[Кулишер И. М. Основные
вопросы международной торговой политики. 4-е изд.
– М.: ООО "Социум", 2002.]
————————————
I. Экспортные премии до войны вообще и сахарные премии в особенности
II. Демпинг до войны
III. Демпинг и антидемпинг после войны
————————————
От обороны до наступления — один шаг; от охранительного протекционизма — прямой переход к наступательному. За протекционными пошлинами, защищающими национальный рынок, неминуемо должны идти агрессивные экспортные премии, захватывающие иностранные рынки, которые защищены покровительственными пошлинами. Задача экспортных премий состоит в том, чтобы их нейтрализовать, обезвредить и открыть себе двери в мировой рынок. Если с экспортируемого товара иностранцы взимают, например, 6 фр. с килограмма и этим затрудняют экспорт, то страна дает экспортеру эти 6 фр. — и для него препятствий больше не существует. Но, конечно, импортирующая страна может повысить свои ставки на ту же самую величину, какой равняется выдаваемая экспортная премия, стало быть воздвигнуть новое препятствие, которое снова приходится брать, повышая экспортную премию до уровня новых пошлин. Тогда она может произвести вторичное увеличение, и так без конца — какой-то бесконечный бег наперегонки.
Экспортные премии (bounties001, primes de sortie002, Ausfuhrzuschusse003, Ausfuhrbonifikationen004 ) существовали уже давно, но новейшая эпоха придала им новый смысл, использовала их полностью как орудие борьбы за рынки и в то же время особенно сильно ощутила тот яд, который кроется в них.
Экспортные премии в эпоху меркантилизма входили в тот железный инвентарь, который считался необходимым для подчинения других народов своему экономическому могуществу; они стояли рядом с запрещениями импорта иностранных товаров, с одной стороны, со всевозможными льготами и привилегиями (беспроцентные ссуды, бесплатные здания для предприятий, изъятие от налогов и т.д.), с другой стороны, которые государство широко раздавало промышленникам. Большое внимание обратили на себя экспортные премии, установленные на английское зерно в 1689 г.; французы превозносили их как источник богатства Англии и причину блестящего развития ее сельского хозяйства. Они являлись переходом от затруднявших экспорт зерна из Англии экспортных пошлин к затрудняющим импорт его импортным пошлинам. Между ними находятся премии, поощряющие экспорт, — исходный пункт в развитии аграрного протекционизма Англии. Позже, когда эти премии уже исчезли или потеряли всякое значение, английские писатели — Адам Смит, Мальтус, Рикардо — обсуждали вопрос о том, принесли ли они пользу или вред сельскому хозяйству Англии.
Периодом распространения экспортных премий как универсального средства, пригодного чуть ли не для всякой отрасли производства, являлась эпоха 20—40-х гг. XIX в. во Франции. Экспортируемые бумажная и шерстяная пряжа и ткани, мыло, сахар, кислоты, мебель и многое другое пользовались премией, большей частью скрытой (косвенной): формально возвращалась с экспортируемых товаров лишь пошлина, уплаченная за импортное сырье, в действительности же пошлина и возвращаемые суммы вовсе не совпадали, а получался избыток в пользу промышленников, и правительство чувствовало, как премии опустошают казну. Да никто этого и не скрывал, считали, что премии нужны; в соединении с запрещениями импорта они должны были создать французскую промышленность. Правда, этой цели они не достигли, но в то же время вызвали у Бельгии и Германского таможенного союза повышение тарифов и введение новых ставок на товары, которые экспортировала Франция и охрана которых им самим вовсе не нужна была. Когда же эра 60-х гг. уничтожила запрещения и высокие импортные пошлины, исчезли и экспортные премии, и французская промышленность от этого только выиграла. Потребление, например, шерстяных товаров во Франции и экспорт их одновременно и сразу достигли совершенно недостижимой при прежних порядках величины.
Наконец, третий и самый любопытный эпизод в истории вывозных премий, выдаваемых государством, составляет их проникновение и рост в сахарной промышленности всей Европы, судьбы которой в течение обширного периода в сильной степени обусловливались экспортными премиями.
Когда Ахард открыл способ добывания сахара из сахарной свеклы — в конце XVIII в., а континентальная система Наполеона — в первых годах XIX в. — закрыла доступ в Европу тростниковому сахару, в странах континента стала быстро развиваться новая отрасль промышленности — свеклосахарная, которую всячески поощряли, охраняли высокими таможенными тарифами, в интересах не только самого благородного промысла, как его называли, но и связанной с ним, особо выгодной для сельского хозяйства, культуры свекловицы. Когда же расцвет новой промышленности позволил рядом с пошлиной на импортный сахар установить и акциз на сахар внутреннего производства как на предмет роскоши, еще мало доступный широким слоям населения, — а это совершилось в 1837 г. во Франции, в 40-х гг. в других государствах (в России в 1848 г.) — то этот новый шаг должен был необходимо сопровождаться возвратом акциза вывозимому сахару. Назначением акциза являлось обложение лишь внутреннего потребления — дальше стремления его не шли и не могли идти. На кошельки иностранцев никто не претендовал, всякая такая попытка равносильна была бы прекращению экспорта сахара, а стало быть, и гибели сахарной промышленности.
Но как установить величину акциза, подлежащего возврату? Обязательным условием является одна и та же исходная точка для исчисления уплаченной и возвращаемой суммы, иначе под видом возврата пошлин легко может появиться экспортная премия, избыток отдаваемого, по сравнению с полученным; уплачено за х пуд. сахара, а из казны выдается за х+у пуд. Это и случилось, так как на самом деле акциз возвращался по количеству вывезенного сахара, тогда как обложение было построено по материалу (свекловица) или по роду и производительности снарядов или в зависимости от густоты сахаросодержащего сока. Конечно, все это приводилось к одному знаменателю, к количеству пудов выработанного сахара, но к количеству, лишь предполагаемому: работа аппарата в течение известной единицы времени, например, признается равносильной определенному количеству чистого сахара, исходя из средних нормальных условий производства. Но это лишь предположения, в жизни же обнаруживались отклонения в ту и в другую сторону. Крупным предприятиям, пользующимся свекловицей лучших сортов, употребляющим усовершенствованные аппараты, нетрудно было сильно превысить нормальную цифру, разрушая расчеты казны. Во Франции, например, закон 1884 г. исходил из того, что 100 квинт. свекловицы дают 6 квинт. готового продукта, а крупные заводы добились того, что получалось 10 квинт., т.е. на 66% больше.
Деятельность в этом направлении сахарной промышленности, старавшейся возможно больше обогнать предполагаемый выход сахара, шла стремительным темпом, на помощь была призвана техника, всякое усовершенствование производства сулило прямо и непосредственно миллионные барыши — путем обхода податного закона. На этом уклонении, хотя и легальном, строилось благополучие сахарной индустрии, притом в двояком направлении: и акциз уплачивался меньший, чем рассчитывала казна, исходя из нормальных выходов чистого сахара, и с вывозимого сахара получалось обратно то, что вовсе не было внесено. Для достижения такого результата старались, естественно, исчерпать все, что только мыслимо было. Лаборатории по изучению различных сортов свекловицы, опытные станции для испытания новых способов обработки свекловичных полей, институты, производившие эксперименты по наилучшему использованию сырья в различных процессах производства, — все пускалось в ход сахарозаводчиками, чтобы только то же количество материала давало возможно больше сахара. И результаты были блестящие.
В Бельгии, например, при установленных нормальных выходах сахара в 1900 г с гектолитра сиропа и градуса густоты (обложение сахаросодержащего сока) получалось 2090 г, т.е. на 10% больше, иначе говоря, бельгийские сахарные заводы платили акциз не в 45 фр. с квинтала, как установлено было законом, а всего в 41 фр., тогда как получали обратно
45 фр. — скрытая вывозная премия в 4 фр. Да еще уплата налога рассрочивалась на полгода, возврат же акциза производился уже через 3 месяца, так что и суммы, которые не составляли премии, а являлись возвратом акциза (41 фр.), выдавались обратно до поступления их в казну.
Еще большая разница между уплачиваемым и получаемым обратно было в России. Уже с самого начала выход сахара из свекловицы в 3% (обложение по материалу) был установлен неправильно; но и тогда, когда эта норма была повышена, сахарозаводчики платили не 80 коп. акциза с пуда, как гласил закон, а всего 20—25 коп., а иногда и того меньше — до 13 коп. Производительность аппаратов увеличилась, число дней работы сократилось против предполагаемого, возвращался же акциз в 80 коп. с вывозимого пуда, иначе говоря, заводчики «вырабатывали» экспортную премию в три или даже в пять раз большую по сравнению с уплачиваемым акцизом.
Конечно, головокружительное развитие техники сахарного производства составляло явление, заслуживавшее всяческого поощрения, в интересах народного хозяйства и населения, но в то же время эти столь совершенные в техническом отношении методы и приспособления являлись отмычками к казенной кладовой — похищали у казны крупные суммы; одни суммы — акциз — недопоступали, другие — премии — извлекались оттуда. В России в 1877 г. возвращено было больше 3 млн руб., т.е. почти половина поступлений акциза. Германия, хотя из предосторожности и не возвращала акциза полностью, все же получила от акциза и таможенных пошлин на сахар в 1887 г. из 120 млн мар. всего 15 млн — экспортные премии уменьшили доход в восемь раз; остальные семь восьмых попали обратно к сахарозаводчикам, «ушли на изготовление миллионеров». А в Австрии в 1875—1876 гг. дело дошло до того, что возвращенная сумма даже превысила поступления от акциза, так что казна не только ничего не выручала с акциза, но еще вынуждена была уплачивать премии сахарозаводчикам, выкладывать деньги из своего кармана (в 1876 г. выдано 400 тыс. гульд.). Странного в этом, впрочем, ничего не найдем, если иметь в виду, что, например, в Австрии адресная книга сахарных заводов являлась и указателем самых древних и самых блестящих дворянских родов и даже членов императорской фамилии005.
Так самопроизвольно зародились экспортные премии на сахар; государство обратило на них внимание лишь тогда, когда они уже сбросили с себя скорлупу окружавшего их возврата пошлин и стали расти все больше и больше. Государство пыталось остановить их рост, повышая при взимании акциза нормальный выход сахара, но каждый раз, когда оно совершало один шаг, техника совершала два, почему расстояние между ними не только не уменьшалось, а, напротив, все увеличивалось. Во Франции в 1890 г. норма выхода сахара была повышена до 7,75%, тогда как получалось уже 10,7%, т.е. почти на 40% больше. У нас нормы производительности оборудования были подняты три раза — в 1864-м, 1872-м и 1879 гг., но каждый раз они оказывались запоздалыми. Словом, «тяжелая государственная машина естественно всегда и надолго отставала». Экспортная премия с метрического центнера составляла в 80-х гг. в Германии 31/4 мар., в Австрии — больше 4 кр., в Бельгии — свыше
10 фр. Скрытые премии (indirekte, mittelbare) стали явным фактом.
Страдал бюджет, но еще больше страдали потребители. Казалось бы, блестящее развитие сахарной промышленности могло только удешевить сахар и расширить его потребление, на самом же деле рост производства сопровождался усиленным экспортом, который вывозные премии всячески поощряли, удорожая сахар внутри страны на всю сумму вывозной премии. Эта дороговизна находилась в связи и с повышаемыми каждый раз таможенными пошлинами, которые двигались рука об руку с экспортными премиями, — от премий других стран приходилось обороняться повышением таможенных барьеров. Так что борьба шла в двух направлениях — экспортные премии открывали путь в другие страны, аннулируя их пошлины, а собственные пошлины защищали от нападения чужих экспортных премий. Поэтому-то в странах производства сахара, в странах высокоразвитой сахарной промышленности — Франции, Бельгии, Австрии, Германии, Нидерландах, России, — сахар был весьма дорог и потребление его росло крайне медленно: правительство заботилось о том, чтобы население платило за сахар возможно дороже. Напротив, страны-потребительницы при отсутствии собственной сахарной промышленности пили сладкий кофе и чай, ибо в этих странах охранительных пошлин, удорожавших сахар, не было, мало того, импортер, продавая там сахар, мог вычесть полученную дома вывозную премию, как он при сильной конкуренции премированного сахара и поступал, удешевляя цену его в этих государствах вплоть до уровня издержек производства.
Особенно благоприятно было положение Англии, которая сахарного песка вообще не производила (только рафинировала его), но пользовалась самым дешевым в мире сахаром (ибо не было никаких пошлин) и всякое повышение экспортных премий в других странах рассматривала как преподносимый ей подарок, так как это вызывало его удешевление. «Континент обладает сахарной промышленностью — Англия обладает сахаром». И несмотря на это, Англия уже в 80-х гг. неоднократно пыталась прекратить выдачу экспортных премий, созывая международные конференции: колонии оказывали на нее давление, их тростниковый сахар не мог бороться в Англии с дешевым европейским «премированным» сахаром. Но предложения Англии не привели ни к чему, это были пожелания чисто платонического характера, хотя в руках Англии было сильное оружие — угроза установить пошлины на сахар, получивший премию, и этим закрыть для него свой рынок, тот бассейн, в который стекались до сих пор со всей Европы излишки сахара. Однако она медлила, заявляя на требования колоний, что взимание всякого рода таможенных пошлин континентом представляет собою еще гораздо большую несправедливость, чем выдача экспортных премий, так как пошлины наносят ущерб английскому производителю и все же она не устанавливает против этого никаких репрессий.
Требование Англии привело лишь к тому, что часть государств, выдававших премии, перешла к обложению сахара по готовому продукту. На этом настаивали и те сахарозаводчики, которые не вырабатывали нормы и поэтому переплачивали на внутреннем обложении и не извлекали выгоды от экспортных премий. Реформа состоялась в Австрии в 1888 г., в Германии в 1891 г., еще раньше — в 1881 г. — в России. Казалось бы, теперь можно было бы справиться и с экспортными премиями — установление акциза по готовому продукту их сразу убивало (возвращаемая сумма равнялась акцизу); или, если они пока только понижались, сохраняясь уже как открытая прибавка, то все же это являлось указанием для сахарной промышленности на необходимость мало-помалу приноровиться к новым условиям, научиться обходиться без премий. Об этом заявляли в парламентах при введении новой системы обложения, Германия даже установила план постепенного упразднения их — в 1897 г. они должны вовсе исчезнуть, — рассчитывая, что и другие страны поступят так же. Но когда она «стала спускаться по этой лестнице, то, вопреки ее ожиданию, за ней никто не последовал, почему она повернула обратно, и достаточно ей было заявить об этом, как государства, которые раньше не желали ни на шаг двинуться вперед в области понижения премий, теперь немедленно, не ожидая осуществления ее угрозы, подняли в свою очередь премии». Выяснилось, что упразднение их не под силу одному государству, что лишь совместно, общими усилиями они в состоянии сбросить с себя это бремя.
Как бы то ни было, премии теперь выдавались уже открыто, Германия выдавала такой Ausfuhrzuschuss, Франция, сохранившая старую систему обложения, присоединила к скрытой премии еще выдаваемую открыто в дополнение к возвращаемым пошлинам. Теперь никто уже не мог ни отрицать выдачи премии, ни ссылаться на свое бессилие бороться с ней вследствие быстро развивающейся техники, ни оправдываться блестящим ростом индустрии при обложении по сырью или по снарядам, ни, наконец, извинять свое поведение незначительностью числа получающих премию предприятий — теперь уже не только самые крупные заводы «вырабатывали» ее, а она доставалась всякому.
Благодаря выдаче премий, экспорт шести самых крупных стран-экспортеров в течение лишь небольшого периода 1894/95—1900/01 гг. возрос в полтора раза — с 2,16 до 3,22 млн т. Во Франции экспорт доходил в 1900/01 г. до двух третей выработанного сахара; почти столько же экспортировали Германия и Австрия. Мало того, новые страны — Италия, Испания, Румыния — завели у себя столь выгодную сахарную промышленность, превратились из покупателей в экспортеров сахара, так что прочие страны одновременно и лишились прежних рынков, и получили новых конкурентов. Повсюду народились сахарные синдикаты; они росли и множились под покровом усиленных пошлин, повышая цены потребляемого внутри страны сахара до той границы, которую составляла пошлина, и разницей снабжая теперь уже всю сахарную промышленность, как в Германии и Австрии, или же выдавая в дополнение к казенной премии экспортерами, синдикатскую премию.
Своеобразная комбинация обоих элементов — государственного и частного — получилась в России; здесь казенные премии были упразднены, но с 1895 г. было введено правительственное регулирование сахарной промышленности, благодаря которому при помощи государственной власти возникали экспортные премии, но премии, не проходившие через ее руки. Правительство могло держать себя так, как будто оно ничего не знает — из своего кармана оно ни копейки не выдавало. Но каким же образом в 1896 г., например, сахар мог экспортироваться по 1 руб. 50 коп. за пуд., когда производство его обходилось в среднем в 1 руб. 90 коп.? Как можно было при таких условиях вывезти свыше 11 млн пуд., неся больше 4 млн руб. убытка ежегодно? Суть в том, что, ограничивая количество сахара, выпускаемого на внутренний рынок (сахарная нормировка), правительство гарантировало самим заводчикам высокую цену его в России, давало им возможность как бы образовывать в своих карманах особый фонд (И. X. Озеров), из которого они легко могли покрывать всякий убыток, выдавать вывозные премии. Внутри страны они прибавляли не меньше 1 руб. на пуд к издержкам производства, зарабатывая на 30 млн пуд. внутреннего потребления столь крупную сумму, что из нее ничего не стоило отдать 4 млн, всего 13—14% полученной добавочной прибыли. Так казна, якобы не принимая никакого участия, все-таки косвенно являлась виновницей премий; русский мужик пил чай «вприглядку», так как сахар был слишком дорог, но зато йоркширские свиньи питались дешевым русским сахаром.
Такое благословенное для сахарозаводчиков время продолжалось, пока Англия наконец не объявила войну премиям.
Правда, и теперь она все еще колебалась, ибо благодаря премиям англичанин потреблял в среднем в 2—3 раза больше сахара даже по сравнению с немцем, дешевый материал создал в Англии промышленность, производившую мармелад, конфеты, бисквиты, сиропы — с 1891-го по 1900 г. число рабочих в кондитерских предприятиях удвоилось (с 53 до 105 тыс.). Но на этом настаивали ее колонии — Канада, Австралия, Ост-Индия, которые уже ввели дифференциальные пошлины на сахар, вывозимый с премией, создали дополнительные, защищающие от него ставки (countervailing duties). Но и эти средства недостаточно охраняли их собственный тростниковый сахар, ибо ни премий, ни синдикатов у них не было, сократить же его производство немыслимо было (сахарный тростник дает жатву в течение нескольких лет). Чемберлен, провозгласивший образование общеимперского таможенного союза, ухватился за мысль, брошенную колониями и усиленно поддерживаемую теперь и рафинерами в самой Англии (к началу XX в. импорт рафинада крайне усилился), и созвал в 1902 г. европейские страны на Брюссельскую конференцию. Континент пошел на требование Англии упразднить экспортные премии — Европа уже задыхалась в братоубийственной борьбе посредством экспортных премий. Рынок настолько переполнился сахаром, который некуда было девать, что возникали проекты образования международного синдиката для скупки сахара и уничтожения половины его, погрузив его в воду. «И польются в море сладкие потоки, и станет все море сладким-пресладким».
Таким образом, Англия нашла из создавшегося положения выход, самый простой и естественный: не бросать сахар в море или выбрасывать его скоту — получился бы «сахарный скот» — и не проводить какие-либо иные головоломные замыслы относительно того, как освободиться от сахара, а попросту отказаться от выдачи каких бы то ни было льгот экспортерам или производителям. Пошлины на привозной сахар, согласно конвенции, взимаются не свыше внутреннего акциза плюс
6 фр. со 100 кг (surtaxe) — это средство борьбы с синдикатами; колониальный и европейский сахар облагаются равной пошлиной; наконец, участники конференции обязуются либо вовсе запретить импорт сахара из стран, продолжающих выдавать премии, либо брать с них дополнительную ставку величиной не ниже премии. Надзор за выполнением конвенции был поручен постоянной международной комиссии — брюссельскому ареопагу, как ее называли иронически противники соглашения.
Конвенция насчитывала и друзей и врагов. Одни благословляли тот день и час, когда погибли премии, эти «дары данайцев», называли Брюссельскую конвенцию выражением солидарности народов, находили, что едва ли какое-либо международное соглашение может сравниться с ней в отношении своего экономического значения. Но уничтожение премий и понижение пошлин грозило гибелью синдикатам (хотя эти опасения не оправдались). И поэтому другие заявляли, что конвенция есть предательство по отношению... к крестьянам, так как дешевый тростниковый сахар убьет европейский и погибнет культура выращивания свеклы. Каждая страна — Австрия, Франция, Германия — изображала себя жертвой дипломатических подвохов других стран, называла себя обманутой по неспособности своих дипломатов. Все же участники выполнили принятые на себя обязательства, исчезла искусственная, столь насыщенная парами агрессивного протекционизма, атмосфера вывозных премий.
Только Россия не приняла в конвенции участия, отказываясь понизить свои импортные пошлины и упразднить систему нормировки (в ней были произведены лишь частичные поправки), вследствие чего русский сахар теперь повсюду подлежал дифференциальным пошлинам (droit special) в 8 фр. 14 сант. за 100 кг (считая вывозную премию в Россию в 50 коп. за пуд). Россия присоединилась к конвенции лишь при возобновлении ее в 1907 г., но на особых условиях. Она сохраняла свое законодательство, но обязалась не увеличивать выгод производителей сахара и не вывозить его с возвратом акциза в течение 1908—1913 гг. больше чем на 1 млн т (около 60 млн пуд.) — этот сахар уже не облагался дополнительной пошлиной, — так что экспорт русского сахара был ограничен (однако вывоз в Финляндию, Персию, Китай, Афганистан был свободен).
В 1912 г. конвенция была еще раз возобновлена — в ней приняло участие 10 государств, участвовала и Россия006. Из состава ее вышла, напротив, инициатор ее — Англия, которая уже в 1907 г. отказалась взимать пошлины на премированный сахар (зато участники конвенции могли требовать, чтобы сахар, рафинированный в Англии, снабжался свидетельством, что он не происходит из стран, выдающих премии), а теперь и формально отвергла конвенцию. Добившись у континента отказа от экспортных премий, она лишь пострадала, так как сахар сильно вздорожал в Англии, и потребление с 1900-го по 1910 г. упало с 83,6 до 77,0 пуд. на душу населения, а импорт иностранного варенья и консервированных фруктов увеличился за 1897—1912 гг. с 350 до 1349 тыс. ф. ст., тогда как многие английские фирмы вынуждены были закрыться. Напротив, для других государств Англия оказалась истинным другом, побудив их к самоосвобождению от премий; с 1900-го по 1910 г. потребление сахара на душу населения возросло во Франции с 13,1 до 17 кг, в Австрии с 7,9 до 11 и в Германии с 13,3 до 19,5.
России в 1912 г. было предоставлено экспортировать ежегодно (по-прежнему) по 200 тыс. т; помимо этого, ввиду того что мировой рынок обнаруживал крайний недостаток сахара и сильное вздорожание его в 1911—1912 г., ей дано было право на дополнительный экспорт 250 тыс. т на весь период 1913—1917 гг. — увеличение весьма незначительное, если вспомним, что за предыдущий период (1908—1912 гг.) производство сахара в европейских государствах поднялось на 20%. Россия требовала большего, Англия к ней присоединилась, но Германия протестовала, лишь с трудом ее удалось склонить даже на такую уступку. Ею Германия купила участие России в конвенции, иначе говоря, освободилась от опасности наводнения мирового рынка русским сахаром, а в то же время обезопасила себя от сахара из колоний, давая английским рафинадным заводам достаточное количество русского сахара. При отсутствии его Англия вынуждена была бы приспособить заводы к тростниковому сахару и они были бы потеряны как потребители свекловичного сахара, следовательно, и Германия лишилась бы их заказов. Так что даваемая России, якобы особая льгота имела не меньше значения для самой Германии.
Наша сахарная нормировка составляет переходную ступень от правительственных экспортных премий к частным. Наряду с премиями такого типа существуют, однако, и премии чисто частного характера, которые не только полностью выплачиваются самими предпринимателями, но и создаются без какой бы то ни было помощи государства, если не считать установления им протекционных пошлин.
Премия частного характера может выдаваться организацией предпринимателей экспортирующим фабрикантам за каждый вывезенный за границу товар, будучи покрываема отчислениями от продаж, производимых внутри страны. Но самая выдача может и не происходить — премия образуется в карманах предпринимателей благодаря повышению цены товара у себя дома, как это совершалось при нашей сахарной нормировке, — из этого фонда они непосредственно покрывают убытки по удешевленному сбыту за границу. Основой, таким образом, является эта удешевленная продажа, не покрывающая издержек производства (Schleuderexport007 ), продажа для расширения экспорта и искусственного удорожания товара внутри страны. Такой агрессивный протекционизм получил техническое название «демпинг», что обозначает сбрасывание, устранение с пути. В широком значении понятие «демпинг» охватывает всякий убыточный экспорт за границу, включая и поощряемый правительством, но обычно с этим названием связано представление о продажах, производимых синдикатами и трестами.
Еще Адам Смит в XVIII в. знал «предпринимателей, создавших соглашения для уплаты премий из собственного кошелька за вывоз части их производства за границу»008. Этим путем английская промышленность боролась с возникновением иностранной конкуренции. Лорд Брум в 1815 г. открыто признавал, что Англия готова, вывозя товары, идти на убытки, лишь бы этим путем уничтожить зачатки промышленности в странах континента009.
Но это время продолжалось недолго, ибо Англия скоро перестала нуждаться в такого рода приемах, да и упразднение протекционных пошлин почти лишило ее этой возможности. Правда, и впоследствии Англия иногда вызывала неудовольствие сбытом своих товаров за границей дешевле, нежели они производятся местной промышленностью, например ньюкаслский уголь наносил ущерб французским северным копям. Но это еще не есть демпинг — иностранцы получают товар не дешевле, чем собственные жители, а напротив, даже дороже. Свободная торговля заботится об интересах английского населения, заставляя английских промышленников строго придерживаться уровня цен мирового рынка, так что они, очевидно, не могут вывозить товары по пониженной цене за границу. Конечно, если принять терминологию Хью Белла, что демпинг состоит в снабжении иностранных жителей товарами, которые должны были бы в интересах других жителей той же страны, изготовляться внутри государства, тогда «dumped» окажется, в сущности, всякий иностранный товар, конкурирующий с местным, и тогда борьба с «демпинг» равнозначна закрытию внутреннего рынка для привозных товаров и всякая покровительственная таможенная пошлина есть пошлина, вызванная демпингом; ясно, что сочинять для иностранной конкуренции новый термин не приходится, и что под «демпингом» обычно понимается явление совершенно иного рода.
Правда, дальше тот же автор вносит ограничения, находя, что «демпинг» происходит, когда сбыт за границу обусловлен перепроизводством, или когда обнаруживается временный избыток, или, наконец, когда проводится политика уничтожения однородного производства в других странах; третий случай, как он признает, является самым существенным, только он вызывает нарекания, только он осуществляется при помощи систематического удешевленного сбыта товаров за границу.
В сущности, только этот третий случай и есть демпинг — дешевые продажи за границу для искусственного поддержания высокой стоимости товара внутри страны практиковали до войны в особенности германские синдикаты и американские тресты, исходящие из того принципа, что, экспортируя, «необходимо нападать и только нападая можно победить». Если первоначально в Германии такая политика являлась сравнительно редким явлением, то постепенно такие продажи получили массовый характер, и заводчики, которые еще недавно порицали такую тактику синдиката и объясняли ее временным застоем промышленности, стали сами же рассматривать ее как необходимое и нормальное средство, без которого синдикаты жить не могут, средство, систематически используемое особенно для устранения конкуренции на так называемых спорных рынках, т.е. недостаточно обеспеченных для германской промышленности.
Экспорт, жалуются промышленники, обходится им дороже, чем продажа у себя дома, присоединяются расходы транспорта, таможенные пошлины и т.д., но этими расходами они мотивируют... не вздорожание товара, сбываемого за границей, а, напротив, удешевление его. Получается какая-то логика вверх ногами: так как экспорт связан с большими издержками, то вывозимые товары продаются дешевле. Мало того, товар отдается самому ближнему значительно дороже, нежели самому отдаленному: житель другой страны пользуется выгодой, которой лишен сосед. «Что может сравниться с такого рода политикой по нелогичности, нехозяйственности, неморальности?»
Лифманн утверждает, что суть не в том, что дешево сбываются товары за границу, а в том, что дороги товары, остающиеся дома: дороговизна — вот тот червь, который гложет современное хозяйство. Выбрасывание же дешевых товаров за границу необходимо, ибо немыслимо продавать дороже конкурентов, да и вообще это еще не такое несчастье, по сравнению с перепроизводством и кризисами внутри страны, с закрытием фабрик и заводов, с безработицей и голодом. Но дороговизну внутри страны синдикаты и тресты могут создавать лишь потому, что они форсируют дешевый экспорт за границу, устраняя с внутреннего рынка весь излишек. В свою очередь, только обирая собственных граждан, синдикаты в состоянии доставлять подарки иностранцам. Казалось бы, задача синдикатов — в этом они усматривали всегда огромную заслугу свою перед народным хозяйством — устранить прежнюю анархию в области производства, тут же, наоборот, производится слишком много, получается излишек, который давит на национальный рынок, который надо пустить a tout prix010.
Уже давно жалуются на действия американских трестов, от которых страдает потребитель Соединенных Штатов: пишущую машину они за границу продают на 25% дешевле, чем у себя дома, велосипед в Индию — за 125 фр., американцам — за 200. Свинец, гвозди, цемент и т.д., производимые американскими трестами, стоят, по общему правилу, в Англии на 20—25% дешевле, чем на внутреннем рынке. Еще дальше в этом отношении (до войны) шли германские картели. По самым скромным подсчетам, в Германии (loco завод) они брали на 25—30%, иногда на 35—40% более, чем при экспорте (fob порт). Так, тонна рельсов в Германии (в
1904 г.) стоила 135 шилл., иностранным же заказчикам — 93,5 шилл., проволока (1900 г.) дома 170 и 180 мар., за границей 115 мар. Металлические балки немцы продавали в Швейцарии по цене от 100 до 125 мар. за тонну,
в Англии, странах Южной и Центральной Америки за 103—110 мар., в Италии даже за 75 мар., тогда как немецкому потребителю они обходились в 130 мар. В 1900 г. американский проволочный трест брал за проволоку для производства гвоздей у себя дома 4,5 долл., за границей же всего 2,11 долл., т.е. менее половины. Выступая против него, германский проволочный синдикат настолько понизил цену проволоки на иностранных рынках, что понес 860 000 мар. убытка, но зато цена ее в Германии так поднялась, что дала ему внутри страны около 1,2 млн мар. прибыли, что далеко превысило понесенный за границей ущерб.
Для покрытия убытков по дешевым продажам за границу синдикаты создают как бы взаимное страхование, взимая со сбыта внутри страны тот или другой процент, колеблющийся в зависимости от ожидаемых расходов на выдачу премии.
Рейнско-вестфальский угольный синдикат так форсировал экс-порт — превышение экспорта над импортом возросло за 1907—1913 гг. с 14 до 33 млн мар., — что вынужден был систематически взвинчивать этот сбор, подняв его за 1901—1911 гг. с 3 до 12%. Германское центральное бюро, включающее ряд металлургических и каменноугольных синдикатов, выдавало в 1905 г. премию в 11/2 мар. с тонны вывозимого угля, 5 мар. за тонну чугуна, 15 мар. за тонну железа и 20 мар. за тонну сортового металла, — получилось (1909/10 г.) около 6 млн мар. выплаченных премий.
Из этого видно, что синдикаты выдают премии и заводчикам, производящим переработку премированных товаров; ибо премии на вывоз чугуна, облегчая экспорт его, затрудняют экспорт железа, изготовляемого при помощи дорогого чугуна; если и за вывозимое железо выдаются премии, то должна страдать катаная проволока и т.д. Одна премия, следовательно, родит другую, подобно тому как каждая покровительственная пошлина создает ряд новых пошлин. И все-таки даже в этом случае предприятия, обрабатывающие дешево вывозимое сырье, не могут конкурировать с иностранцами, так как синдикат не в состоянии покрывать им всю разницу в 30 и больше процентов между внутренней и экспортной ценой обрабатываемых ими материалов. В результате иностранные заводы снабжаются дешевым углем, иностранные верфи — дешевой сталью, иностранные гвоздильные предприятия — дешевой проволокой. Сколько они зарабатывали на этом, видно из того, что лежащие недалеко от швейцарской границы германские заводы находили для себя выгодным покупать германский же уголь в Швейцарии, а фабрикаты, вывозимые американским стальным трестом в Европу, доставлялись обратно в США и, несмотря на уплату пошлин и на транспортные расходы туда и обратно, все же обходились американским покупателям дешевле, чем при закупках на ближайших американских заводах. Бельгийские гвоздильные заводы обязаны своим ростом главным образом дешевому германскому сырью; этой дешевизной объясняется развитие многих отраслей нидерландской металлургической и машиностроительной промышленности, которая благодаря этому стала сама не только производить большую часть проволочных товаров, необходимых для внутреннего потребления, но даже вывозить их в Германию, в дюссельдорфский район, который недавно еще занимался экспортом в Голландию. Отчасти по этим же причинам рейнская судостроительная промышленность переселилась в Нидерланды — там можно было дешевле получить материалы у германского металлургического треста, чем купить их у него же в самой Германии. Англичане одно время лишились своих рынков для фабрикатов из оцинкованного железа в Голландии, Италии, Малой Азии — вынуждены были уступить их немцам; но скоро английским промышленникам пришли на помощь другие немцы — изготовляющие сырье. Уступая им материал на 40% дешевле того, что платят германские заводы, эти истинные друзья английской индустрии дали ей возможность настолько удешевить товар, что немцы быстро были изгнаны из нейтральных рынков и англичане восстановлены в своих правах.
Конечно, такое «торжество справедливости» нравится Германии далеко не всегда, как и вообще вызывает сильные возражения именно в отношении лояльности операций, обкрадывающих собственного потребителя и губящих собственную промышленность, когда население вынуждено уплачивать не только ту прибыль, которая приходится на его долю, но и ту, которая должна взиматься с иностранцев, а подчас еще, облегчая им условия существования, и покрывать падающую на них часть издержек производства. Можно ли мириться с таким «расточением национальных богатств» ради иностранцев, можно ли допускать столь своеобразное проявление идей «космополитизма», «братства народов»?011 И что особенно характерно, так поступали страны усиленного протекционизма, созданного для защиты «национального труда» от иноземных товаров. Экспортные же премии означают охрану не национального, а иностранного труда, получается покровительство наизнанку, ибо за счет собственного производства создаются новые отрасли промышленности за границей при помощи снабжения их дешевым материалом.
Неудивительно, что не только говорят о дани, уплачиваемой благодаря синдикатам и трестам за границу, но и приравнивают такого рода действия, губящие национальное производство, к поступкам дезертиров, переходящих на сторону неприятеля, требуют распространения на такого рода случаи статей уголовного уложения, запрещающих поставку оружия врагам, клеймят политику синдикатов предательством отечества, продажей интересов страны.
Но как бороться с этим злом? Единственное рациональное средство, уничтожающее самую причину порока, а не только борющееся с вторичными проявлениями его, — сокращение, а по возможности полное упразднение таможенных пошлин, взимаемых с таких товаров, которые по дешевой цене выбрасываются за границу. Правда, на такого рода предложения возражают, что не всякая пошлина рождает синдикат и не всякий синдикат производит экспортную премию. Быть может, преувеличено утверждение американского сахарного короля Гавемайра, что «протекционизм — мать трестов», но все же нельзя отрицать и того, что лишь в связи с высокими тарифами небольшие ассоциации превращаются в гигантские «комбинации», в искусственные монополии. «Почему в США, — спрашивает Дитцель, — лишь со времени тарифа Дингли промышленные предприятия всевозможных видов с такой угрожающей быстротой образуют массы сказочной величины? Почему только теперь обнаруживается это всеобщее поползновение убить законное соперничество?» Всякое повышение пошлин усиливает желание предпринимателей «прекратить бесконечные споры» и объединиться, ускоряет их шаги, их «скачки и прыжки».
Но высокий тариф вообще поощряет «ростовщические операции» и одно из проявлений их — эксплуатацию потребителя и разорение национальной промышленности путем взвинчивания стоимости товаров внутри страны и удешевленного экспорта. Если в различных случаях столь жестокое отношение к собственному населению возможно и при отсутствии протекционизма, в силу, например, естественных условий, гарантирующих производителям монополию внутри государства, то тогда, когда корнем зла является пошлина — а это для большинства случаев нетрудно установить, — этот источник должен быть уничтожен. И едва ли можно серьезно считаться с возражением «социального» характера, что сохранение пошлины необходимо в интересах небольших заводов, — как утверждали американские тресты, — ибо они не экспортируют. Они все равно многомиллиардными трестами «раздавливаются как червяки»; всякое образование синдиката сопровождается присылкой многочисленным мелким фирмам «шелкового шнурка», и предприятия, отказывающиеся покончить самоубийством погибают насильственной смертью.
Предложения открыть границы в случаях проявления политики выбрасывания за границу товаров по пониженной цене вносились в различных государствах. Но сила синдикатов и трестов так велика, идея о благотворном влиянии протекционизма настолько всосалась в умы населения, что обычно из этого ничего не выходило. Только канадский тариф 1897-го и 1907 гг. предоставляет правительству в случаях сильного вздорожания товаров вследствие действий внутренних ассоциаций понижать ставки; в силу этого закона была уменьшена в 1901 г. пошлина на бумагу с 25 до 15% ее стоимости. А новозеландский закон 1907 г. охраняет потребителя от дороговизны зерна, муки и картофеля. Три года спустя там же было установлено общее средство против монополий, предоставляющее лицам, страдающим от них, право жаловаться в суд; если выяснится наличность монополии, то вопрос переносится в высший суд, который может закрыть сообщество; при таких условиях губернатору принадлежит право понизить пошлины. Наконец, тариф Эндервуда в Соединенных Штатах (1913 г.), сильно подорвав устои протекционизма, в значительной степени устранил и премии.
Но «бросовый экспорт» вызывал возмущение не только у себя дома, но и за границей, куда вывозятся товары по пониженной цене. Подобно тому как в странах производства обнаруживаются два враждебных друг другу лагеря — производители товара, экспортируемого с премией, и потребители его (непосредственно потребляющие или перерабатывающие), интересы которых противоположны, — так и в странах удешевленного сбыта друг против друга стоят производители и потребители. Но только порядок обратный — там довольны уже не производители, а потребители, пользующиеся дешевым товаром или перерабатывающие его, производители же его (как дома потребители) жалуются на то, что иностранный дешевый товар их убивает. Английские судостроительные заводы весьма довольны были премией, существующей в Германии на вывозимую сталь; они просили давать им побольше такой дешевой и прекрасного качества стали. Но английские сталелитейные заводы настроены были весьма скептически и не могли не быть сторонниками введения пошлин на привозную сталь, ибо они не в состоянии были держаться при столь дешевых импортных товарах. Бельгийские гвоздильные заводы расширяли свой сбыт, пользуясь дешевой германской проволокой, для бельгийских же проволочных заводов это был огромный убыток. Указывалось на то, что ущерб от такого притока чрезвычайно дешевых иностранных товаров, причиняемый производителям их, отнюдь не компенсируется теми выгодами, которые извлекают из этого потребители этих товаров. Еще более протестовали синдикаты, производящие такие дешево выбрасываемые товары в странах высокого протекционизма: бомбардируя при помощи демпингa таможенный тариф, страна, экспортирующая «премированные» товары, этим лишает производящие их за границей синдикаты всякого покровительства, без которого синдикаты существовать не могут. Государство становится на их сторону, не желая допустить подобных приемов, аннулирующих созданную им защиту промышленности.
Но единственное средство борьбы с демпингом в этом случае — установить надбавки к пошлинам, сообразно выдаваемой премии. Руководствуясь принципом «клин клином вышибай», государства и вносят в свой тариф так называемую антидемпинговую оговорку (anti-dumping clause, Antiexportpramienklausel). Такой акт был издан Канадой в 1904 г. и вошел в тарифный закон 1907 г., вводя дополнительные пошлины — dumping-duty — в случае продажи товаров по цене более низкой, чем они сбываются внутри производящей страны; пошлина не должна превышать 15% цены товара. В Соединенных Штатах, по закону 1913 г. установлено общее правило (отд. IV. Е), касающееся всякого рода товаров, экспортируемых с премией. Постановление yже канадского, ибо предусматривает лишь премии казенные и частные, но не экспорт по пониженной цене за счет удорожания товара внутри страны. Но зато оно шире канадского в том смысле, что дополнительной пошлиной, равной премии, облагаются не только сами премированные товары, но и изготовленные из них продукты, хотя постановить это легче, чем доказать такое происхождение товара. И французский тарифный закон 1910 г. (ст. 8) упоминает о дополнительных пошлинах, взимаемых с товаров, получающих премии, явные или тайные. Надбавки вводятся сообразно выдаваемой премии и вносятся на утверждение законодательных палат.
Но такого рода средства — в противоположность упомянутому понижению и упразднению пошлины — не доходят до первопричины, а являются лишь паллиативом, дают только противоядие, хотя и направленное против яда, но как таковое, пожалуй, столь же вредное, как самый яд. Они напоминают, как говорят американцы, пожары в прериях, которые стараются остановить, зажигая прерию с противоположной стороны. Протекционизм в этом случае получает лишь новую помощь — дополнительные пошлины, которые к тому же легко превращаются в постоянный тариф, даже когда вызвавшая их причина отпала. Вообще получается своеобразная картина, когда два государства не только отгораживаются высокими тарифами друг от друга, но взаимно наводняют одно другое дешевыми вывозимыми с премией товарами и взаимно поднимают из-за этого свой и без того ярко охранительный тариф, защищая свои собственные синдикаты и тресты от опасного для них дешевого привоза и нанося ущерб иностранным трестам и синдикатам конкуренцией своих дешевых товаров.
Но если этот путь нельзя рекомендовать, а нужно идти в ином направлении, то трудности последнего заставляли снова довольствоваться меньшим — созывать новую Брюссельскую конференцию для нового соглашения, если не для борьбы с системой демпинга вообще, то хотя бы для устранения ее в самой важной, вызывающей больше всего нареканий отрасли — в металлургической промышленности. Проектов было много: Луцатти в Италии, Ив Гюйо во Франции, Готайн в Германии, граф Витте в России заявляли, что международное постановление снова необходимо, и среди синдикатов уже появилась сильная тревога.
Но попытки не привели ни к чему; когда же началась великая война, она не только сняла самый вопрос с очереди, но в то же время среди держав «Согласия» вызвала мысль о дополнительных штрафных пошлинах, направленных против Германии, по окончании войны, ибо, по словам французского министра торговли Клемантеля, сказанным на Парижской экономической конференции 1916 г., демпинг является излюбленным оружием Германии для достижения торгового владычества над миром. «Задача германской промышленности состоит не в простом расширении рынка, это подготовляемый захват; мирная работа скрывает военные операции».
Однако не одна только Германия пускала в ход демпинг — из самого названия видно, что не она выдумала эту систему, она лишь пользовалась ею «с той методичностью, которая характеризует Германию», хотя нельзя согласиться и с утверждением, что «опасности, которыми угрожает демпинг, созданы исключительно фантазией разгоряченных умов, которым всегда мерещатся призраки, когда германцы обнаруживают свою активность или даже когда от них этого еще только ожидают».
Любопытно, что в то самое время, как повсюду в странах Антанты во время войны выражалось сильное возмущение применяемой немцами системой демпинга и предлагались меры усиленной борьбы с ней после войны, там же выдвигались и проекты пользования этой системой.
Так, представители французской металлургической промышленности, настаивая на высоких пошлинах и на железо и сталь, и на машины, советовали машиностроительным заводам, пользуясь высокой таможенной охраной, сбывать свои изделия за границей по пониженным ценам. Предвидя возражение, что демпинг недопустим, они уже заранее заявляли, что не следует возмущаться таким образом действия, раз это вопрос существования для данной отрасли производства при наличности демпингa, практикуемого ее конкурентами012. В Англии применение той же системы рекомендуется в официальном отчете о каменноугольной промышленности 1918 г., который был утвержден правительством. Он высказывается в смысле сохранения после войны, ввиду поднявшихся издержек производства, повышенных цен военного времени на каменный уголь, в целях же сохранения иностранных рынков и обратного завоевания утраченных во время войны рекомендует сбыт угля за границей по пониженным, по сравнению с продажей внутри страны, ценам. Скидка, делаемая при экспорте, определяется в 9 млн ф. ст.
После окончания войны эти предложения действительно осуществлялись. Страны высокой валюты во многих случаях не могли поступать иначе; им приходилось в государствах с более низким курсом валюты по необходимости продавать свои товары по пониженным ценам, ниже издержек производства, иначе они рисковали лишиться сбыта. Англия так поступает при экспорте каменного угля — ей необходимо восстановить утраченное во время войны положение. Систематически стараются сбивать цены на нейтральных рынках американские заводчики. Французская металлургическая промышленность, пользуясь казенными субсидиями в виде получения дешевого доставляемого Германией в качестве репараций угля, сбывает производимый ею в большом количестве чугун за границей, причем в то самое время (весною 1922 г.), как цена его во Франции составляла 450—475 фр., он экспортировался за 395—410 фр. Получив, в силу Версальского мира, Лотарингию с ее обильными залежами железной руды и многочисленными металлургическими заводами, Франция имеет такой избыток в руде и чугуне, что ей не остается ничего другого, как форсировать их экспорт, а это возможно в отношении стран с низкой валютой лишь путем значительного понижения продажных цен. И во многих других странах демпинг применяется в настоящее время.
В совершенно ином положении оказалась Германия после войны. Ее низкая валюта и так доставляла ей преимущества на мировом рынке. За непрерывным падением курса на мировом рынке не следует немедленно в том же размере понижение его внутри страны; пока такое выравнивание цен происходило, экспортер выручал повышенную прибыль и имел возможность продавать по более низким ценам по сравнению с ценой на мировом рынке. Исходя из того предположения, что цены довоенного времени в США и в Германии находились на одинаковом уровне, Шварц вычислил путем сопоставления индекса оптовых цен в обеих странах за трехлетие 1920—1922 гг. и курса марки в Германии и за границей, что цены в Америке за этот период были в размере от 30 до 200% выше германских, причем большею частью это превышение составляло 70—100%. При этом, конечно, не следует упускать из виду, что многие вывозимые Германией изделия производились из иностранных дорогостоящих в Германии материалов. Чем большую долю цены составляли иностранное сырье или полуфабрикат, тем меньше было расстояние между германской и мировой ценой; оно могло даже совершенно исчезать. Напротив, оно было тем больше, чем большую роль в цене играют производимые в самой же Германии материалы или заработная плата — последняя при вычислении ее в долларах была значительно ниже, чем за границей, например по вычислениям шведов, оказывалась равной 1/4 платы шведских рабочих.
При таких условиях демпинг в том смысле, как он понимался до войны, должен был в Германии совершенно исчезнуть. Но там же появился демпинг иного рода — валютный демпинг, как он теперь именуется. Между тем и другим существенная разница. Первый является результатом намеренной продажи товаров за границей по себестоимости или ниже ее в силу существования покровительственных пошлин, дающих возможность держать цену внутри страны на высоком уровне. Второй вызывается низким курсом валюты, разницей между курсом ее внутри страны и за границей. В этом случае, следовательно, товары сбываются за границей по той же цене, как и на внутреннем рынке, или даже по более высокой, следовательно, ни в каком злом умысле, в намеренном сбивании цен на мировом рынке нельзя обвинять экспортера. Протекционизм тут также никакой роли не играет. Продажа по пониженным ценам является результатом одних лишь валютных условий, которые экспортирующая страна использует при экспорте в своих интересах в качестве известной компенсации того огромного убытка, который ей наносится скупкой иностранцами ее богатств по пониженным ценам. Указанное выше расстояние в ценах обозначало ведь также, что американцы имели возможность закупать в Германии те же товары на 25—70% дешевле, чем у себя дома; половину ценности закупаемых ими товаров они получали даром.
Однако и такая вытекающая из курса валюты разница в ценах является для стран с высокой валютой крайне убыточной; неудивительно, что они ведут борьбу с демпингом не только первого рода, практикуемым другими странами, имеющими высокую валюту, но и с демпингом второго рода, тем более что последний получается преимущественно в случае привоза товаров из Германии, которая ввиду высокого развития своей индустрии является для них опасным конкурентом. Она побивает своими фабриками произведения американской, английской, швейцарской промышленности на третьих рынках, предлагая гораздо более низкие цены. С этим они, конечно, бороться не в силах. Но по крайней мере у себя дома те же страны желают избавиться от этой конкуренции и принимают те же меры, как против демпингa первого рода, против продажи ниже себестоимости или без прибыли.
Обратимся прежде всего к мерам борьбы с продажей товаров по пониженным ценам, вызванной стремлением усиления экспорта.
Уже во время войны США обратили внимание на то, что по окончании ее европейские государства, несомненно, будут стараться всеми силами расширить свой экспорт, их промышленность обнаружит лихорадочную деятельность и скопляющимися благодаря этому огромными массами товаров наводнит в особенности заокеанские страны. Массы возвращающихся по окончании войны к мирной деятельности людей вызовут сильное падение цен на рабочие руки, и использование их приведет к производству дешевых экспортных товаров, с которыми США ввиду господствующего у них высокого уровня заработной платы совершенно не в состоянии будут конкурировать. Правда, раздавались и отдельные голоса, которые находили, что преувеличивать эту опасность не следует, так как участвовавшим в войне государствам необходимо будет восстанавливать свою промышленность и заботиться об удовлетворении нужд внутреннего рынка, где во время войны ощущался товарный голод. Есть основания предполагать, что у них обнаружится сильный недостаток в капиталах и опытных рабочих. Однако соображения первого рода одержали верх, и уже в 1916 г. был издан закон, в отделе которого о недобросовестной конкуренции при импорте товаров устанавливается наказание за продажу в США товаров по более низким ценам, чем на главных рынках страны экспорта, в ущерб американским интересам.
По окончании войны жалобы на демпинг в США усилились, в особенности на Германию. Ссылались на субсидии, выдаваемые германским правительством, как и на то, что ввиду необходимости уплаты репараций Германия вынуждена усиленно производить и выбрасывать огромные количества товаров на иностранные рынки. Вследствие этого закон 1921 г. признал существование демпингa в том случае, если какая-либо отрасль американской индустрии потерпела ущерб от ввоза иностранных товаров или ее возникновение или развитие может быть затруднено и если такого рода товары продаются в США по цене более низкой, чем в стране экспорта, или ниже издержек производства.
Кроме того, в тарифном законе 1921 г. были установлены особые положения относительно изменения тарифных ставок (flexible tariff013 ), согласно которым президенту предоставлено право повышать тарифные ставки, если обнаружится, что импорт каких-либо иностранных товаров может жизнеспособную отрасль американской промышленности разрушить, нанести ей ущерб или воспрепятствовать возникновению ее.
После того как парламент дважды отклонил законопроекты о демпингe, в 1921 г., наконец прошел и в Англии закон, который, однако, в отличие от других, допускающих продажу импортных товаров по ценам не ниже существующих в стране экспорта, признает наличность демпингa лишь в том случае, если продажная цена ниже издержек производства. Английский закон, следовательно, довольствуется гораздо меньшим, чем другие, является более снисходительным, чем они.
За Англией последовали и колонии. Новая Зеландия, сделавшая первые шаги в этом направлении еще до войны, в законе 1921 г. ввела общие постановления относительно демпинга. Устанавливая наличность последнего по общему правилу — по примеру метрополии — лишь в том случае, если товар сбывается по цене ниже издержек производства, Новая Зеландия, однако, в отношении тех товаров, которые производятся и в ее пределах, идет гораздо дальше, чем другие страны, и впадает в другую крайность, усматривая демпинг уже там, где товары продаются по ценам ниже существующих в Новой Зеландии. В Австралии (закон 1921 г.) исходную точку составляет рыночная цена в стране экспорта, в Южно-африканском союзе (закон 1923 г.) она заменена ценой внутри страны экспорта, с добавлением расходов на погрузку, притом демпинг признается лишь в случае, если может получиться ущерб для собственной индустрии.
В Бельгии (1920 г.), Португалии (закон 1921 г.) и Польше (закон 1924 г.), а также в Южно-Африканском Союзе демпинг усматривается в выдаче явных или скрытых премий, в Австрии (закон 1924 г.) и Чехословакии находим наряду с этого рода демпингом и новый вид его — социальный демпинг, выражающийся в продаже привозных товаров по пониженной цене, если они происходят из страны, не присоединившейся к вашингтонскому соглашению 1919 г. о восьмичасовом рабочем дне. Наконец, в некоторых странах (Новой Зеландии, Южно-Африканском Союзе) упоминается о демпинге в виде пониженных фрахтов, устанавливаемых при экспорте.
Борьба выражается в дополнительных пошлинах, взимаемых частью в размере разницы между ценой при продаже в стране экспорта и ценой, устанавливаемой при сбыте товара в стране импорта (или ценой, существующей в стране импорта), частью в виде известного процента цены товара (Англия), или же пошлина, взимаемая в виде упомянутой разницы, не должна превышать определенного процента цены товара (в Канаде 15%, в Южно-Африканском Союзе 25%, в Австралии 5% с цены их при пониженных фрахтах). В Бельгии применяются в этом случае ставки максимального или среднего (между максимальным и минимальным) тарифа, в Польше — максимального тарифа, в Австралии ставки тарифа могут быть увеличены в пределах одной трети.
Как мы видим, понятие демпинга отнюдь не отличается однообразием. Помимо выдачи премий и установления льготных фрахтов, а также удлиненного рабочего дня, оно принимает различный смысл, начиная от случая, когда цены ниже издержек производства, до того случая, когда они ниже цен, существующих в стране импорта. Середину, в большинстве случаев принимаемую, составляют цены в стране экспорта, которые наряду с издержками производства включают и нормальную прибыль, но в то же время могут быть и выше, и ниже цен в стране импорта. Однако раз дело доходит уже до того, что ведется борьба с иностранной конкуренцией, приводящей к продаже по ценам ниже существующих в стране импорта, так что целью является сохранение в стране вообще определенного уровня цен, то тем самым характер демпингa меняется. Из своего рода штрафа, взыскиваемого за недобросовестную конкуренцию, меры эти превращаются в нормальную составную часть современного таможенного законодательства. Этот путь оказывается более целесообразным в смысле немедленного принятия временных мер для охраны от нежелательного и неожиданного влияния иностранной конкуренции, чем обычное законодательство. При этом речь идет об устранении конкуренции, которая покоится не на общих основаниях, а на особых моментах, почему и прибегают не к повышению таможенных ставок вообще, а лишь к установлению дополнительных пошлин на известные товары, привозимые из определенных стран; иногда дело ограничивается товарами известных сортов и даже изготовляемыми лишь некоторыми фирмами.
Резкие колебания в мировом хозяйстве в первые послевоенные годы особенно благоприятствовали такого рода мерам, немедленно же предупреждающим внезапные потрясения в хозяйстве отдельных стран. Но та же возможность повышения пошлин таким административным порядком усиливает неустойчивость товарообмена, почему оказывается необходимым при заключении торговых договоров обращать сугубое внимание на предупреждение таких способов обхода таможенных ставок и системы наибольшего благоприятствования.
Шум, поднятый этими мерами, однако, совершенно не соответствует практическим результатам. Последние оказываются очень умеренными в том смысле, что применяются постановления о демпинге в очень ограниченных пределах. Ни в Англии, ни в США, ни в Новой Зеландии дальше угроз дело не пошло — меры эти не осуществлялись. В Южно-Африканском Союзе насчитывается всего несколько товаров (цемент, каучуковые трубы, масло, упаковочная бумага, углекислый натрий), облагаемых дополнительными пошлинами, притом лишь в случае импортирования их из определенных стран (масла из Австралии, натрия из Англии, цемента из Германии, Швеции, Канады). Только Канада и Австралия применяли установленные законом меры в значительных размерах, в Австралии это делалось в отношении около 50 товаров. В Англии закон 1921 г. вообще рассматривался как временная мера, установленная на три года, и с августа 1924 г. признается отмененным.
Более существенное и большее практическое значение имели в течение известного времени меры, направленные против демпингa второго рода, вытекающего из валютных условий. В Англии в той же второй части закона об охране промышленности 1921 г. предусматриваются пошлины в 331/3 (независимо от других ставок, которые одновременно могут существовать), если цена производимого в соответствующей стране товара (поскольку эти страны не входят в состав Британской империи), вследствие низкого курса валюты по сравнению с курсом фунта, ниже той, по которой могут быть изготовлены те же товары с прибылью в Соединенном Королевстве, и импорт его вследствие этого наносит ущерб развитию какой-либо отрасли британской промышленности.
На основании этого акта в 1922 г. (8 августа и 9 октября) установлены дополнительные пошлины на производимую в Германии материю для перчаток и выделанные из нее перчатки, на стеклянную посуду, стеклянные лампы, проволоку для накаливания, предметы для домашнего употребления из алюминия, железа и стали.
Бельгийский закон 8 апреля 1922 г. также допускает введение особых пошлин, направленных против стран с низкой валютой, именно специальных тарифов, отличных от общего тарифа. В силу этого закона продлено действие специального тарифа для товаров немецкого происхождения, устанавливающего надбавки в 10—30% к общему тарифу и созданного указом 3 января 1921 г. на основании закона о праве изменять пошлины в крайне необходимых случаях. В 1923 г. этот закон частью применен и к произведениям Чехословакии, почему те же товары, происходящие из других стран (не из Германии и Чехословакии), должны быть снабжены свидетельствами происхождения. В Испании, согласно указу 29 мая 1922 г., дополнительные процентные надбавки к пошлинам взимаются с товаров тех стран, валюта которых обесценена в размере свыше 70% по сравнению с песетой. В отношении стран, не пользующихся вторым (минимальным) тарифом, эта мера применяется и в случае, если валюта понизилась менее чем на 70%. В Японии законом 21 апреля 1922 г. надбавка взимается с товаров, которые ввозятся в страну и продаются по чрезмерно дешевой цене и тем самым вызывают опасение за какую-либо важную отрасль промышленности в стране; правительство поручает выяснение этого факта специальной комиссии по борьбе с демпингом и, согласно ее постановлению, взимает надбавку в пределах правильной цены.
Однородные постановления находим в британских колониях. В Канаде таможенным указом 27 июня 1922 г. для стран с обесцененной валютой — РСФСР, Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии и Югославии — установлена обязанность представления при импорте товаров свидетельства относительно курса валюты (currency certificate) консула, канадского торгового комиссара или банка, тогда как к прочим странам это не применяется. При этом сопоставляется продажная цена импортируемых товаров с ценой тех же товаров в Англии, и если оказывается, что первая ниже последней и соответствующие товары производятся и в Канаде, то с них берется дополнительная пошлина (special duty, dumping-duty), которая, однако же, не должна превышать 15% цены на английском рынке. Австралийский закон 1921 г. об охране промышленности от убытка, угрожающего стране, вследствие низкого уровня валюты в других странах, различает не более не менее как восемь различных видов демпингa и устанавливаемых для борьбы с ним видов dumping-duty. Дополнительная пошлина, вводимая по 5-й категории демпингa именно вследствие разницы в курсе валюты (валютный демпинг в узком смысле), содержала первоначально две различные таблицы ставок — одну для французской, бельгийской и итальянской, другую для немецкой валюты — и определяла надбавки в размере до 75% цены товара, указанной в фактуре. В 1923 г. это постановление было изменено в том смысле, что надбавка взимается с разницы между ценой, по которой товар импортируется в Австралию, и оптовой ценой на однородный товар в Австралии. Дополнительному обложению, согласно этому акту, подлежали весной 1923 г. преимущественно ряд немецких товаров — одежда, парфюмерия, игрушки, бинокли, рояли, кошельки и др., кроме того, щеточный товар из Бельгии, шины для автомобилей из США, портландцемент из Англии, всего товары по 250 статьям тарифа.
В Новой Зеландии в 1922—1924 гг. был составлен большой список товаров, с которых взимаются дополнительные пошлины в силу обесценения валюты в стране происхождения, причем на практике эта мера принималась лишь в отношении немецких, австрийских и венгерских товаров. Наконец, Южно-Африканский Союз ведет борьбу с валютным демпингом лишь в очень ограниченных размерах: всего несколько товаров подлежат дополнительному обложению.
Валютный демпинг и борьба с ним имели значение в первые послевоенные годы, в эпоху расстройства валюты в очень многих государствах. Но с 1923—1924 гг. положение изменилось, одни страны перешли к новой твердой валюте, в других она стабилизировалась. При таких условиях валютный демпинг сильно сократился и борьба с ним потеряла прежний смысл. Правда, и прежде эта борьба была направлена главным образом лишь против определенных стран, в особенности против Германии, которая была опасна не только своей понизившейся валютой, но и развивающейся промышленностью, так что это был отчасти способ усиленного обложения германских товаров. Но во всяком случае с введением в Германии твердой валюты основание для мер, направленных против валютного демпингa, отпадало. Англия действительно отменила свои постановления в 1924 г., Новая Зеландия также перестала применять их с 1925 г. Канада сделала это в отношении некоторых стран в 1924 г., Япония на практике не пользуется ими, в Южно-Африканском Союзе значение их ничтожно. Статистика же экспорта стран, где валюта находилась в расстроенном состоянии, показывает, что и в то время меры, принимаемые с целью затруднения их вывоза, почти не приводили к ожидаемым результатам.
Борьба с демпингом бесполезна, так как он, как мы видели выше014, есть выражение того агрессивного протекционизма, который тесно связан с новейшим фазисом развития капитализма.