что в последней инстанции закон стоимости определяет цены производства? Я полагаю, что ответ ни на одно мгновение не может вызвать сомнения: закон стоимости претендует на то, что только количество труда определяет меновые отношения: факты показывают, что не одно только количество труда или однородные с ним факторы определяют меновые отношения. Эти оба положения относятся друг к другу как «да» и «нет», как утверждение и отрицание. Кто признает второе положение — а теория цен производства Маркса содержит это признание, — фактически отрицает первое. И если Маркс действительно думал, что он не противоречит ни себе, ни своему первому положению, то он ошибался благодаря грубому недосмотру. Он не замечал, что совершенно не одно и то же, проявляет ли какой-нибудь фактор, связанный с законом какого-либо рода, влияние в какой-нибудь степени, или сам закон проявляет свое господство.

Самый простой пример в столь ясном деле будет, пожалуй, самым лучшим. Говорят о действии орудий на броню кораблей, и кто-нибудь выставит положение, что степень разрушительного действия выстрела зависит исключительно от величины порохового заряда. Его прервут и будут доказывать ему на основании действительного опыта, с чем он шаг за шагом сам будет соглашаться, что действие выстрела зависит не только от количества пороха в заряде, но и от его силы, далее также от конструкции, длины и т. п. ствола орудия, затем от формы и твердости снаряда, далее — от расстояния объекта и, наконец, не в меньшей мере от толщины и крепости самой брони. И после того, как все это последовательно было им признано, наш человек сказал бы, что он все же прав в своем первоначальном утверждении, ибо, как выяснилось, указанный им фактор — количество пороха — все же оказывает определяющее влияние на действие выстрела, что, между прочим, вытекает из того, что при прочих равных условиях сила выстрела увеличивается вместе с силою порохового заряда, и наоборот.

Не иначе поступает и Маркс. Он сначала торжественно заявляет и особо подчеркивает, что в основе меновых отношений лежит только и единственно количество труда; он весьма резко полемизирует с теми экономистами, которые, кроме количества труда, влияния которого на меновую стоимость любых воспроизводимых благ никто не отрицает, указывают также еще и на другие определяющие основания стоимости и цены; он строит на исключительной роли количества труда как единственного определяющего основания меновых отношений на протяжении двух томов самые важные теоретические и практические выводы, строит свою теорию прибавочной стоимости и провозглашает анафему капиталистической общественной организации, и все это для того, чтобы в третьем томе развить теорию цен производства, которая фактически признает влияние еще и других определяющих оснований. Но вместо того, чтобы как следует проанализировать эти другие определяющие основания, он неизменно торжествующим жестом указывает перстом на те пункты, в которых его идол, количество труда, действительно или согласно его мнению, оказывает свое влияние: на изменение цен, когда изменяется количество труда, на влияние «совокупной прибавочной стоимости» на среднюю норму прибыли и т.п. О координированном влиянии иного рода определяющих оснований, каково влияние величины общественного капитала на норму прибыли, об изменении цен в зависимости от изменения органического состава капитала или от изменения высоты заработной платы он в этой связи умалчивает. В его труде нет недостатка в рассуждениях, в которых он эти влияния признает. Влияние высоты заработной платы на цены верно излагается, например, на с. 179 и сл., затем на с. 186, влияние величины совокупного общественного капитала на высоту средней нормы прибыли на с. 145, 184, 191, 197, 203 и др.; влияние органического состава капитала на цены производства на с. 142 и сл. Характерно, однако, что в местах, посвященных апологии закона стоимости, Маркс безмолвно проскальзывает мимо этих влияний иного рода, односторонне выдвигает роль количества труда, чтобы из верной и никем не оспариваемой посылки, что такой фактор, как количество труда, во многих отношениях участвует в установлении цен производства, вывести совершенно неоправданное заключение, что «в последней инстанции» цена производства все же определяет закон стоимости, который говорит об исключительном господстве труда. Это означает уклониться от признания противоречия, но ни в коей мере не означает устранения самого противоречия!

1

Доказательство того, что писатель сам себе противоречит, может явиться необходимым этапом, но никогда не может быть конечной целью действительной и плодотворной критики. Знание того, что в известной системе имеется погрешность, которая может быть мыслима также и как просто случайная и связанная с личностью автора погрешность, представляет собой сравнительно низшую степень критического познания. Действительное преодоление прочно построенной системы возможно лишь в том случае, если удастся точно указать тот пункт, в котором ошибка проникла в систему, а также и те пути, по которым она распространилась и разветвилась. Скорее следует как можно лучше понять — и я мог бы почти сказать с таким же сочувствием, как это может сделать противник, — исходный пункт, развитие и крушение этого заблуждения, высшей точки которого оно достигает в самопротиворечии, чем, напротив, стараться понять общую связь той системы, которой намерены отдаться.

Совершенно своеобразную остроту вопроса создает то положение, что в данном случае с Марксом вопрос о самопротиворечии получает значительно большее значение, чем это обычно бывает, соответственно с этим я и посвятил этому вопросу много места. Именно по отношению к столь значительному и влиятельному мыслителю, мы тем менее могли бы уклониться от второй части критики, в данном случае, как я думаю, являющейся по существу еще более плодотворной и поучительной.

Начнем с вопроса, который нас сразу вводит в суть дела: каким путем Маркс пришел к основному теоретическому положению своего учения, а именно к положению, что всякая стоимость основана единственно и исключительно на овеществленном количестве труда?

Что это положение не является само собой разумеющейся аксиомой, совсем не нуждающейся поэтому в доказательстве, — это стоит вне всякого сомнения. Стоимость и усилие, как я уже однажды обосновал это в другом месте, вовсе не являются столь тесно связанными понятиями, чтобы с первого взгляда можно было понять, что усилие есть основа стоимости⁰⁸⁷ . То, что я над какой-нибудь вещью помучился, это одно дело, но что вещь оценивается мучением — это совершенно другое дело, что оба факта не всегда идут рука об руку, столь хорошо подтверждается опытом, что в этом не может быть никакого сомнения. На это указывает любое из многочисленных безрезультатных усилий, которые ежедневно, в силу технической ли неопытности, или ошибочного расчета, или просто в силу несчастного случая, приводят к ничего не стоящему результату. Не в меньшей мере на это указывает также и любой из бесчисленных случаев, когда небольшое усилие оплачивается большой стоимостью^{088 , 089} .

Поэтому, если утверждается необходимое и закономерное соответствие обеих величин для какой-нибудь области, то нужно и себе, и своим читателям дать отчет о тех основаниях, которые могли бы подкрепить подобного рода утверждение.

В своей системе Маркс также дает такое обоснование. Я полагаю, однако, что могу доказать, что избранный им способ обоснования с самого начала является неестественным и не соответствующим свойствам проблемы, далее, что обоснование, даваемое в системе, явно не то, с помощью которого сам Маркс пришел к своим выводам, но что оно было придумано после в качестве искусно пригнанной опоры для предвзятого мнения, почерпнутого из совсем других впечатлений, и что, наконец, — и это является решающим, — ход доказательств состоит из большого числа самых явных логических и методологических ошибок, которые лишают его всякой силы доказательства.

Приглядимся внимательней.

Основное положение, в которое Маркс предлагает верить своим читателям, заключается в том, что меновая стоимость товаров — так как его анализ направлен только на нее, а не на потребительную стоимость — находит свое основание и меру в количествах труда, овеществленных в товарах.

Но как раз меновые стоимости, соответственно цене товаров, так же как и количества труда, которые необходимы для их воспроизводства, представляют собой выступающие наружу величины, которые в общем и целом вполне поддаются опытному определению. Казалось бы, Марксу необходимо было для доказательства положения, правильность или неправильность которого должна была обнаружиться из фактов опыта, прежде всего апеллировать к опыту, другими словами — предпринять чисто эмпирическое доказательство для своего положения, доступного такому чисто эмпирическому доказательству. Но этого Маркс и не делает. При этом нельзя сказать, чтобы он прошел мимо этого возможного и, конечно, вполне подходящего источника познания и доказательства. Как показывают рассуждения его третьего тома, ему хорошо известно, как обстоит дело с эмпирическими фактами, известно также, что они против его положения. Он знает, что цены товаров устанавливаются не в отношении овеществленного в них количества труда, но в соответствии с совокупной величиной издержек производства, включающих в себя еще и другие элементы. Поэтому от этой самой естественной проверки своего положения он уклонился, и, конечно, не случайно, а с полным сознанием, что на этом пути нельзя будет достигнуть благоприятных результатов для его тезиса.

Но для обоснования подобного рода положений имеется еще второй такой же вполне естественный вид доказательства, именно — психологический. А именно можно было путем соединения индукции и дедукции, весьма употребительного приема в нашей науке, исследовать те мотивы, которые управляют людьми, с одной стороны, при заключении меновых сделок и при установлении меновых цен, а с другой стороны — те мотивы, которые руководят ими при их совместной деятельности в производстве, и из характера этих мотивов можно было бы вывести заключение о типичном способе действия людей, причем, может быть, стала бы ясной взаимная связь между ценами, которые постоянно запрашиваются и даются, с количеством труда, необходимым для производства товаров. Этот метод как раз в подобных вопросах применяется часто и с наилучшим результатом на нем основаны, например, обычное обоснование закона спроса и предложения, закона издержек производства, учение о земельной ренте, — и сам Маркс весьма нередко пользовался им, хотя и в грубом виде. Только в обосновании своего основного положения он как раз сходит с этого пути. Хотя, очевидно, что полное свое понимание утверждаемая внешняя связь между меновыми стоимостями и количествами труда могла бы найти только посредством раскрытия промежуточного психологического звена, которое связывает оба эти явления, однако он отказывается от прослеживания этой внутренней зависимости; в одном месте при случае он даже замечает, что считает «более глубокий анализ» обеих общественных движущих сил — «спроса и предложения», который привел бы как раз к указанной внутренней зависимости, «здесь неуместным»⁰⁹⁰ . Хотя это «здесь» относится прежде всего к экскурсу о влиянии спроса и предложения на установление цен, но практически и фактически, поскольку встает вопрос о действительно «глубоком» и основательном анализе, это относится ко всей системе Маркса, и в особенности к обоснованию его важного основного положения.

Но и здесь можно опять заметить нечто своеобразное. Маркс, собственно говоря, не только с наивным невниманием проходит мимо этого второго возможного и естественного метода исследования. Он, скорее, опять уклоняется от него преднамеренно, вполне сознавая, к какому выводу он приведет, а также и то, что этот вывод был бы неблагоприятным для его положения. В третьем томе он фактически признает эти действующие в производстве и обмене побуждения под грубым собирательным именем «конкуренции», от «глубокого анализа» которых он как здесь, так и вообще отказался; там он сознает и доказывает, что эти силы в действительности приводят цены не в соответствие с количеством труда, воплощенным в товарах, но, наоборот, они отклоняют цены от этого масштаба и приближают к тому среднему уровню, который соответствует совместному действию, по крайней мере, второго координированного фактора. Но «конкуренция» и является тем обстоятельством, которое, по Марксу, приводит к образованию знаменитой средней нормы прибыли и к «превращению» чистых трудовых стоимостей в отклоняющиеся от них и включающие в себя часть средней прибыли «цены производства».

Вместо того, чтобы обосновывать свое положение эмпирически или психологически, исходя из опыта или из действующих мотивов, Маркс предпочитает третий путь доказательства, притом в данном случае довольно странный, а именно — путь чисто логического доказательства, диалектической дедукции из сущности обмена.

Маркс находит еще у древнего Аристотеля мысль, что «обмен не может быть без равенства, равенство же не может быть без соизмеримости»⁰⁹¹ . К этой мысли он присоединяется. Он представляет себе обмен двух товаров в виде равенства, делает отсюда вывод, что в двух обмениваемых и посему приравниваемых вещах должно существовать «нечто общее одинаковой величины», и переходит затем к отысканию того общего, к которому должны быть «сведены» вещи, приравниваемые в качестве меновых стоимостей⁰⁹² .

Я мог бы попутно заметить, что уже первое предположение, что в обмене двух вещей должно обнаружиться их «равенство», представляется мне не только чрезвычайно не новым, — что, впрочем, не играет большой роли, — но и весьма нереальным, или, выражаясь проще, неверным. Где господствует равенство и полное равновесие, там не может произойти никакой перемены в существующем до сих пор состоянии покоя. Если поэтому в случае обмена дело кончается тем, что товары меняют своих владельцев, то это скорее знак того, что имеет место какое-то неравенство или перевес, под влиянием которого и была вызвана перемена — подобно тому, как между составными частями сближенных друг с другом тел происходят новые химические соединения, если «химическое сродство» между составными частями сближенных различных тел не равно, но сильнее, чем сродство между составными частями прежних соединений. И на самом деле современная политическая экономия также единодушна в том, что старое схоластически-теологическое воззрение об «эквивалентности» обмениваемых стоимостей несостоятельно. Но я не намерен придавать этому пункту какого-либо более широкого значения и перехожу к критическому исследованию тех логических и методических операций, с помощью которых Маркс отцеживает труд как искомое «общее».

Эти операции, как я уже выше упоминал, представляются мне самым уязвимым местом в теории Маркса Они обнаруживают почти столько же теоретических ошибок, сколько и звеньев мысли — а их совсем не мало, — и они несут явные следы того, что они придуманы и искусно составлены задним числом, чтобы представить предвзятое мнение в виде естественного результата действительного исследования.

При поисках этого «общего», характеризующего меновую стоимость, Маркс применяет следующий прием. Он рассматривает различные свойства, которыми вообще обладают приравненные в обмене объекты, отделяет по методу исключения все те свойства, которые не выдерживают испытания, пока, наконец, не остается только одно свойство. Это свойство — быть продуктом труда — и должно быть искомым общим свойством.

Данный прием несколько странен, но сам по себе не является непригодным. Конечно, странно, когда к убеждению, что как раз данное свойство и является искомым свойством, приходят исключительно отрицательным путем, исходя из того, что все остальные свойства не являются этим искомым, одно же из них должно им быть, — вместо того чтобы намеченное характерное свойство подвергнуть положительной проверке, которая, конечно, и привела бы к одному из двух вышеупомянутых методов, преднамеренно избегаемых Марксом. Все же и этот метод также может вести к желанной цели, если только его употребляют с необходимой осторожностью и полнотой, т.е. если с тщательной заботливостью следят за тем, чтобы все сюда относящееся было действительно пропущено через сито логики и чтобы при этом не была допущена ошибка даже по отношению к какому-либо единственному члену, исключаемому путем такого просеивания. А как поступает Маркс?

Он заранее кладет в сито только те обмениваемые вещи, которые обладают как раз тем свойством, которое он хочет в конце концов отсеять в качестве «общего» свойства, а все вещи иного рода он оставляет в стороне. Он поступает подобно человеку, сильно желающему, чтобы из урны был вытащен белый шар, и который предусмотрительно способствует этому результату тем, что кладет в урну только белые шары. А именно — пределы своих поисков субстанции меновой стоимости он заранее ограничивает «товарами», причем это понятие, не определяя его точно, он употребляет во всяком случае в более узком смысле, чем понятие «благо» и, в противоположность дарам природы, ограничивает его продуктами труда. В самом деле: если обмен действительно означает уравнение, которое предполагает наличие чего-то «общего равной величины», то это общее нужно искать, и оно должно быть найдено для всех видов благ, вступающих в обмен не только у продуктов труда, но и у даров природы, каковы земля, лес на корню, сила воды, залежи угля, каменоломни, нефтяные поля, минеральные воды, золотые россыпи и т.п.⁰⁹³ При поисках общего, лежащего в основе меновой стоимости, исключать блага, обладающие меновой стоимостью и не являющиеся продуктами труда при данных условиях, это означает совершить смертный методологический грех.

Это все равно, как если бы физик, желая отыскать основу какого-либо общего всем телам свойства, например тяжести, путем просеивания свойств одной отдельной группы тел, например прозрачных тел, стал бы пересматривать все общие прозрачным телам свойства и, продемонстрировав на примере всех прочих их свойств, что они не могут быть основой тяжести, в конце концов на этом основании прокламировал бы, что прозрачность и должна быть причиной тяжести.

Исключение даров природы (которое Аристотелю, отцу мысли об уравнении в обмене, наверное не пришло бы в голову) тем менее может быть оправдано тем, что некоторые дары природы, как земля, являются важнейшими объектами имущества и обращения, и нельзя утверждать, будто меновые стоимости даров природы всегда устанавливаются только совершенно случайно и произвольно. С одной стороны, и у продуктов труда бывают случайные цены, а с другой стороны, — цены даров природы обнаруживают часто самую ясную связь с твердыми опорными точками или определяющими условиями. Например, покупная цена участков земли представляет собой кратное поземельной ренты, полученное походя из уровня обычного для данной страны процента, и это очень хорошо известно, как верно и то, что лес на корню или уголь в шахте различного количества или при различном местоположении имеют, и не только в силу простого случая, различные цены.

Маркс остерегается также дать ясный отчет, почему он заранее исключил из исследования часть благ, имеющих меновую стоимость. Он и здесь, как это он делает часто, обходит в своем рассуждении с диалектической ловкостью щекотливые места, скользя, как угорь. Прежде всего он избегает привлечь внимание читателя к тому, что его понятие «товар» y же, чем понятие блага вообще, обладающего меновой стоимостью. Для дальнейшего ограничения исследования товарами он чрезвычайно искусно подготовливает естественную исходную точку в виде, на первый взгляд, совсем невинной общей фразы, поставленной в начале его книги, что «богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, представляется в виде огромного скопления товаров». Это положение совершенно ложно, если выражение «товар» понимать в том смысле, какой впоследствии вкладывает туда Маркс, а именно — в смысле продуктов труда. Ибо дары природы, включая сюда землю, представляют собой весьма значительную и ни в малейшей степени не безразличную часть национального богатства. Но неискушенный читатель легко проходит милю этой неточности, потому что он еще не знает, что Маркс позже придает этому выражению «товар» значительно более узкий смысл.

Но и в дальнейшем понятие товара не устанавливается точно. Напротив, в первых же абзацах первой главы идет речь то о «вещи», то о «потребительной стоимости», то о «благе» или «товаре», причем между последним и первым не проводится никакого резкого различия. «Полезность данной вещи, — говорится на с. 10, — делает ее потребительной стоимостью», «товарное тело является потребительной стоимостью или благом». На с. 11 мы читаем: «Меновая стоимость представляется как количественное соотношение, в котором потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода». Следует обратить внимание на то, что сферой действия феномена меновой стоимости считается здесь еще прямо-таки потребительная стоимость, благо. После фразы «рассмотрим дело ближе», которая, конечно, не может свидетельствовать о каком-либо скачке к другой, более узкой области исследования, Маркс продолжает: «Известный товар ( Waare ), например 1 квартер пшеницы, в самых различных пропорциях обменивается на другие товары ( Artikeln )». И «возьмем далее два товара» и т.д. В этом же самом абзаце даже повторяется еще раз выражение «вещь», и притом как раз в существенном для проблемы месте, что «в двух различных вещах (приравненных в обмене) существует нечто общее равной величины».

На с. 12 Маркс продолжает поиски «общего», но только для «меновой стоимости товаров», ни одним словом не обращая внимания на то, что он тем самым суживает поле исследования только частью благ, обладающих меновой стоимостью⁰⁹⁴ . И тотчас же на следующей странице, с. 13, он опять отбрасывает это ограничение, и вывод, только что полученный для более узкого круга товаров, он применяет к более широкому кругу потребительных стоимостей, или благ. «Потребительная стоимость, или благо, имеет стоимость лишь потому, что в ней овеществлен или материализован абстрактно человеческий труд». Если бы Маркс в решающем месте не ограничил исследования продуктами труда, но искал бы общее и в дарах природы, обладающих меновой стоимостью, то было бы очевидно, что труд не мог быть этим общим. Соверши он это ограничение явно и открыто, и он сам и его читатели неизбежно тогда столкнулись бы с этой грубой методической ошибкой. Они посмеялись бы над этим наивным фокусом, с помощью которого свойство быть продуктом труда удачно было извлечено как общее свойство известного круга вещей, после того как из их числа нарочно были исключены все вещи, не являющиеся продуктами труда, хотя как меновые стоимости и принадлежащие к этому кругу. Этот фокус можно было проделать незаметно только так, как Маркс его проделал с помощью диалектики, проворно и легко скользящей в деликатном пункте. Высказывая свое искреннее удивление перед тем искусством, с каким Маркс сумел столь ошибочный прием представить в качестве вполне приемлемого, я могу, естественно, только констатировать, что этот прием был совершенно ошибочным.

Но присмотримся далее. Благодаря только что продемонстированному фокусу Маркс достиг того, что труд вообще мог вступить в соперничество. Лишь благодаря искусственному ограничению круга вещей труд стал вообще одним «общим» для этого узкого круга свойств. Но наряду с ним может ведь идти речь и о других общих свойствах. Каким же образом устраняются эти соперники?

Это совершается благодаря двум дальнейшим звеньям рассуждений, из которых каждое состоит всего из нескольких слов, но в этих словах содержится одна из грубейших логических ошибок.

В первом звене Маркс исключает все «геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров». Ибо «их телесные свойства подлежат здесь рассмотрению вообще лишь постольку, поскольку от них зависит полезность товаров, т. е. поскольку они делают товары потребительными стоимостями. Очевидно, с другой стороны, что меновая стоимость товаров отвлекается от их полезности». «В пределах менового отношения товаров каждая данная потребительная стоимость играет совершенно ту же роль, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции»⁰⁹⁵ .

Да будет мне позволено для иллюстрации этого аргумента воспользоваться теми же самыми словами, которые я 12 лет тому назад написал в своей «Истории и критике теорий процента на капитал»⁰⁹⁶ : «Что сказал бы Маркс по поводу следующей аргументации? На одной оперной сцене три знаменитых певца — тенор, бас и баритон — получают каждый жалованья по 20 000 флоринов. Спрашивается, какова та общая причина, благодаря которой они приравнены по своему жалованью? Я отвечаю: в вопросе о жалованьи один хороший голос имеет ровно столько же значения, сколько и всякий другой; хороший тенор столько же, сколько и хороший бас или баритон, если только они имеются в надлежащей пропорции. Следовательно, в вопросе о жалованьи «очевидно» отвлекаются от хорошего голоса, и, таким образом, хороший голос не может быть общей причиной высокого жалованья. Ясно, что эта аргументация ложна. Но так же ясно, что и умозаключение Маркса, с которого она в точности скопирована, ни на волос не лучше. Оба умозаключения страдают одним и тем же недостатком. Они смешивают отвлечение от одного какого-либо обстоятельства вообще с отвлечением от специальных форм, в которых данное обстоятельство выступает. В нашем примере по вопросу о жаловании является безразличной, очевидно, только та специальная форма, под которой выступает хороший голос, будет ли это тенор, бас или баритон, но вовсе не хороший голос вообще. Совершенно так же обстоит дело с меновыми отношениями товаров: отвлекаются от специальной формы, в которой может выступать потребительная ценность товаров, т.е. от того, служит ли товар для пропитания, жилища, одежды и т.д., но никак не от потребительной ценности вообще. Непосредственно от этой последней отвлекаться нельзя – об этом Маркс мог заключить уже из того, что ведь немыслимо существование меновой ценности, если нет ценности потребительной, – факт, который несколько раз должен был признать сам Маркс⁰⁹⁷ . Но еще хуже обстоит дело с ближайшим звеном хода доказательств. «Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, — продолжает дословно Маркс, — то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они — продукты труда». Действительно ли только одно свойство? — спрошу я и теперь, как спрашивал 12 лет тому назад. Не остается ли у благ, обладающих меновой стоимостью, например, также то общее свойство, что они редки по отношению к потребности? Или то, что они являются предметом спроса и предложения? Или то, что они являются объектами собственности? Или что они представляют собой «продукты природы»? Ведь то, что они в одинаковой мере продукты природы как и продукты труда, никто не говорит яснее самого Маркса, когда он в одном месте заявляет: «Товарные тела представляют собой сочетание двух элементов, вещества природы и труда». Или не является ли у меновых стоимостей общим также то свойство, что они являются причиной издержек для их производителей, — свойство, о котором Маркс так кстати вспоминает в третьем томе.

Почему же, спрошу я снова теперь, принцип стоимости не может так же хорошо заключаться в одном из этих общих свойств, а не в том свойстве, что они — продукты труда? Ведь в пользу последнего у Маркса не имеется даже следа положительного обоснования; он обосновывает это исключительно путем отрицания, а именно, что удачно подвергнутая отвлечению потребительная стоимость не является принципом меновой стоимости. Но разве это отрицательное обоснование не подходит в той же самой мере ко всем другим, Марксом не замеченным общим свойствам?

Более того. На той же самой странице, на которой Маркс отвлекается от влияния потребительной стоимости на меновую стоимость при помощи мотивировки, что одна потребительная стоимость имеет такое же значение, как и любая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции, на той же самой странице Маркс говорит о продуктах труда следующее: «Однако и самый продукт труда приобретает у нас совершенно новый вид. В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех его материальных составных частей и форм, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом, теперь это уже не продукт работы столяра, или плотника, или прядильщика, или вообще какого-либо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нем работ, исчезают, следовательно, различные конкретные, определенные формы этих работ, последние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, «к абстрактно человеческому труду».

Можно ли сказать ясней и отчетливей, что для менового отношения не только потребительная стоимость, но и один род труда и один род продуктов труда «имеет такое же значение, как и всякий другой, если только они имеются в надлежащей пропорции»? Другими словами, то же самое положение дела, на основании которого Маркс вынес свой приговор об исключении по адресу потребительной стоимости, имеет место и по отношению к труду. Труд и потребительная стоимость имеют количественную и качественную сторону. Подобно тому, как потребительная стоимость, в виде стола, дома или пряжи, представляет собой качественные различия, точно так же качественно различен и труд, как труд столяра, плотника или прядильщика. И подобно тому как можно количественно сравнивать различного рода работы, подобно этому потребительные стоимости различного рода могут быть сравниваемы по величине потребительной стоимости. Абсолютно непонятно, почему одни и те же обстоятельства одного соревнователя должны привести к исключению, а другого — к увенчанию наградой. Если бы Маркс случайно перепутал порядок исследования, то он смог бы путем того же самого умозаключения, при помощи которого он исключал потребительную стоимость, исключить труд, а затем снова посредством того же самого умозаключения, которым он увенчал труд, объявить потребительную стоимость единственно оставшимся и, следовательно, искомым общим свойством, а стоимость представить как «застывшую потребительную стоимость». Я убежден, что можно утверждать, и притом с полной серьезностью, а не в шутку, что в обоих абзацах с. 12, из которых в первом происходит отвлечение от влияния потребительной стоимости, а во втором труд представлен как искомое общее, подлежащие могут взаимно меняться местами без какой бы то ни было перемены во внешней логической правильности. Не изменяя строения фразы, можно подставить в первом абзаце всюду вместо потребительной стоимо-
сти — труд и продукты труда, во втором — всюду потребительную стоимость вместо труда!

Такова логика и таков метод, с помощью которых Маркс вводит в свою систему основное положение о труде как единственной основе стоимости. Я считаю совершенно исключенным, чтобы этот диалектический фокус-покус был и для самого Маркса основанием и источником его убеждения. Для мыслителя ранга Маркса —
а по силе мысли я его считаю первоклассной величиной — если бы дело шло о выработке своего собственного убеждения и об исследовании исключительно со свободной непартийной точки зрения фактической связи вещей, — для такого мыслителя было бы совершенно невозможно с самого начала вступить на подобный ложный и неестественный путь. Благодаря простой несчастной случайности он не мог бы впасть во все изображенные логические и методические ошибки, и в качестве естественного результата такого хода исследования, а не предвзятого, преднамеренного вывода он не вывел бы положения о труде как о единственном источнике стоимости.

Я думаю, действительное положение дела было иное. Я вовсе не сомневаюсь в том, что Маркс действительно и честно был убежден в этом своем положении. Но основы его убеждения не те, которые он изложил в своей системе. Вообще, скорее это были впечатления, чем основы.

Прежде всего это были влияния авторитета. Великие авторитеты Смит и Рикардо учили тому же самому положению — по крайней мере тогда так думали. Конечно, они его столь же мало обосновывали, как и Маркс, и только постулировали, исходя из известных, общих, расплывчатых впечатлений. Напротив, там, где они правильно смотрели на вещи, и в тех областях, где нельзя было избежать этого верного подхода, они явным образом вступали с ним в противоречие. Для эмпирически развитого народного хозяйства Смит, точно так же как это делает и Маркс в своем третьем томе, учил о тяготении стоимостей и цен к уровню издержек, которые включают кроме труда еще и среднюю прибыль на капитал; Рикардо в знаменитом IV разделе «О стоимости» равным образом со всей ясностью и выразительностью указал, что наряду с непосредственным и посредственным⁰⁹⁸ трудом определяющее влияние на стоимость благ оказывают также величина капитала и продолжительность его вложения. А для того чтобы без явного противоречия иметь возможность предаваться излюбленной философской мечте о труде как об «истинном» источнике стоимости, они вынуждены были удалиться с ним в сказочную страну и в сказочные времена, где нет ни капиталистов, ни землевладельцев. Здесь можно было бы утверждать это без всяких возражений, так как никакая проверка невозможна. Эта проверка была невозможна опытным путем, так как для этого отсутствовал опыт, она была невозможна и с помощью научно-психологического анализа, так как они от такого анализа — подобно Марксу — уклонялись: они не обосновывали, они постулировали в качестве «естественного» состояния идиллию трудовой стоимости⁰⁹⁹ .

Маркс выступил наследником подобных настроений и воззрений, которые благодаря авторитету Смита и Рикардо приобрели огромное, хотя, конечно, и не бесспорное, значение. И как ярый социалист, он охотно этому верил. Поэтому неудивительно, что к той идее, которая так великолепно подтверждала его экономическое мировоззрение, он не отнесся с большим скептицизмом по сравнению с Рикардо, которому она должна была в значительной степени встать поперек дороги. Неудивительно также, что противоречивые высказывания классиков не возбудили в нем критических сомнений относительно тезиса о трудовой стоимости; эти противоречия он объявлял лишь попыткой классиков избавиться обходным путем от нежелательных выводов из неудобной истины. Словом, неудивительно, что он на основе того же самого материала, который привел классиков к их односторонним, наполовину расплывчатым, наполовину противоречивым и совершенно необоснованным высказываниям, он сам лично уверовал в это положение твердо, безусловно и с горячей убежденностью. Для себя самого он не нуждался в его дальнейшем обосновании. Но в интересах системы оно требовало формального обоснования.

Понятно, что в этом отношении он не мог просто опираться на классиков, так как они ничего не обосновывали. Но он, как мы знаем, не мог также ни апеллировать к опыту, ни пытаться дать хозяйственно-психологическое обоснование, так как эти пути явно привели бы его к положению прямо противоположному тому, что он доказывал. Поэтому он и обратился к логически-диалектической спекуляции, которая так соответствовала его умственному складу. Но здесь это означало: помоги чем можешь помочь. Он знал, что он хочет и что он должен вывести, и он до тех пор с поразительной ловкостью мастерил и подгонял покорные определения и посылки, пока заранее известный вывод действительно не выступил во внешне приличной форме силлогизма.

Возможно, что он при этом был так ослеплен своими собственными убеждениями, что совсем упустил из виду те логические и методологические нелепости, которые в этом случае необходимо должны были вкрасться; возможно, что он их замечал, но оправдывал их перед самим собой в качестве простых формальных вспомогательных средств, которые должны были помочь ему облечь в подобающее систематическое одеяние ту истину, которая, по его глубочайшему убеждению, материально обоснованна. Об этом ни я, ни, по всей вероятности, кто другой в настоящее время не может судить.

Но что я мог бы утверждать, так это то, что едва ли когда-нибудь такой могучий ум, каким был Маркс, давал бы образец столь тяжелой, столь постоянно и столь явно фальшивой логики, чем это сделал Маркс в систематическом обосновании своего основного положения.

2

Этот ложный тезис Маркс и вплетает в свою систему. Он это проделывает с поразительным тактическим искусством, которое снова блестяще проявляется и при его дальнейших шагах. Хотя он, собственно говоря, вывел свой тезис исключительно из «глубины духа», заботливо избегая доказательства, основанного на опыте, однако нельзя было совершенно устранить мысль опытным путем проверить результат этого априорного спекулятивного рассуждения. Если бы этого не сделал сам Маркс, то это, вероятно, сделали бы на свой риск его читатели. Как же поступает Маркс?

Он расчленяет. В одном пункте несоответствие его тезиса с опытом вопиюще. К этому пункту он и обращается, хватая быка за рога. А именно, в соответствии со своим основным принципом, он учил, что стоимости различных товаров относятся как рабочее время, необходимое для их производства¹⁰⁰ . Но даже поверхностному наблюдателю ясно, что это положение противоречит определенным фактам, что, например, дневной продукт скульптора, столяра-художника, скрипичного мастера, машиностроителя и т.п. имеет гораздо большую стоимость и, конечно, не равную стоимости дневного продукта простого ремесленника или фабричного рабочего, хотя в обоих случаях «овеществлено» одинаковое количество рабочего времени. Маркс сам начинает рассуждать об этих фактах при помощи мастерского диалектического приема. Он говорит о них в таком тоне, будто они не противоречат его основному принципу, но представляют собой лишь легкий вариант его, который, однако, умещается внутри правила и разве что требует некоторого объяснения и более точного определения последнего. Он именно разъясняет, что под трудом, в соответствии с его теоремой, следует понимать «затрату простой рабочей силы, которой в среднем располагает телесный организм каждого обыкновенного человека, не обладающего никакой специальной подготовкой» — другими словами — «простой средний труд»¹⁰¹ . «Сложный труд», — продолжает он, — есть только возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого. Опыт показывает, что такое сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар может быть продуктом самого сложного труда, но его стоимость делает его равным продукту простого труда и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество простого труда. Различные пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду как к единице их меры, устанавливаются «общественным процессом за спиною производителей и потому кажутся последним установленными обычаем».

Читателю при беглом чтении это утверждение может показаться весьма правдоподобным. Но если присмотреться только чуточку хладнокровно и трезво, то это впечатление превращается в свою противоположность.

Факт, с которым мы имеем дело, состоит в том, что продукт одного дня или одного часа квалифицированного труда имеет большую стоимость, чем продукт одного дня или одного часа простого труда — например, дневной продукт скульптора по стоимости равен пятидневному продукту каменотеса. Маркс учил, что вещи, приравниваемые друг к другу в процессе обмена, должны содержать «нечто общее одинаковой величины» и этим общим должны быть труд и рабочее время. Труд ли вообще? Так заставляют предполагать первые, общие рассуждения Маркса до с. 13, но это было явно неверно, ибо пять дней труда, конечно, не являются «той же самой величиной», что и один день труда. Поэтому Маркс не говорит теперь уже более просто труд, но «простой труд»: общим должно быть, таким образом, содержание одинакового количества труда определенного рода, а именно—простого труда.

Но это, если взглянуть хладнокровно, еще менее верно, так как в продукте скульптора вообще не овеществлен никакой «простой труд», не говоря уже о простом труде в таком же количестве, как в пятидневном продукте каменотеса. Трезвая истина такова, что оба продукта овеществляют различные виды труда и в различном количестве, и это, как всякий непредубежденный читатель должен признать, является полнейшей противоположностью тому положению вещей, которого требует и которое должен утверждать Маркс, а именно, что они являются овеществлением труда одного и того же рода и в одинаковом количестве!

Правда, Маркс говорит: сложный труд «имеет такое же значение» (gilt), как умноженный простой труд, но «значить» это не то, что «быть», а теория идет ведь к сущности вещей. Конечно, люди могут считать в каком-либо отношении равными дневной труд скульптора и пятидневный труд каменотеса, так же как и приравнивать, например, одну козу пяти зайцам. Но если такое приравнивание не оправдывало бы статистиков, утверждающих с научной серьезностью, что будто бы в округе, в котором обитают 100 диких коз и 500 зайцев, имеется 1000 зайцев, то столь же мало может быть оправдано серьезное утверждение статистика цен или теоретика стоимости, что в дневном продукте скульптора будто бы овеществлено пять дней простого труда и что это является реальным основанием для приравнивания в процессе обмена этого продукта продукту пятидневного труда каменотеса. Немного ниже я попытаюсь показать на примере, непосредственно касающемся проблемы стоимости, что можно доказать все что угодно, если позволять себе там, где «быть» становится поперек дороги, выбраться с помощью «значить» и «пусть значит». Но прежде я должен остановиться еще на одном пункте.

Именно в цитированном месте Маркс делает попытку оправдать свой маневр со «сведением» сложного труда к простому, и притом как раз на основе опыта: «опыт показывает, что такое сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар может быть продуктом самого сложного труда, но его стоимость делает его равным продукту простого труда и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество простого труда».

Хорошо. Согласимся временно с этим и присмотримся лишь внимательнее, каким образом и на основании каких факторов должен быть определен масштаб этого привлекаемого Марксом эмпирически происходящего сведения. Здесь мы сталкиваемся с весьма естественным, но и весьма компрометирующим теорию Маркса явлением, а именно, что масштаб сведения определяется не чем иным, как самими фактическими меновыми отношениями. Отношение, в котором сложные виды труда в процессе образования стоимости их продуктов должны быть пересчитаны в простой труд, определяется или поддается определению не a priori¹⁰² из какого-либо свойства, внутренне присущего сложным видам труда, — это решает не что иное, как действительный результат, действительные меновые отношения. Маркс сам говорит это: «Его стоимость делает его равным продуктом простого труда», и он указывает на «общественный процесс», благодаря которому «различные пропорции, в которых различные виды труда сводятся к простому труду как к единице их меры, устанавливаются за спиной производителей», и что поэтому эти пропорции «кажутся установленными обычаем».

Что же означает при этих обстоятельствах указание на «стоимость» и на «общественный процесс» как на факторы, определяющие масштаб сведения? Оно представляет, оставляя в стороне все остальное, явный порочный круг в объяснении. Предметом, требующим объяснения, должны быть меновые отношения товаров, например, почему статуэтка, которая стоила одного дня труда скульптора, обменивается на воз щебня, который стоил пяти дней труда камнедробильщиков, а не на большее или меньшее количество щебня, которое стоило десяти или только трех дней труда? Как это нам разъясняет Маркс? Меновое отношение таково, а не иное, потому что день труда скульптора должен быть сведен как раз к пяти дням простого труда. А почему он должен быть сведен как раз к пяти дням? Потому что опыт показывает, что так происходит сведение путем общественного процесса. А что это за общественный процесс? Тот самый, который должен быть объяснен, тот самый, при помощи которого продукт одного дня скульптора приравнивается по стоимости к продукту пяти дней обычного труда. Если бы этот продукт постоянно обменивался на продукт только трех дней простого труда, то Маркс точно так же предложил бы рассматривать этот масштаб сведения — 1:3 как соответствующий опыту и обосновывал бы на нем объяснение, почему статуэтка должна быть обменена как раз на продукт трех дней труда камнедробильщика, а не больше и не меньше. Одним словом, ясно, что таким путем мы ничего не можем узнать о подлинной причине, почему продукты различных видов труда обмениваются друг на друга в том или ином отношении, они обмениваются так потому, — говорит нам Маркс, хотя и несколько иными словами, — что они так обмениваются в действительности!

Замечу еще мимоходом, что эпигоны Маркса, может быть, сознавая только что изображенный порочный круг, сделали попытку поставить сведение сложного труда к простому на другой реальный базис. «Это не фикция, а факт, — говорит Грабский¹⁰³ , — что час сложного труда содержит в себе большее число часов простого труда». Ибо нужно, чтобы быть последовательным, принимать в расчет также и тот труд, который был затрачен на усвоение искусства (Kunstfertigkeit). Я полагаю, что не следует тратить много слов, чтобы обнаружить полную несостоятельность и этого указания. Против того, чтобы к непосредственному труду прибавить соответствующую долю падающего на него труда по обучению, я ничего не могу возразить. Но очевидно, что из этой добавки труда только тогда можно было бы выводить различия между сложным и простым трудом, если бы добавочное количество труда по обучению соответствовало количественным различиям сложного и простого труда. В рассматриваемом, например, нами случае в одном часе труда скульптора действительно заключалось бы пять часов простого труда лишь тогда, если бы каждому одному часу работы соответствовали четыре часа обучения, или же, считая более крупными единицами, если бы из 50 лет, посвященных обучению и работе по своему призванию, скульптор должен был бы
40 лет обучаться, чтобы иметь возможность работать в течение 10 лет. Никто, однако, не станет утверждать, что такое или приблизительно такое соотношение имеет место в действительности. Поэтому от явно несостоятельной гипотезы эпигонов, предназначенной разрешить затруднения, я возвращаюсь обратно к учению самого учителя, чтобы еще на одном примере иллюстрировать характер и значение его заблуждений, в котором, как я полагаю, ложность выводов Маркса наиболее четко выступает наружу.

С помощью точно такого же рода аргументации можно было бы, собственно говоря, выставить и утверждать то положение, что принцип и масштаб меновой стоимости заключаются в вещественном содержании товара, что товары обмениваются в отношении овеществленного в них количества вещества, 10 кг вещества, заключенных в одной товарной форме, обмениваются всегда на 10 кг вещества в другой товарной форме. Если бы против этого утверждения вполне естественно возразили, что это явно неверно, ибо, например, 10 кг золота обмениваются не на 10, но на 40 000 кг железа или на еще большее число килограммов угля, то мы возразили бы по примеру Маркса: при образовании стоимости дело идет о содержании общего среднего вещества. Последнее функционирует в качестве единицы меры. Качественные, красивые, ценные вещества «имеютзначение (gelten) только как возведенное в степень, или, скорее, помноженное простое вещество, так что меньшее количество квалифицированного вещества равняется большему количеству простого вещества. Опыт показывает, что такое сведение совершается постоянно. Товар может быть сделан из самого изысканного вещества, но его стоимость делает его равным товарам из простого вещества и, следовательно, сама представляет лишь определенное количество простого вещества». «Общественный процесс», в действительном существовании которого не может быть сомнения, сводит постоянно, например, фунт золота в необработанном виде к 40 000, а фунт серебра в необработанном виде к 1500 фунтам железа в необработанном виде. Обработка золота, например, обычным золотых дел мастером или рукою великого художника порождает дальнейшие нюансы в квалификации вещества, что опытным путем и подтверждает практика наличием особых масштабов сведения. Если поэтому фунт золота в слитке обменивается на 40 000 фунтов необработанного железа или если золотой бокал работы Бенвенуто Челлини такого же веса обменивается на 4 000 000 фунтов железа, то это является не нарушением, а подтверждением того положения, что товары обмениваются в отношении представленного в них «среднего вещества»!

Я полагаю, что непредубежденный читатель легко узнает в приведенной аргументации оба ингредиента марксова рецепта: подмену понятия «быть» понятием «значить» и порочный круг в объяснении, который заключается в выведении масштаба свед е ния из фактических меновых отношений, которые как раз и нуждаются в объяснении!

Так-то Маркс разделался с самым кричащим противоречием своей теории, с фактами — диалектически, бесспорно, чрезвычайно искусно, на самом же деле, естественно, иначе это и быть не могло — самым несостоятельным образом.

Наряду с этим у него имеются еще и другие, менее бросающиеся в глаза несоответствия фактической действительности, а именно те, источником которых является влияние величины вложения капитала на определение фактической цены благ, несоответствия, которые, как выше было отмечено, подробно рассматривает Рикардо в IV отделе главы «О ценности». По отношению к этим несоответствиям Маркс применяет другую тактику. Некоторое время он совершенно их не замечает. Он игнорирует их на протяжении двух томов. Он абстрагируется от них в порядке предпосылки на протяжении всего первого и второго томов, как будто они не существуют. Во всем дальнейшем изложении своей теории стоимости, равно как и при развертывании своей теории прибавочной стоимости, он исходит из предположения, частью молчаливо допускаемого, частью ясно высказанного, что товары в действительности обмениваются по своим стоимостям, иначе говоря, в точном отношении овеществленного в них труда¹⁰⁴ .

Также и это абстрагирование, взятое в виде предположения, связанного у него с чрезвычайно искусным диалектическим приемом. Именно: имеются некоторые фактические отклонения от теоретической нормы, от которых теоретик действительно может абстрагироваться: это — случайные и скоропреходящие колебания рыночных цен вокруг их постоянного нормального уровня. В тех случаях, когда он заявляет о своем намерении отвлечься от отклонений цен от стоимостей, Маркс не упускает из виду обратить внимание читателей на эти «случайные обстоятельства», от которых нужно «отвлечься», на «постоянные колебания рыночных цен», которых «повышения и понижения взаимно компенсируются» и которые «сами собой сводятся к средней цене как к своей внутренней норме»¹⁰⁵ . Такими указаниями он добивается одобрения читателей по поводу своего абстрагирования. Но что он при этом абстрагируется не просто от случайных колебаний, но также и от «отклонений» прочих, продолжительных, типичных, существование которых образует прямо-таки интегральную часть самой нормы, требующей объяснения, это остается скрытым для недостаточно внимательного читателя, и он, не догадываясь, проходит мимо методологического смертного греха автора.

Ведь это же методологический смертный грех, когда в научном исследовании игнорируется как раз то, что должно быть объяснено. Целью марксовой теории прибавочной стоимости является не что иное, как выдержанное в его духе объяснение прибыли на капитал. Но прибыль на капитал как раз и коренится в постоянных отклонениях товарных цен на суммы их трудовых издержек. Если поэтому игнорируются эти «отклонения», то тем самым игнорируется как раз главное, что должно быть объяснено. Уже 12 лет тому назад я указал на ту же самую методологическую ошибку у Родбертуса, который в одинаковой мере грешит в этом отношении, как и Маркс¹⁰⁶ .

Да будет мне позволено повторить заключительные слова моей тогдашней критики: «Они (сторонники теории эксплуатации) устанавливают закон, что стоимость всех товаров основывается на воплощенном в них рабочем времени, чтобы вслед за тем все случаи образования стоимостей, которые с этим «законом» не гармонируют (как, например, разница между стоимостями, которая, как прибавочная стоимость, приходится на долю капиталистов) — объявить «противоречащими закону», «неестественными», «несправедливыми» и подлежащими уничтожению. Таким образом, они сперва игнорируют исключения, чтобы быть в состоянии объявить закон стоимости всеобщим законом. После того как они таким образом добились разными ухищрениями его всеобщности, они опять возвращаются к исключениям, чтобы на них положить клеймо нарушителей закона. Такого рода умозаключение нисколько не лучше умозаключения, что «все люди глупы», которое было бы выведено как «всеобщий закон» при игнорировании существования умных людей из того, что на свете есть много глупых людей, а затем потребовало бы исключения всех умных, «противоречащих закону»¹⁰⁷ .

Благодаря своему маневру отвлечения Маркс, конечно, приобретает большое тактическое преимущество. Он устранил из своей системы мешавшую ему действительность «путем предположения» и избежал поэтому, пока была возможность придерживаться этого устранения, всякого столкновения с ней. Это было возможно по отношению к остальной, значительно большей части первого тома, всего второго, а также для первой четверти третьего тома. В средних звеньях марксовой системы поток логического развертывания и взаимной увязки действительно протекает с импонирующей законченностью и внутренней последовательностью. Маркс может здесь придерживаться правильной логики, потому что он заранее путем «предположения» привел факты в соответствие со своими идеями, а поэтому он и может остаться верным своим идеям, не вступая в противоречие с фактами, а где Маркс может придерживаться правильной логики, это у него получается мастерски. Эти средние части системы, при всей ложности ее исходного пункта, благодаря их исключительной внутренней последовательности навсегда обеспечивают за ее творцом славу первоклассного мыслителя. Читатели, преодолев бурное начало, в течение этого продолжительного движения средних частей, в сущности действительно безукоризненных по своей внутренней последовательности, начинают сживаться — что для практического влияния марксовой системы оказалось не менее кстати — с миром марксовых идей и начинают доверять ходу их развития: они действительно также превосходно вытекают одна из другой и прекрасно укладываются в одно целое. И вот Маркс предъявляет к этим укрепившимся в доверии читателям целый ряд притязаний весьма затруднительного свойства, которые он в конце концов вынужден выставить в третьем томе.

Как Маркс ни старается это отсрочить, он все же должен обратиться к фактам действительной жизни. Он должен в конце концов сознаться перед своими читателями, что товары — и притом постоянно и необходимо — в действительной жизни обмениваются не в отношении овеществленного в них рабочего времени, но частью выше, частью ниже этого соотношения, в зависимости от того, приходится ли на вложенный капитал меньшая или большая сумма средней прибыли, — короче, что наряду с рабочим временем координирующим основанием, определяющим меновое отношение товаров, является также и вложение капитала. Отсюда вытекают для Маркса две трудные задачи. Он должен, во-первых, попытаться оправдаться перед своими читателями в том, что он сначала и так долго учил, что труд является единственным определяющим основанием меновых отношений; и, во-вторых, он должен, что, пожалуй, представляло еще более затруднительную задачу, — так теоретически истолковать факты, противоречащие его теории, чтобы это объяснение явно не совпадало бы целиком с его теорией трудовой стоимости, но чтобы, с другой стороны, оно ей все-таки не противоречило.

Само собою разумеется, что в данном случае нельзя было придерживаться правильной, прямой логики. Мы замечаем здесь подобие того, что наблюдалось в путанном начале системы. Там Марксу для обоснования теоремы, которая не могла быть выведена непосредственно из фактов, приходилось насиловать факты, а главным образом логику и допускать невероятнейшие ошибки. Так обстоит дело и сейчас. Теоремы, которые на протяжении двух томов только одни, а посему и без помехи занимали все поле, теперь опять встречаются с фактами, которые, естественно, так же мало соответствуют этим теоремам, как и вначале. Гармония системы все же должна быть сохранена. Это может быть достигнуто только в ущерб логике. Таким образом, система Маркса представляет нам на первый взгляд странное, но при изложенных обстоятельствах совершенно естественное зрелище. Весьма значительная по объему часть системы представляет собой мастерский образец строгой законченной логики, вполне достойной силы мысли своего автора; однако в ней в двух, и как раз важнейших, местах, к сожалению, включены части, характеризующие невероятную слабость и непоследовательность мысли: первый раз в самом начале, где теория впервые отделялась от фактов, а во второй раз — после первой четверти третьего тома, где факты опять появляются в поле зрения читателя; речь идет главным образом о десятой главе третьей книги.

С одной частью ее содержания мы уже познакомились и оценили ее; она посвящена самозащите Маркса против упрека в противоречии закона цен производства «закону стоимости»¹⁰⁸ . Остается, однако, бросить еще взгляд на вторую задачу указанной главы — на то теоретическое обоснование, с помощью которого Маркс вводит в свою систему теорию цен производства, находящуюся в соответствии¹⁰⁹ с фактическими отношениями. Это рассмотрение приводит нас еще к одному из самых поучительных, а для марксовой системы и самых характерных пунктов, а именно к вопросу о месте «конкуренции» в его системе.

3

Как я уже однажды указал выше, «конкуренция» является своего рода собирательным названием для всех тех психических побуждений и мотивов, которыми стороны, выступающие на рынке, руководствуются в своих поступках и которые, таким образом, оказывают влияние на образование цен. Свои мотивы имеет желающий купить, мотивы, которым он следует при покупке и из которых для него возникает известное руководящее правило относительно размера цены, которую он намерен предложить или с самого начала, или же в самом крайнем случае. Точно так же известные мотивы имеют продавец и производитель; от них зависит, продаст ли он свой товар по известной цене, а по другой не продаст, будет ли он при определенном уровне цен продолжать или даже расширять свое производство, при другом же уровне прекратит его. В конкуренции покупателей и продавцов все эти побуждения и определяющие основания сталкиваются друг с другом, и кто для объяснения ценообразования обращается к конкуренции, в сущности под этим собирательным названием обращается к игре и действию всех психических мотивов и побуждений, которыми руководствовались на рынке обе стороны. Вообще Маркс всячески старается отвести в своей системе возможно более подчиненное место конкуренции и действующим в ней силам. Он ее или совершенно не рассматривает, или по крайней мере старается, где только и как только это возможно, затушевать характер и степень ее влияния. Это обнаруживается в различных случаях самым поразительным образом.

И прежде всего это имеет место уже в выведении им своего закона трудовой стоимости. Всякий непредубежденный знает и видит, что то самое влияние, которое вообще оказывает затраченное количество труда на длительный уровень цен на благо, а это влияние, конечно, не столь исключительно, как об этом говорит закон стоимости Маркса, проявляется только посредством игры спроса и предложения или же посредством конкуренции. В отдельных случаях обмена или при монополии могут образоваться такие цены, которые не имеют никакого отношения к овеществленному рабочему времени (независимо также и от притязаний вложенного капитала). Маркс, естественно, знает это также. Однако с самого же начала при обосновании своего закона стоимости он об этом не упоминает. Если бы он это сделал, то нельзя было бы отделаться от дальнейшего вопроса и от исследования того, каким образом и посредством каких промежуточных звеньев среди всех тех мотивов и факторов, которые действуют под флагом конкуренции, именно рабочему времени должно достаться единственно решающее влияние на высоту цен. Неизбежный же при этом более полный анализ указанных мотивов, без сомнения, сильней выдвинул бы на передний план потребительную стоимость товаров, чем это имеет место у Маркса, многое показал бы в другом освещении, и вообще обнаружилось бы много такого, чему Маркс в своей системе не хотел придавать никакого значения.

Поэтому он молчаливо проскальзывает мимо того пункта, где при систематическом обстоятельном обосновании своего закона стоимости он должен был бы изложить промежуточную роль конкуренции. После он о ней вспоминает, но, судя по месту и по характеру этого упоминания, он вспоминает о ней не как о важном звене в теоретической системе, но в беглых случайных замечаниях, отмечая в двух словах факты, — одним словом как нечто, что более или менее понятно само по себе и для чего не требуется утруждать себя более глубоким обоснованием.

Я полагаю, что в наиболее сжатом виде Маркс регистрирует этот факт на с. 156 третьего тома, где он выдвигает следующие три условия обмена товаров по ценам, которые приблизительно соответствуют их «стоимостям», т.е. овеществленному рабочему времени:
1) чтобы обмен товаров «перестал быть чисто случайным или единичным явлением», 2) чтобы товары «производились с той и другой стороны в относительных количествах, приблизительно соответствующих взаимной потребности в них, что устанавливается взаимным опытом, получаемым при сбыте, и таким образом с течением времени развивается как результат самого обмена» и 3) «чтобы никакая естественная или искусственная монополия не давала возможности сторонам, совершающим сделку, продавать выше стоимости или не вынуждала уступать ниже ее». Следовательно, в качестве условий того, чтобы его закон стоимости вообще мог проявить свое действие, Маркс требует оживленной двусторонней конкуренции, достаточно продолжительной для того, чтобы приспособить производство к обнаружившемуся на опыте сбыту или же к потребностям покупателей. Это место мы должны хорошенько запомнить.

Более точного обоснования здесь не дается. Напротив, немного дальше и как раз посредине тех рассуждений, где Маркс еще относительно весьма подробно и точно говорит о конкуренции, о ее двух «сторонах» — спросе и предложении — и их отношении к образованию цен, он категорически отклоняет «более глубокий анализ этих обеих общественных движущих сил», как «сюда не относящийся»!¹¹⁰

Более того! Чтобы еще более умалить значение предложения и спроса для теоретической системы и, возможно также, чтобы оправдать свое пренебрежение к этим факторам, Маркс придумал собственную замечательную теорию, которой он касался еще ранее в случайных замечаниях и которую он развивает на с. 169—170 третьего тома. Он исходит из того, что если один из двух факторов перевешивает второй, например, спрос перевешивает предложение или наоборот, то образуются ненормальные рыночные цены, отклоняющиеся от «рыночной стоимости» — «центра колебаний для этих рыночных цен»; напротив, для того чтобы товары продавались по этой своей нормальной рыночной стоимости, спрос и предложение должны покрывать друг друга. К этому он присоединяет следующую замечательную аргументацию: «Если предложение и спрос покрывают друг друга, то они перестают действовать... Если две силы, равные по величине, действуют в противоположных направлениях, то они взаимно уничтожаются, вовсе не действуют вовне, и явления, возникающие при этом условии, должны быть объяснены как-нибудь иначе, а не действием этих двух сил. Раз спрос и предложение взаимоуничтожаются, они перестают объяснять что бы то ни было, не воздействуют более на рыночную стоимость и оставляют нас в полном неведении относительно того, почему рыночная стоимость выражается именно в этой сумме денег, а не в какой-либо иной». Из отношения спроса и предложения могут быть поэтому объяснены лишь «отклонения от рыночной стоимости», которые вызываются перевесом одной силы над другой, но отнюдь не высота самой рыночной стоимости.

Ясно само собой, что эта редкостная теория Маркса хорошо подходит к его системе. Если длительный уровень цен не может быть объяснен соотношением между спросом и предложением, то совершенно в порядке вещей, что Маркс в своем обосновании не обращался более к этим несущественным факторам и без обиняков ввел в свою систему тот самый фактор, который, по его мнению, один только оказывает реальное влияние на величину стоимости, а именно — труд.

Не менее очевидно, полагаю я, что эта удивительная теория совершенно ложна. Как это часто имеет место у Маркса, ее аргументация основывается на простой игре слов.

Совершенно верно, что при продаже товара по его нормальной рыночной стоимости спрос и предложение должны в известном смысле покрывать друг друга, т.е. что при данной цене товаров их действительно требуется столько, сколько и предложено. Но это верно не только при продаже по нормальной рыночной стоимости, но и при любой, также и отклоняющейся от нее, ненормальной рыночной цене. Далее, всякому, а также и Марксу прекрасно известно, что предложение и спрос представляют собой эластичные величины. Помимо фактического, осуществляющегося в обмене спроса и предложения всегда имеется также еще и «выключенные» спрос и предложение, а именно то множество лиц, которые также желают иметь товары для удовлетворения своих потребностей, но которые не хотят или не могут дать цену, предложенную их более сильными конкурентами, а также и те лица, которые равным образом готовы доставить спрашиваемые товары, однако только по ценам более высоким, чем существующие в данное время на рынке; фраза же, что спрос и предложение «покрываются», относится не ко всему спросу и предложению, но только к его достигшей успеха части. Наконец, также известно, что задачей механики рынка и является как раз выделение этой осуществляющейся части из совокупного спроса и предложения и что процесс ценообразования является самым существенным средством этого выделения.

Невозможно, чтобы было куплено больше товаров, чем продано. Поэтому с обеих сторон может достигнуть успеха лишь одинаковое число претендентов (соотносительно — претендентов на одинаковое количество товаров). Отбор этого равного числа и достигается лишь благодаря тому, что цена автоматически достигает такой высоты, в силу которой лишние на обеих сторонах исключаются; цена одновременно слишком высока для лишних претендентов на покупку и слишком низка для лишнего числа желающих продать. В определении этой высоты цены принимают участие не только достигшие уже успеха, но также и исключенные соискатели¹¹¹ , и уже поэтому неправильно из этого равенства части спроса и предложения, завершающейся в сделке, заключать о полном прекращении всякого слияния спроса и предложения вообще.

Но это неправильно еще и по другой причине. Если мы даже предположим, что при ценообразовании речь идет только о той количественно находящейся в равновесии части спроса и предложения, которая осуществилась в сделке, то совершенно ложным и ненаучным является предположение, что две силы, находящиеся в равновесии, поэтому «перестают действовать». Наоборот, их действием и является достигнутое состояние равновесия, и если речь идет об объяснении этого состояния равновесия со всеми его отличиями, к которым прежде всего относится высота уровня, при котором установилось равновесие, то это равновесие не может быть объяснено, как думает Маркс, только «как-нибудь иначе, а не действием обеих сил», — оно только и может быть действием сил, находящихся в равновесии. Это абстрактное положение, впрочем, лучше всего может быть разъяснено на практическом примере.

Мы запускаем воздушный шар. Всякий знает, что воздушный шар только тогда и только потому поднимается, что он наполнен газом более легким, чем атмосферный воздух. Но он поднимается не безгранично, но только до известной высоты, где он и остается парить, если положение дела не изменяют другие влияния, как потеря газа и т.п. Как регулируется и какими факторами определяется эта высота подъема? Это также совершенно ясно и очевидно. Плотность атмосферного воздуха уменьшается с высотой. Шар поднимается только до тех пор, пока плотность окружающего его воздуха больше его собственной плотности, и он перестает подниматься, когда его собственная плотность и плотность окружающего его воздуха находятся как раз в равновесии. Воздушный шар будет, следовательно, подниматься тем выше, чем меньше плотность наполняющего его газа и чем выше тот слой воздуха, в котором он встретит равную плотность атмосферного воздуха. При таких обстоятельствах ясно, что объяснение высоты подъема может быть достигнуто только указанием на взаимные отношения плотности воздушного шара, с одной стороны, и атмосферного воздуха, с другой.

Но как выглядело бы дело с точки зрения круга идей Маркса? При достигнутой высоте подъема плотность воздушного шара и плотность окружающего воздуха находятся в равновесии. Они «перестают поэтому действовать», «они перестают что-либо объяснять», они «не действуют на высоту подъема», и если мы поэтому хотим объяснить последнюю, то должны ее «объяснить как-нибудь иначе, а не действием обеих сил». Но чем же?

Еще пример. Если десятичные весы при взвешивании тела показывают 50 кг, как может быть объяснено это положение весов? Не отношением тяжести взвешиваемого тела, с одной стороны, и гири, служащей для взвешивания — с другой, так как при данном положении весов обе силы находятся в равновесии, поэтому перестают действовать и, исходя из их отношения, нельзя ничего объяснить, нельзя объяснить также и положение весов!

Я думаю, что ошибка достаточно очевидна; не менее очевидно и то, что ошибка подобного рода лежит в основе тех рассуждений, при помощи которых Маркс устраняет влияние предложения и спроса на высоту длительного уровня цен. Впрочем, чтобы не возникло какого-либо недоразумения, заявляю: я далек от того мнения, что ссылка на формулу спроса и предложения содержит в себе полное и удовлетворительное объяснение длительного уровня цен. Напротив, мое мнение, которое я неоднократно и обстоятельно развивал в другом месте, сводится к тому, что необходимо подвергнуть подробному анализу те элементы, которые лишь в грубых чертах обозначаются этими громкими словами, причем следует точно установить способ и степень их взаимного влияния и таким образом продвинуться вперед к познанию тех элементов, которым именно и нужно приписать специальное влияние на длительное состояние цен. Но для такого более глубоко идущего объяснения необходимым промежуточным звеном и является это отвергнутое Марксом влияние отношения спроса и предложения на процесс образования цен. Объяснения следует искать не вне этого влияния, путь к нему идет через них.

Вернемся опять к нашей нити исследования. Мы видели уже на различных примерах, в какой степени Маркс стремится отодвинуть в своей системе на задний план влияние спроса и предложения. Но теперь, при этом замечательном повороте, который проделывает его система после первой четверти третьего тома, перед ним встает задача объяснить, почему же длительный уровень цен товаров тяготеет не к количествам овеществленного труда, но к отклоняющимся от них «ценам производства».

Той силой, которая осуществляет это, он считает конкуренцию. Конкуренция уравнивает первоначально различные нормы прибыли в различных отраслях производства в зависимости от различного органического состава капитала в одну общую среднюю норму прибыли и в связи с этим цены, взятые за продолжительный срок, должны тяготеть к ценам производства, приносящим одинаковую среднюю прибыль.

Поспешим отметить несколько пунктов, важных для оценки этого объяснения.

Во-первых, ясно, что ссылка на конкуренцию по существу не означает ничего иного, как ссылку на действие спроса и предложения. И в том самом, приведенном нами выше, месте, в котором Маркс наиболее связно изображает процесс уравнения норм прибыли посредством конкуренции капиталов¹¹² , он так же и совершенно недвусмысленно допускает, что этот процесс совершается при «таком соотношении между спросом и предложением, что в различных сферах производства создается одна и та же средняя прибыль, и благодаря этому стоимости превращаются в цены производства».

Во-вторых, устанавливается, что в этом процессе речь идет не о простых колебаниях вокруг центра тяготения, соответствующего теории стоимости первых двух томов, т.е. вокруг овеществленного рабочего времени, но о решительном отходе цен к другому, устойчивому центру тяготения, а именно — к цене производства.

И тотчас же встает вопрос за вопросом. Если, по Марксу, отношение между спросом и предложением вообще не может оказывать никакого влияния на устойчивый уровень цен, то как может «конкуренция», которая тождественна с этим отношением, быть той силой, которая передвигает устойчивый уровень цены с уровня «стоимости» к отклоняющемуся от него уровню цены производства?

Не прорывается ли в этом вынужденном и не согласном с теорией обращении к конкуренции, как deus ex machina¹¹³ , которая отводит устойчивые цены от соответствующего этой теории центра тяготения, т.е. овеществленного количества труда, к иному центру тяготения, невольное признание того, что «общественные движущие силы», которые управляют действительной жизнью, заключают в себе и приводят в действие такие элементарные определяющие основания меновых отношений, которые не сводятся к рабочему времени, и не является ли просто несовершенным, не соответствующим фактам первоначальный теоретический анализ, считавший исключительно рабочее время основой меновых отношений?

И далее. Сам Маркс нам сказал, — мы это место хорошо запомнили¹¹⁴ , — что товары лишь тогда обмениваются приблизительно по своим стоимостям, когда имеется оживленная конкуренция, следовательно, он охарактеризовал тогда конкуренцию как фактор, который имеет тенденцию приближать цены товаров к их «стоимостям». А теперь мы узнаем, что конкуренция является силой, которая, напротив, отклоняет цены товаров от их стоимостей и приводит их к ценам производства!

Возможно ли какое-либо примирение этих высказываний, которые еще к тому же находятся в одной и той же главе, а именно в десятой главе третьего тома, по всей вероятности обреченной на роковую известность? И если Маркс, может статься, думал найти примирение в том, что одно положение действительно для первобытных обществ, а другое — для развитого современного общества, то не должны ли мы ему возразить, что свою теорию трудовой стоимости он вывел в первой главе своего труда не из отношений робинзонады, а из отношений обществ, «в которых господствует капиталистический способ производства» и чье «богатство представляется в виде огромного скопления товаров»? И разве он не утверждает во всем своем произведении, что отношения нашего современного общества мы должны рассматривать и оценивать в свете его трудовой теории? Если же мы зададимся вопросом, где же в современном обществе, согласно его собственным словам, следует искать ту область, где действует его закон стоимости, то наши поиски ни к чему не приведут: или отсутствует всякая конкуренция, и тогда товары вообще обмениваются не по их стоимости¹¹⁵ , или же конкуренция проявляет свое действие; тогда они уже обмениваются не по своим стоимостям, а по ценам производства¹¹⁶ . Так одно противоречие нагромождается на другое в этой зловещей десятой главе. Я не хочу увеличивать и без того сильно разросшееся исследование перечислением еще всех тех менее значительных противоречий и неточностей, которыми кишит эта глава. Я полагаю, что всякий, кто беспристрастно прочтет эту главу, испытает ощущение, что она не удалась. Вместо самого строгого, выразительного и осторожного изложения, вместо железной логики, к которым мы так привыкли при чтении блестящих частей труда Маркса, здесь мы находим неуверенность и какую-то скачкообразность не только в аргументации, но даже и в употреблении технических терминов. Как поразительна, например, постоянно меняющаяся трактовка спроса и предложения, которые рассматриваются то как эластичные величины с различиями по степени напряженности, что совершенно правильно, то вслед же за этим как простые количества, — следуя наихудшему примеру давно преодоленной «вульгарной экономии»; или как неудовлетворительно и мало последовательно изложение, посвященное факторам, определяющим рыночную стоимость, когда различные части товаров, выбрасываемых на рынок, производятся при неодинаковых условиях производства и т.п.

Причина этого явления кроется не только в том, что эта глава написана стареющим Марксом, ибо и в более позднее время написанных частях неоднократно встречается великолепное изложение. Эта же неудачная глава, на содержание которой уже в первом томе встречаются темные намеки¹¹⁷ , несомненно была уже ранее задумана им. Однако Маркс пишет здесь путано и неопределенно потому, что он не мог писать ясно и определенно, не вступая с собой в противоречие и не опровергая самого себя. Если бы он здесь взял за исходный пункт наблюдаемые в действительной жизни меновые отношения, осветил бы их с той же серьезностью и основательностью, с какой провел на протяжении двух томов до крайних логических выводов свою гипотезу о трудовой стоимости, если бы он здесь дал понятию «конкуренции» научное содержание путем тщательного хозяйственно-психологического анализа «движущих сил», проявляющих свое действие под собирательным названием «конкуренции», если бы он здесь не успокаивался и не останавливался до тех пор, пока не было бы выяснено любое промежуточное звено, пока любой вывод не был бы доведен до своего логического конца и пока какое-либо отношение представлялось еще темным или полным противоречий, а в таком более глубоком исследовании или разъяснения нуждается почти каждое слово его десятой главы в нынешнем виде, тогда он был бы вынужден шаг за шагом идти к построению совершенно иной по своему содержанию системы и нельзя было бы избегнуть явного противоречия и опровержения основных положений его первоначальной системы. Избегнуть этого удалось только благодаря приукрашиванию, расплывчатости и темноте — это должен был чувствовать Маркс, если не сознательно, то инстинктивно, когда он прямо отклонял «более глубокий анализ общественных движущих сил».

И в этом, я полагаю, и заключается альфа и омега всех марксовых заблуждений, противоречий и неясностей. Его система не находится ни в какой основательной, тесной связи с фактами. Не путем здоровой эмпирии, не путем основательного хозяйственно-психологического анализа Маркс вывел из фактов основы своей системы, он строит ее на такой непрочной основе, как натянутая диалектика. В этом тот большой грех, который Маркс кладет в колыбель своей системы. Из него с необходимостью вытекают все остальные. Система организована в одном направлении, факты текут в другом направлении, то тут, то там сталкиваясь с нею. Здесь первородный грех порождает все время новые грехи. Но столкновение не должно быть очевидным: поэтому приходится облекать вопрос темнотою или расплывчатостью или изворачиваться диалектическими фокусами, подобно тому, как он делает это вначале и, конечно, когда все это не помогает, приводится противоречить самому себе. Под этим знаком и стоит десятая глава третьего тома Маркса: она приносит настолько запоздавшую плохую жатву, которая должна была произрасти из плохого посева.

В лице Вернера Зомбарта Маркс¹¹⁸ приобрел недавно столь же горячего, сколь и остроумного апологета, апология которого, впрочем, имеет своеобразный характер, а именно: для того чтобы иметь возможность защищать учение Маркса, он дал ему сперва новое истолкование.

Приступим непосредственно к главному. Зомбарт соглашается с тем и сам выдвигает весьма остроумные соображения в пользу того, что закон стоимости Маркса ложен в том случае, если выдвигается притязание, что он соответствует эмпирической действительности. Он говорит о марксовой стоимости¹¹⁹ , что она «не выступает в меновом отношении капиталистически произведенных товаров», что она «вовсе не обозначает точки... к которой тяготеют рыночные цены», что «она столь же мало играет какую-либо роль в качестве фактора распределения при разделе общественного годового продукта», что она вообще «нигде не проявляется»¹²⁰ . «Гонимая стоимость» имеет только «одно пристанище — мышление экономиста-теоретика...»

Если захотят одним метким словом дать характеристику марксовой стоимости, то она будет такова: «его стоимость представляет собой не эмпирический, а мысленный факт»¹²¹ .

Что должно означать, по Зомбарту, «мысленное существование», мы сейчас увидим. Но прежде мы должны еще на одно мгновение задержаться на том признании, что марксова стоимость не существует в действительном мире явлений. Любопытно, согласятся ли марксисты с этим признанием? В этом можно справедливо сомневаться, так как сам Зомбарт должен был цитировать одного из представителей марксистского лагеря, который, по поводу мнения К. Шмидта, заранее протестовал против такого толкования. «Закон стоимости не является... законом нашего мышления... закон стоимости, напротив, весьма реален по своей природе, он является естественным законом человеческих действий»¹²² . Согласился ли бы с этим признанием сам Маркс, представляется мне большим вопросом. Опять-таки сам Зомбарт с откровенностью, достойной признательности, предлагает читателю целый ряд мест из Маркса, которые затрудняют такое истолкование¹²³ . Что касается меня, то я считаю это истолкование несовместимым ни с буквой, ни с духом учения Маркса.

Нужно только читать без предубеждения те рассуждения, в которых Маркс развертывает свою теорию стоимости. Его исследование начинается анализом товара, как об этом прямо говорится на основе «капиталистически организованного общества, богатство которого представляет собой огромное скопление товара»^{124 , 125} . Чтобы «напасть на след» стоимости, он исходит из менового отношения товаров¹²⁶ . Но из какого — из действительного ли менового отношения или воображаемого? — спрошу я. Если бы он сказал, что из последнего, то ни один читатель не стал бы следовать за столь праздными рассуждениями. И на самом деле он ссылается самым определенным образом, да иначе это и быть не могло, на явления действительного хозяйственного мира. Меновое отношение двух товаров, говорит он, всегда можно выразить уравнением, например, 1 квартер пшеницы равен а центнерам железа. «Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах существует нечто общее равной величины» и что «каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, может быть сведена к этому третьему» и этим третьим, как мы узнаем на следующей же странице, является труд в одинаковом количестве.

Когда в таком тоне заявляют, что в двух вещах, приравненных в обмене, заключено одинаковое количество труда и что эти вещи должны быть сведены к равным количествам труда, то отсюда, конечно, вытекает, что указанные здесь отношения имеют место не просто в мысли, но в действительной жизни. Представьте себе только: вся эта аргументация Маркса была бы совершенно невозможна, если бы он наряду с этим положением для действительных меновых отношений вздумал бы выдвинуть учение о том, что принципиально обмениваются продукты неравных количеств труда. Если бы он выдвинул эту мысль, — а в том, что он ее не выдвинул и заключается то расхождение с фактами, в чем я его и упрекаю, — то его выводы должны были бы выглядеть совсем иначе. Он должен был бы или заявить, что так называемое приравнивание в обмене не является действительным приравниванием, что оно не дает оснований для заключения о наличии в обмениваемых вещах чего-то «общего одинаковой величины», или же он должен был бы заключить, что этим искомым общим одинаковой величины не является труд и им быть не может. Но тогда было бы невозможно продолжать делать отсюда те выводы, какие он делал.

Точно так же и дальше Маркс во множестве случаев говорит как о факте о том, что в основе меновых отношений лежит его «стоимость»¹²⁷ , и притом так, что обмениваются друг на друга продукты одинакового количества труда — «эквиваленты»¹²⁸ . Во многих местах, частью цитируемых и самим Зомбартом¹²⁹ , он придает своему закону стоимости характер, а также и силу естественного закона, который в действительной жизни «проявляется насильственно подобно закону тяжести, когда дом обрушивается кому-нибудь на голову»¹³⁰ . Даже в третьем томе он указывает самым ясным образом на те практические условия (а они сводятся к оживленной с обеих сторон конкуренции, об этом см. выше), которые необходимы, «чтобы цены, по которым взаимно обмениваются товары, отвечали приблизительно их стоимостям», и при этом разъясняет, что это «означает естественно только то, что их стоимость является центром тяготения, вокруг которого колеблются цены товаров»¹³¹ .

Только мимоходом может быть еще замечено, что Маркс часто также цитирует старинных писателей, соглашаясь с ними, которые утверждают, что меновая стоимость товаров определяется овеществленным в них трудом, и которые, вне сомнения, это положение считали соответствующим действительным меновым отношениям¹³² .

Сам Зомбарт отмечает, далее, то доказательство Маркса, в котором тот совершенно определенно заявляет притязание на «эмпирическую» и «историческую» истину для своего закона стоимости¹³³ .

И, наконец, какое бы значение имели эти изображенные нами судорожные усилия Маркса доказать, что его закон стоимости, несмотря на теорию цен производства, управляет фактическими меновыми отношениями, регулируя, с одной стороны, «движения цен, а с другой стороны, регулируя самые цены производства», — если бы Маркс хотел приписать своему закону стоимости мысленное, а не фактическое значение.

Короче, я полагаю, что Маркс не излагал, да и не мог излагать свою трудовую теорию стоимости в том непритязательном смысле, какой хочет придать ей Зомбарт, если только нить логических выводов, на которых построена его теория, имеет какой-либо разумный смысл. Впрочем, об этом пусть спорит сам Зомбарт с последователями марксова учения. Для тех же, кто, подобно мне, считает теорию стоимости Маркса ошибочной, это совершенно безразлично. Или Маркс утверждал, что его закон стоимости претендует на соответствие с действительностью, тогда мы подписываемся под разъяснением Зомбарта, что в таком виде он ложен. Или же сам Маркс не приписывал ему какого-либо действительного значения — тогда, как мне кажется, нельзя вообще установить, в каком же смысле этот закон мог бы иметь какое-либо существенное научное значение. Практически и теоретически он — нуль.

Зомбарт, конечно, придерживается другого мнения. Охотно следуя убедительному приглашению этого остроумного ученого, ожидающего наилучших результатов для развития науки от свежей, «радостной», борьбы мнений, я с удовольствием готов дискутировать с ним по этому вопросу. Но во всяком случае я сделаю это с сознанием того, что мне приходится выступать уже не с критикой Маркса, на основе нового ее понимания, к которой он приглашает меня, но заняться исключительно критикой Зомбарта.

Итак, что должно означать, по Зомбарту, существование стоимости как «мысленного факта»? Оно должно означать, что «понятие стоимости является вспомогательным средством нашего мышления, которым мы пользуемся для того, чтобы понять явления хозяйственной жизни». Определяя точнее, роль представления о стоимости сводится к тому, чтобы «представить товары, качественно различающиеся как потребительные стоимости, в количественной определенности. Ясно, что я этот постулат осуществляю тем, что рассматриваю сыр, шелк и ваксу для сапог только как продукты абстрактного человеческого труда и только количественно сравниваю друг с другом эти продукты как количества труда, величина которых определяется заключающимся в них одинаковым третьим, измеряемым в единицах времени»¹³⁴ .

Пока все, вплоть до известной зацепки, в порядке. Конечно, для определенных научных целей вполне допустимо абстрагироваться от всякого рода различий, наблюдаемых в том или другом отношении в предметах и рассматривать эти предметы только со стороны одного общего им единственного свойства, общность которого и является основой для сравнения соизмеримости и т.д. Совершенно таким же образом механическая динамика, например, совершенно абстрагируется, и с полным основанием для многих своих проблем, от различий формы, цвета, плотности и строения движущихся тел и рассматривает их только как массы: толкаемые бильярдные шары, летящие пушечные ядра, бегающие дети, движущиеся железнодорожные поезда, падающие камни, несущиеся мировые тела в мировом пространстве рассматриваются в таком случае единственно как движущиеся массы. Не менее допустимым и целесообразным может явиться и представление, что сыр, шелк, сапожная вакса «только продукты абстрактно-человеческого труда».

Зацепка же начинается там, где Зомбарт вместе с Марксом придает этому представлению имя: представления стоимости. Это допущение — чтобы исчерпать все возможности — допускает двоякое толкование. Известно, что слово «стоимость» в его обоих нюансах — потребительной стоимости и меновой стоимости — как на научном языке, так и в обыденной речи служит для обозначения вполне определенных феноменов. Указанное наименование может быть дано или с тем притязанием, что единственно принимаемое во внимание свойство вещей — быть продуктом труда — представляется решающим моментом для явлений стоимости в самом обычном научном значении этого слова, следовательно, например, для явлений меновой стоимости, или же это наименование может быть дано без этой задней мысли как совершенно произвольное наименование, а для подобных наименований, к сожалению, руководящей нитью может быть только целесообразность и такт, отнюдь не строгий, обязательный закон.

Если бы было верно второе истолкование, если бы наименование «овеществленного труда» как «стоимости» не связывалось с тем притязанием, что овеществленный труд является сущностью меновой стоимости, это была бы вполне безобидная вещь. Перед нами была бы вполне позволительная абстракция, сопряженная, однако, с непрактичной, нецелесообразной, вводящей в заблуждение терминологией. Все равно как если бы физику вдруг пришло в голову различные тела, рассматриваемые им только как массы, путем отвлечения от формы, цвета строения и т.д., назвать «живыми силами», это наименование, как известно, имеет прочное право гражданства в том смысле, что оно обозначает функцию массы и скорости, следовательно, обозначает нечто отличное от простой массы. Перед нами было бы не научное заблуждение, однако имела бы место (практически, конечно, опасная) грубая нецелесообразность в терминологии.

Но в нашем случае дело, очевидно, обстоит не так ни у Маркса, ни у Зомбарта. Вместе с тем наша зацепка начинает разрастаться.

Мой уважаемый противник наверное со мной согласится, что нельзя для любой научной цели применять любое абстрагирование. Например, очевидно, что недопустимо в основу изучения проблем оптики и акустики класть представление о различных телах как об «исключительно массах», вполне оправданное для определенных проблем динамики. Но и в механической динамике было бы недопустимо применять отвлечение от формы и плотности при выведении, например, законов клина. На этих примерах видно, что в науке «мысли» и «логика» не могут быть оторваны от фактов. И для нее действительно положение «Est modus in rebus, sunt certi denique fines»¹³⁵ . И я полагаю, что эти «определенные границы могут быть обозначены следующим образом, без опасения вызвать возражения со стороны моего уважаемого противника, что можно абстрагироваться только от тех особенностей, которые не имеют значения, и, заметим, для подлежащего исследованию явления действительно фактически не имеют значения. Напротив, в этом подлежащем дальнейшему исследованию остатке, в этом как бы скелете представлений должно опустить все то, что в конкретном отношении фактически и важно.

Применим это соображение к нашему случаю. Учение Маркса самым определенным образом в основу научного исследования и суждения о меновых отношениях товаров кладет представление о товарах, как «только продуктах». Зомбарта это удовлетворяет, и он даже доходит до того (правда, в несколько неопределенных выражениях, которые я в дальнейшем оставлю в стороне именно в виду их неопределенности), что рассматривает основы всего «хозяйственного бытия» людей в свете этой абстракции¹³⁶ .

Что овеществленный труд в первой или даже во второй трактовке (закона стоимости. — Ред.) является единственно решающим фактором, этого и сам Зомбарт ни разу не осмеливается утверждать. Он довольствуется утверждением, что при указанном воззрении выдвигается «экономически объективно наиважнейший факт»¹³⁷ . Я вовсе не намерен оспаривать этого утверждения. Ему не следует придавать только того значения, будто бы другие факты, имеющие значение наряду с трудом, столь мало значащи, что ввиду их ничтожности с ними можно или совсем или почти совсем не считаться. Нельзя представить себе более ложного утверждения, чем это. Для хозяйственного бытия людей, например, весьма важно — похожа ли та страна, в которой они живут, на прирейнскую долину, или на Сахару, или Гренландию; также весьма большое значение имеет и то, поддерживается ли человеческий труд накопленным заранее запасом благ, — момент, который целиком не сводится к одному только труду. Для меновых отношений многих благ, как, например, старых дубов, угольных копей, земельных участков, труд, конечно, совершенно не является объективно важнейшим обстоятельством; и если последнее и можно сказать относительно главной массы товаров, то все же должно подчеркнуть, что эту роль наряду с трудом играют также и другие решающие факторы, и в столь значительной степени, что фактические меновые отношения весьма сильно удаляются от той линии, которая соответствовала бы только овеществленному труду.

Если же труд является не единственным важным, а одним из более важных факторов, хотя бы и самым сильным среди них, как бы primus inter pares¹³⁸ , тогда, согласно вышеизложенному, просто неверно и непозволительно «представление стоимости», относящееся к меновой стоимости, обосновывать исключительно трудом, подобно тому как неверно и непозволительно поступил бы физик, обосновывая «живую силу» исключительно массой тел и путем абстракции, исключив из своего расчета их скорость.

Меня действительно поражает, как этого не заметил или не почувствовал Зомбарт, тем более что, формулируя свое мнение, он случайно употребляет выражения, которые, — я позволил бы себе сказать, — находятся в столь явном несоответствии с его собственными посылками, что можно было бы предполагать, что он станет в тупик перед этим очевидным несоответствием. Он исходил из того, что экономически объективно самым важным в товарах является самый характер товаров как продуктов общественного труда; обосновывает же он это тем, что снабжение людей хозяйственными благами «при неизменных природных условиях» главным образом будто бы зависит от развития общественной производительной силы труда, и из этого он делает тот вывод, что эти факты находят свое «адекватное» экономическое выражение в представлении о стоимости, основанной исключительно на труде. Он повторяет это дважды в несколько измененном виде на с. 576 и 577, но при этом выражение «адекватный» неизменно повторяется каждый раз.

Я и спрашиваю теперь: не очевидно ли, наоборот, что представление о стоимости, основанной исключительно на труде, не адекватно той предпосылке, что среди многих имеющих значение фактов труд является только наиболее значительным; и не ясно ли, что это выходит далеко за рамки этой посылки? Оно было бы только тогда адекватно, если бы в качестве посылки можно было бы выдвинуть утверждение что труд является единственным имеющим значение фактом. Но этого Зомбарт вовсе не утверждает. Его утверждение гласит только, что труд имеет большое значение, что он имеет более важное значение для меновых отношений и для всего человеческого бытия, чем всякий другой фактор, а в таком случае марксова формула стоимости, согласно которой один только труд значит все, представляет собой столь же мало адекватное выражение, как и единица для выражения 1+1/2+1/4!

Утверждение об «адекватном» представлении стоимости не только фактически неверно, но за ним скрывается, как мне кажется (у Зомбарта, конечно, бессознательно), немного хитрости. Вполне признавая, что марксова стоимость не выдерживает проверки фактами, убежищем для «изгнанной стоимости» Зомбарт объявляет «мышление экономиста-теоретика». Но из этого убежища он неожиданно совершает настоящую вылазку в мир фактов, снова предъявляя притязание, что его представление о стоимости будто бы адекватно объективно наиболее важному факту, или, еще более претенциозно, что в нем находит свое «адекватное экономическое выражение объективно господствующий в хозяйственном существовании человеческого общества технический факт»¹³⁹ .

Полагаю, что против такого приема с полным правом можно протестовать. Или-или! Или речь идет о том, что стоимость Маркса соответствует фактам, но тогда при таком утверждении следует выдержать огонь на передовой боевой линии, не пытаясь искать защиты позади позиции от полной, строгой проверки фактов и заявлять, что будто бы речь идет вовсе не об эмпирическом факте, но лишь о конструировании «вспомогательного средства нашего мышления». Или же ищут прикрытия за этим защитным валом, отказываются от строгой проверки на фактах: но тогда пусть не предъявляют вновь окольным путем голословных, брошенных походя утверждений, притязаний на какой-либо вид эмпирического значения для марксовой стоимости, на которое она могла бы по справедливости претендовать только в том случае, если бы выдержала ту проверку на фактах, которую заранее отклонили. Когда говорят о выражении, «адекватном господствующему факту», то это означает не что иное, как то, что Маркс в основном прав и эмпирически. Хорошо. Если Зомбарт или кто-нибудь другой намерен это утверждать, то пусть он делает это открыто, пусть откажется от игры с «фактами мышления» и прямо без всяких обиняков приступит к проверке на фактах: а последняя и покажет, насколько факты не совпадают с «адекватным выражением господствующего факта». Пока, я полагаю, можно ограничиться констатированием того, что и у Зомбарта мы имеем дело не с невинным вариантом уместной, но только неудачно сформулированной абстракции, но с претенциозной вылазкой в область фактических утверждений, в защиту которых не только не приводили и не пытались приводить доказательства, но от доказательства которых уклонялись.

Но и в другом отношении, как я полагаю, Зомбарт некритически присоединяется к Марксу в одном непозволительно претенциозном утверждении. Я имею в виду утверждение, что взгляд на товары как на «только продукты» общественного труда¹⁴⁰ представляет для нашего мышления единственную возможность сопоставлять товары в количественном соотношении, сделать их «соизмеримыми», а благодаря этому вообще «сделать доступными» для нашего мышления феномены хозяйственного мира. Настаивал бы на этом Зомбарт и после критической проверки? Действительно ли, по его мнению, меновые отношения, доступны нам или только на основе марксова понятия стоимости, или они вовсе недоступны для нашего научного мышления. Я этому не могу поверить. Знаменитый диалектический ход доказательства Маркса на с. 12 первого тома для такого человека, как Зомбарт, не может обладать никакой убедительной силой. Зомбарт видит и знает так же хорошо, как и я, что не только продукты труда, но и простые продукты природы в обмене приводятся в количественное соотношение, и поэтому они практически соизмеримы как между собой, так и с продуктами труда. И разве они для нашего мышления соизмеримы не иначе, как на основе признака, которого у них вовсе не имеется, а у продуктов труда хотя он и имеется в наличности по роду, но с точки зрения величины не годится, так как уже признано, что продукты труда обмениваются не в отношении овеществленного в них труда? Не должно ли это для беспристрастного теоретика быть скорее совершенно недвусмысленным указанием на то, что, вопреки Марксу, следует еще только искать этот действительно общий знаменатель, это действительно «общее» в обмене, и его как раз следует искать в ином направлении, чем это делал Маркс?

Это приводит меня к последнему пункту, которого я хотел бы коснуться, возражая Зомбарту. Противоположность, которая существует между марксовой системой, с одной стороны, и взглядами противостоящих ей теоретических систем, и в частности так называемой австрийской школы, Зомбарт хочет в конечном счете свести к методологическому спору о принципах. Маркс является будто бы представителем крайнего объективизма, мы же — представители субъективизма, который сводится к психологизму. Маркса не интересуют мотивы, определяющие деятельность отдельных хозяйствующих субъектов, но он ищет объективные факторы, «экономические условия», «не зависящие от воли (я должен добавить: часто и от сознания) отдельного лица». Он хочет выяснить, «что происходит за спиной отдельного лица силой не зависящих от него отношений». Мы же, напротив, «пытаемся процессы хозяйственной жизни объяснить в последнем счете, исходя из психики хозяйствующих субъектов», и «сводим закономерность хозяйственной жизни к психологической мотивации»¹⁴¹ .

Это, конечно, очень тонкое и остроумное замечание; вообще в статье Зомбарта их можно найти в большом числе. Но, как мне кажется, оно не затрагивает главного, несмотря на то, что оно, бесспорно, содержит зерно истины. Это замечание не годится ни для прошлого, для объяснения наблюдавшегося до сих пор отношения критиков к Марксу, а посему не годится и для будущего, с требованием совершенно новой эры для критики Маркса, которая, собственно, еще должна только начаться, для которой даже «почти вполне отсутствуют предварительные работы»¹⁴² и при которой прежде всего должны быть разрешены предварительные методологические вопросы¹⁴³ .

Мне кажется, что дело скорее всего представляется в следующем виде. Конечно, существует указанное Зомбартом различие в методах исследования. Но «старая» критика Маркса, поскольку я могу судить об этом по своей собственной персоне, вела с ним борьбу не из-за выбора его метода, но ввиду сделанных им ошибок при применении избранного им метода. Я не имею права говорить от лица других критиков Маркса, а потому мне приходится говорить только за себя. По вопросу о методе я лично придерживаюсь того же взгляда, что и тот литератор, который выразился относительно изящной литературы, что он допускает любой жанр с единственным исключением « genre ennuveux»¹⁴⁴ . Я допускаю любой метод, но при предположении, что он будет применен таким образом, что в результате получится нечто истинное. Я не имею ничего возразить и против объективного метода. Я полагаю, что он также может способствовать приобретению реального познания в таких областях, которые имеют дело с человеческими действиями. Я охотно к этому присоединяюсь, и сам при случае обратил внимание на подобные явления такого рода, что известные объективные факторы могут выступать в известной закономерной зависимости с типичными человеческими действиями, без того, чтобы влияние данного фактора явно осознавалось закономерно действующими лицами. Когда статистика, например, показывает, что самоубийства особенно часты в определенные месяцы, в июле и ноябре, или что в зависимости от урожая число ежегодно совершаемых браков увеличивается или падает, то я убежден, что большинство из кандидатов в самоубийцы, определяющих такой подъем кривой самоубийств на июль и на ноябрь, вовсе и не думают о том, что тут как раз играют роль июль или ноябрь, точно так же как мысль о более низких ценах в данный момент на средства существования не играет никакой непосредственной роли в решении лиц, намеревающихся вступить в брак¹⁴⁵ . Однако открытие подобного рода объективных связей имеет бесспорную познавательную ценность. Но я должен при этом сделать, как мне представляется, само собой понятные ограничения. Во-первых, мне кажется ясным, что познание подобных объективных связей без познания субъективных промежуточных звеньев, которые опосредствуют причинную цепь, конечно, еще не означает наивысшей ступени познания, но что полное понимание может быть достигнуто только познанием внешних и внутренних связей. Поэтому выдвинутый Зомбартом вопрос «должно ли объективное направление в экономической науке рассматриваться как исключительное или как дополняющее»¹⁴⁶ , как мне кажется, должен быть разрешен таким образом, что это направление может быть оправдано только в качестве «дополняющего».

Во вторых, я полагаю, — однако об этом я не намерен вступать в спор с инакомыслящими, ибо это является делом убеждения, — что как раз в области хозяйства, где мы преимущественно имеем дело с сознательными, рассчитанными людскими поступками, первый из этих двух источников познания — объективный — в лучшем случае может содействовать вообще достижимому познанию лишь в очень незначительной и притом, взятый сам по себе, в совершенно недостаточной части.

В-третьих, — и это относится специально к критикам Маркса, — я должен со всей определенностью требовать, что если и применяется объективный метод, то следует применять его правильно. Если констатируются внешние объективные связи, которые фатально, помимо сознания и воли, или сознательно и по воле действующих управляют их действиями, то они должны тогда констатироваться правильно. Но Маркс этого и не делает. Свое основное положение, а именно, что один только труд управляет меновыми отношениями, он устанавливает не объективным путем, исходя из внешнего, осязательного объективного мира фактов, которому оно, напротив, противоречит, не выводит его и субъективным путем из мотивов вступающих в обмен лиц, но производит его на свет как некий уродливый плод диалектики. Никогда еще, пожалуй, в истории нашей науки не встречалось более произвольного и чуждого фактам положения.

Но это еще не все. Маркс не придерживается твердо и своего объективизма. Он не смог уклониться от мотивов совершающих действие людей как от действующей силы своей системы. Это у него замечается в особенности тогда, когда он ссылается на «конкуренцию». Можно ли считать чрезмерным требование, что если он уж включает в свою систему субъективные элементы, то он должен делать это правильно, основательно и без противоречий?

И против этого справедливого требования Маркс опять погрешил. Эти погрешности — опять повторяю — не относятся к выбору метода, они недопустимы при применении любого метода; это и явилось той причиной, почему я боролся и борюсь с теорией Маркса как с теорией ложной: она является, по моему мнению, представителем единственно непозволительного жанра, жанра ложных теорий!

Я держусь и давно уже держался той точки зрения, на которую Зомбарт только еще хочет направить критику, которая только еще должна быть вызвана к жизни. Ему представляется, «что оценку и критику системы Маркса следовало бы вести следующим образом: нужно ли признать объективное направление в экономической науке исключительным или дополняющим? При утвердительном ответе на этот вопрос следовало бы спросить дальше: может ли метод Маркса дать количественную определенность экономическим явлениям при помощи мыслительного вспомогательного средства — понятия стоимости? Если да, то является ли труд правильно выбранным содержанием понятия стоимости? А если нет, то не является ли уязвимым ход доказательства Маркса, его систематическое построение, его выводы и т.д.?

По первому методологическому вопросу я уже давно высказывался в пользу признания «дополнительного» значения за объективным методом. Точно так же для меня стояло и стоит вне всякого сомнения, что, если придерживаться слов Зомбарта, «посредством мыслительного вспомогательного средства» некоего понятия стоимости нам дается также и «количественное определение хозяйственных фактов». На третий же вопрос — правильно ли избран труд в качестве содержания этого понятия стоимости, я издавна придерживаюсь решительно отрицательного взгляда, а на четвертый вопрос — является ли спорным ход доказательств Маркса, его выводы и т.д., я даю столь же решительно положительный ответ.

Каково будет в конце концов общее решение всего мира? По этому вопросу у меня нет никаких сомнений. У системы Маркса есть прошлое и настоящее, но нет никакого длительного будущего. Из всех видов научных систем, я полагаю, вернее всего обречены на исчезновение те, которые, подобно марксовой, построены на пустой диалектической основе. Человеческому духу может только временно, но отнюдь не на долгий срок, импонировать ловкая риторика. Длительное же значение всегда имеют факты, основательная связь не слов и фраз, но причин и действий. В области естественных наук появление произведения, подобного произведению Маркса, уже в настоящее время невозможно. Среди весьма юных социальных наук оно еще может пользоваться влиянием и даже большим влиянием, но оно будет утрачивать его и, по всей вероятности, только медленно и очень медленно. Медленно потому, что оно имеет самую могучую опору не в убежденных головах своих приверженцев, но в их сердцах, в их желаниях и страстях. Оно еще долго может питаться за счет того большого капитала, который заключается в авторитете, который оно приобрело в глазах многих лиц. Во вступлении к этой работе я уже указал, что Марксу как писателю чрезвычайно посчастливилось. Не менее счастливым обстоятельством в его судьбе как писателя явилось и то, что завершение его системы появилось только через 10 лет после его смерти и спустя почти тридцать лет после появления первого тома. Если бы теория и положения третьего тома были выдвинуты перед непредубежденными читателями одновременно с первым томом, то я полагаю, что немного нашлось бы читателей, которым логика первого тома не показалась бы несколько сомнительной! Укоренившаяся же в течение 30 лет вера в авторитет представляет собой в настоящее время такую защиту против критики, что она будет разрушаться, хотя и верно, но медленно.

Но если даже это и произойдет, то вместе с системой Маркса, конечно, не будет побежден социализм — ни теоретически, ни практически. Как был социализм до Маркса, так будет он и после Маркса. Для того, что в социализме является движущим началом, — а что в нем, несмотря на все преувеличения, есть кое-что движущее вперед, об этом свидетельствует не только очевидное оживление экономической теории, в результате выступления социалистических теоретиков, но и та знаменитая «капля социального масла», которым в настоящее время повсюду снабжаются мероприятия государственной политики и зачастую не во вред им, — для всего того, скажу я, что в социализме способно к движению, его умные руководящие представители, по всей вероятности, не замедлят своевременно поискать опору в более жизнеспособной научной системе. Они попытаются сменить сгнившие опоры. Будущее покажет, насколько при этом идеи, находящиеся еще в стадии брожения, окажутся переработанными. Возможно, что не всегда дело будет кончаться впустую, но что при этом некоторые ошибки будут окончательно преодолены, а некоторые идеи окончательно войдут в сокровищницу истинного бесспорного знания, не подлежащего более оспариванию со стороны партийных страстей. Однако Маркс займет прочное место в истории социальных наук, по тем же основаниям и при том же смешении положительных и отрицательных заслуг, как и его прообраз — Гегель. Оба были гениальными мыслителями. Оба, каждый в своей области, приобрели огромное влияние на мысль и чувства целых поколений, почти, можно сказать, — на самый дух времени. Их своеобразное теоретическое творчество представляло собой в высшей степени искусно задуманный, с бесчисленными этажами мыслей, возведенными при помощи сказочной силы к комбинированию, удерживаемый при помощи достойной всякого удивления силы мысли, но — карточный дом.