Печатается по постановлению Совета
Московского Отделения Общества для
Содействия Русской Промышленности и
Торговли от 7 ноября 1891 года.

Председатель Николай Крестовников
Секретарь Л.Воронов

«ТОЛКОВЫЙ ТАРИФ» Д.И.МЕНДЕЛЕЕВА
(Доклад Н.К.Крестовникова)

[Текст предоставлен к. ист. н. М. М. Савченко]

Навеянное нам английским учением о свободной торговле убеждение, что назначение России быть исключительно земледельческой страной, надолго отдалило полный расцвет нашей промышленной жизни. Такая смута в экономических понятиях особенно сказывается в настоящее время, когда многие губернии подверглись бедствию полного неурожая и нет других обильных источников народного труда, кроме земледельческого, так много зависящего от разнообразных случайностей. Как бы в ответ на этот запрос времени появилась книга «Толковый Тариф» Д.И.Менделеева, которая, трактуя собственно о связи развития промышленности России с изменениями в таможенном тарифе, с замечательной ясностью раскрывает перед читателем всю глубину необходимости развития добывающей и обрабатывающей промышленности, как орудий для достижения наибольшего благосостояния страны, если таковая обладает естественными условиями подобного развития. Метод изложения и изумительная простота и ясность выводов делают эту книгу чрезвычайно поучительной и интересной. Этот надоевший всем спор фритредеров с протекционистами так обстоятельно разбирается автором, с такой логичностью снимаются с пресловутого фритредерского учения наслоения разных софизмов, что невольно спрашиваешь себя — как могло держаться очарование этим учением в наших наиболее развитых, по-видимому, слоях общества чуть не полстолетия. Далее, с такою же силой доказательств развивается автором положение, что земледелие и самые науки и искусства не могут преуспевать в такой стране, где добывающие и обрабатывающие промышленности находятся в забросе.

«Здесь я должен, — говорит автор в предисловии, — раз на всю книгу сказать, что она назначена не для дальнейшего, общего и совершенно законного развития экономической науки самой по себе. Не для полемики о мало еще разработанных, по методам естествознания, экономических вопросах берусь я за предлагаемую книгу, не для посильного решения мировых и мирных экономических задач принимаюсь я за перо, а лишь для того, чтобы помочь, насколько могу, свежим русским силам, подчас запутавшимся в господствующем классическом резонерстве, разобраться в предстоящих им делах — промышленного роста государства, поскольку он связан с таможенным тарифом. Эту связь я и хочу показать с разных сторон и больше всего со стороны разбора частностей, так или иначе сделавшихся мне известными. Поэтому главное внимание мое обращено не на общее, которого обойти, однако, нельзя, а на реальное, численное и частное, которому и посвящается наибольшая часть этого труда. Он назначается быть по возможности краткой справочной книгой для тех, кому не чужды промышленные интересы страны. Он претендует на то, чтобы заключить правду, мне известную, про тарифные и промышленно-торговые отношения России. Труд этот будет выходить выпусками по мере того, как я буду успевать заканчивать отдельные главы. Они, начиная с 3-й, будут следовать по статьям нового тарифа». Затем в предисловии приводится и текст общего таможенного тарифа по европейской торговле, Высочайше утвержденный 11-го июня 1891 года и действующий с 1-го июля 1891 года, с указанием по каждой статье и прежних окладов — 1841, 1868 и 1890 годов.

Далее следует «Введение», в котором автор формулирует исходные положения дальнейших рассуждений. По отношению к вопросу о русском таможенном тарифе они выставляются автором в двояком виде: «Одни из них, — говорит он, — должны доказывать, потому что часто исходят из противоположных положений, с другими же я так сжился, что считаю их всеми, без дальнейших обсуждений, признанными; но и их должно сознавать и выражать, чтобы видна была вся нить посылок». Бесспорны следующие положения:

1) «Человечество развивается»: —

2) «Развиваясь оно доходит до государственной обособленности; интересы государств по существу истории не отделимы от интересов человечества, так же точно частные интересы отдельных лиц стремятся слиться с государственными».

3) «Как отдельные люди и семьи — государства и народы не одинаковы по своим средствам, условиям, положению и т.п., но каждое государство, как каждый человек, вольно применять все свои усилия прежде всего на свою пользу. Усилия эти тем законнее, т.е. тем более отвечают общему развитию человечества, чем более они ограничиваются прямыми личными средствами и потребностями, не трогая прямо личных средств и потребностей других государств. Каждый свободен лично себя улучшать, ничего не отнимая от других или беря от них только то, что они сами дают, взамен (или сверх) того, что дает ему и им безличная природа. Человек тем разумнее, чем больше пользуется силами природы и сношениями с другими людьми, и чем больше добывает от природы полезного для себя и для других, тем он больше служит себе и другим. Так и государства, совокупность которых составляет человечество».

4) «Государства в своем устройстве, распорядке и всем внутреннем и внешнем хозяйстве несут на себе высшую христианскую обязанность соблюдать как интересы общей массы подданных, так и их общечеловеческие, личные и семейные интересы, то есть они составляют орудия для развития общенародного благосостояния. Поэтому государства нравственно обязаны употреблять все возможные меры также и для того, чтобы общее благополучие развивалось в стране с возможной равномерностью, чтобы забота о личном благополучии не встречала иных препон, кроме благополучия других лиц и их совокупности, а потому направлялась бы прежде всего на те дары природы, для закрепления которых за известной группой народов создалась и сама идея государств, как органов человечества».

5) «В своем развитии человечество дошло до необходимости промышленности, то есть до производства товаров, подлежащих мене, сообразно массе и ценности, то есть купле-продаже, как внутри государств, так и вне их».

6) «Торговля составляет один из многих видов людского общения и одно из средств общей жизни и развития человечества и государства».

7) «Многие виды промышленности столь тесно связаны друг с другом, что при естественном ходе дел предполагают совместность и единовременность развития. Некоторые же основные виды промышленности связаны со множеством других производств столь многообразно, что без обеспеченности первыми немыслимо в стране правильное и выгодное развитие множества других производств. Такими основными видами промышленности, кроме сельского хозяйства, перевозки товаров и торговли, должно считать в наше время: добычу топлива, особенно же каменного угля, добычу металлов, особенно чугуна, железа и стали, производство машин и всяких металлических орудий труда, добычу камней, глин, соли и т.п. виды горного промысла. Это корни промышленного развития».

«Следовало бы, — говорит далее автор, — этим и закончить исчисление основных положений, но я не выразил бы своей начальной мысли в отношении к ним, если не прибавил бы сюда, что по духу всего поныне узнанного следует признать еще следующее добавочное положение, которое может быть рассматриваемо как следствие или свод предшествующих».

«Религия, искусство и наука с одной стороны, а с другой — государственность, промышленность и торговля находятся ныне в тесной, взаимной связи или зависимости, потому что это суть сложившиеся формы развития человечества в том состоянии, в котором мы его застаем. Если одно или часть вышеуказанного станет усиленно развиваться за счет остального, наступает такое извращение, которое можно назвать болезненным».

Путем исторической проверки этого положения автор приходит к заключению, «что промышленность составляет, следовательно, необходимое звено современной жизни людей и должна быть признана в природе вещей, то есть, как ныне выражаются, одним из видов эволюции жизни человечества. Сила выше людской узаконила это, и нам остается приноравливаться». В этом случае разноречия бесплодны. «Но коренное разноречие, достойное поныне разбора и настоятельно требующее если не абсолютного, то хотя временного, конкретного решения, начинается с ответа на то: где же, у каких народов, в каких странах должна развиваться промышленность; или какие виды промышленности должно считать уместными для данной страны и для данного места в стране?»

«Здесь, как повсюду, приходится считаться с разного рода утопиями. Была утопия пессимистическая, утверждавшая, что лишь избранные народы могут доводить промышленность до наиболее развитых форм. Подобных утопий, как канувших уже в вечность, автор не считает полезным касаться. Другое дело — оптимистическая утопия. Она отвечает — laissez faire, не вмешивайтесь в экономическую жизнь народов. Физиократы и индустриалы, расходясь во многом, сошлись в принципе невмешательства. Опыт последних 50 лет выяснил, однако, всю непригодность этого принципа. Завязался спор между так называемыми фритредерами и так называемыми протекционистами, который, к счастью, потерял теперь острый характер; продолжись же еще долее господство фритредерских взглядов, мы потеряли бы чуть ли не все то, говорит автор, к чему исторически приготовились; поэтому надо же, касаясь русского таможенного тарифа, разобраться в пресловутом споре, сперва чисто английском, а затем и всенародном». Сущность разноречия фритредеров и протекционистов и составляет содержание первой главы.

В ней, ссылаясь на историю Англии, как наиболее развитой в промышленном отношении, автор доказывает, что благодаря лишь навигационному акту 1651 г. и продолжавшемуся в течение 200 лет протекционизму Англия пришла к тому высокому экономическому положению, при котором свободная торговля сделалась для нее выгодной. «Основной причиной замены, притом довольно постепенной, протекционизма — свободной торговлей в Англии, несомненно, служит тот же самый расчет и такое же соображение о благе своего государства, какие служили поводом к введению протекционизма». Затем автор примерами зеркального и нефтяного производств в России устанавливает пользу для государства от разумной системы покровительства. «Если таможенное обложение падает на товар, для производства которого в стране есть все условия, данные природой, то оно приводит не к повышению цен, а к их понижению. Начальная форма протекционизма облагает все ввозимое; она ведет к внутренней монополии, наиболее подрывающей популярность протекционных мер. Но протекционизм может изменяться, улучшаться и совершенствоваться, а потому кроме начальной формы, легко и часто ведущей к монополизму, представляет и другие формы. «Заметим, — продолжает автор, — что «свободная торговля», представляя отрицательную форму действия, сама по себе не подлежит изменению. Она одинакова в своей свободе у дикарей, близких к первобытному, безгосударственному состоянию, и в самых совершенных формах человеческих отношений. Не скажу, чтобы это был ее недостаток, но это ее внутреннее свойство наводит на мысль о том, что между первичной «свободой торговли» и окончательной, которую и защищают, — должен встать протекционизм».

Протекционизм вторичный или охранительный имеет объектом уже существующие производства. Затем протекционизм, вызывающий новые производства, соответствующие естественным условиям страны. «Следовательно, — говорит автор, — кроме первичного протекционизма, желающего все и вся развить в своей стране и не допускающего к себе иноземных товаров, могущих производиться в своей стране, и кроме охранительного протекционизма, существует и мыслим, как рациональнейший, такой возбуждающий, разумный протекционизм, который с полным расчетом всех естественных условий страны налагает соразмерно высокие пошлины на товары, имеющие все шансы развития производства их внутри страны. Такой протекционизм составляет временную меру, хотя бы на десятки лет или на столетия, как было с навигационным актом Англии, и до него должен додуматься всякий фритредер, если он поймет, что главным обстоятельством, определяющим истинную свободу международных торгово-промышленных отношений, должны служить естественные богатства всех государств и что развитие их разработки исключительно в некоторых, т.е. тех, которые поныне успели достичь этого развития, непременно поведет к международному монополизму, войнам и всяким затруднениям, потому что не позволит развиться, под давлением существующего монополизма, таким новым отраслям производств в новых — по промышленному развитию — странах, которые соответствуют их естественным условиям».

Относительно практического значения учений о свободной торговле и о протекционизме, автор приходит к следующим выводам, которые привожу в извлечении:

1) Нет и быть не может всеобщей неизменяющейся мерки для международной торгово-промышленной политики государств, а потому одинаково несостоятельны учения, проповедующие принципиальный протекционизм или принципиальную «торговую свободу».

2) Для известной степени промышленного состояния государства может быть во всех отношениях выгоднейшим принять систему «свободной торговли», для другой — первичный, общий протекционизм, для третьей — охранительный. Руководство тарифным делом должно быть поставлено в ближайшую связь со всей остальной политикой страны, и смена тарифной системы даже по отношению к отдельным товарам, особенно имеющим большое экономическое значение, должна быть производима постепенно и обдуманно, а протекционизм проводим с настойчивостью и тем большей, чем более важных народных видов труда он касается, т.е. возбуждает или охраняет.

3) В идеале, которого весь мир и отдельные страны достигают по мере развития видов промышленности, сообразных с естественными условиями стран, — человечество стремится к вечному миру и к свободной торговле. Система свободной торговли тем рациональнее для данной страны, чем законченнее в ней развитие разработки всех и всяких видов промышленности. Протекционизм, отвечающий естественным условиям страны, вызывает ее промышленность, ее обогащение, ее просвещение и вообще ее приближение к условиям применимости начал свободной торговли.

4) Но в том положении, в котором ныне находится большинство государств по отношению, например, к Англии и немногим другим странам, успевшим через протекционизм развить свою промышленность во всех возможных отношениях, должно требовать для этих государств, в интересах общего промышленного развития человечества, если не общего первичного протекционизма, то непременно рационального, возбуждающего протекционизма.

5) А так как промышленное развитие стран связано со всем их бытом, с развитием их просвещения, государственности и всего участия в общей жизни человечества, и так как от промышленных отношений зависит благосостояние, трудовая деятельность, достаток, богатства и сила народов и государств, в которые они сложились, то своевременное пользование таможенными пошлинами, как средством для развития промышленной деятельности, законно и обязательно ради самых драгоценных государственных и общечеловеческих интересов, ибо ведет к уничтожению монопольных неравенств, национальной исключительности и искусственных экономических преобладаний одних народов над другими. Не идеальничая, очевидно, что дело жизни народов, хотя бы они дошли до окончательного разделения территорий и до условий всеобщего мира, все-таки всегда будет содержать условия для неравенства, соревнования и соперничества того или иного рода. И хотя пределом человеческого развития всегда будет служить — общий мир, все же войны будут, так и в промышленном отношении народов: хотя в пределе будет видна «свободная торговля», протекционизм, надо думать, всегда будет в том или ином виде на деле применяться — пока будут отдельные государства друг от друга независимы, т.е. свободны.

6) Обложение товаров таможенными пошлинами должно подвергаться обсуждению со всех возможных сторон. Возбуждающие протекционные пошлины только тогда и достигают своей цели, когда наименее всего ведут к внутреннему монополизму. Тогда вследствие внутренней конкуренции понижаются цены, возвышается качество и количество добываемых товаров и даже является возможность вывозить избытки в иные страны. Тогда от наложения пошлины выигрывают сперва жители края, где идет производство; потом того государства, которое наложило пошлину, а потом и весь всемирный рынок. Отличным для сего примером может служить пошлина, наложенная на керосин в России. В 60-х годах его ввозили в Россию из Америки, а с 80-х годов стали вывозить из России, до того он подешевел у нас, а чрез этот вывоз упали и мировые цены этого дешевейшего осветительного материала. Без наложения возбуждающей пошлины мы, наверное, и до сих пор освещались бы американским керосином и цена его, наверное, была бы всюду много выше современной. И мы были бы в убытках, и мир не выгадал бы, а нефть пропитывала бы подземный песок бакинских земель, да, понемножку просачиваясь, постепенно терялась бы даром для человечества.

7) Учреждение в стране промышленности, как и распространение образования в народе, требует особых расходов в данное время ради интересов будущего. Свободная торговля может отвечать только тем государствам, которые или не заботятся о развитии силы и средств своей страны, или тем, которые уже прежними заботами достигли до широкого перепроизводства своей промышленности. Советуют сперва поучиться, а потом приниматься за промышленность. Сущность дела и вся история, как просвещения, так и промышленности, показывают, что они легче всего и согласно развиваются вместе и одинаково — под кровом государства и при его сознательных заботах. Только там наука будет любезна народу и станет чрез него развиваться, где промышленное развитие пустило глубокие корни.

8) Хотя назначение фискальных и протекционных пошлин различно, но резкого различия между ними для таких обширных и не развивших своей промышленности стран, как Россия, делать не следует, т.е. фискальные пошлины следует обсуждать, сообразуясь с естественными условиями, в стране существующими. Англия держится начал фритредерских, а получает таможенных пошлин 22% от всего ежегодного дохода казны, а Россия держится протекционизма и получает таможенных пошлин лишь 18% всех доходов казначейства. Можно вообще сказать, как это ни странно звучит на первый раз, что есть в мыслях и на деле фритредерские таможенные пошлины. Бастиа, весь проникнутый английским фритредерством, прямо признает, что следует брать с цены товаров первой необходимости 5% , с предметов удобства 10%, товары же роскоши он предлагает обложить сбором, составляющим от 15 до 20% с цены, то есть ничего не впускать без обложения (sophismеs economiques 1845-1854). Если пошлина равна нулю, то она отвечает «свободной торговле», а если не равна нулю для данных товаров, то закон определяет ее размер. И в этом отношении все и всегда таможенные тарифы были и будут равны между собой, ибо часть товаров впускается беспошлинно. Следовательно, со стороны истории и со стороны логичности, протекционизм, пошлины налагающий, общее фритредерства. Словом, размер таможенной пошлины или ее величина по отношению к данному товару — составляет главную сущность всего таможенного дела в отношении его к развитию промышленности страны, даже до того, что снятие покровительственной пошлины на хлеб, сделанное много лет тому назад в Англии и теперь составляющее вопрос для многих государств Европы, может быть сделано вовсе не под влиянием фритредерства, а ради покровительства своим фабрикам и заводам, товары которых подорожают от дорогого хлеба. Очевидно, значит, что протекционизм, правильно понимаемый, не может быть чужд свободного входа многих товаров. Даже напротив того: правильно понимаемый протекционизм должен вести к высоким таможенным пошлинам лишь на такие товары, которые в данную эпоху жизни страны спрашиваются в ней, имеют в ней условия для развития и процветания и представляют возможность внутреннего соперничества и такого роста, при котором избытки могут сбываться иным странам. Таким образом, правильным «толковым» тарифом должно считать только такой, в котором каждый вид и род товаров обсужден в отдельности, а не в каком-либо теоретическом абстракте — фритредеров или протекционистов.

Во второй главе приводится исторический обзор «таможенных тарифов России» с комментариями от автора, отличающимися широтой взгляда, логичностью и ясностью. «Пока будут государства друг от друга отдельными, с независимыми своими целями, средствами и правительствами, — говорит автор, — до тех пор будет надобность в таможнях. Как это ни просто, но, увы, не всеми понимается. Немцы не разделяют с Россией выгод своего положения, ее целей не преследуют, оградились от ввоза русского хлеба пошлинами; англичане не хотят допускать даже мысли о входе России в Индию, свои сепаратные цели преследуют на всем востоке, так зачем же, если от того нет нам выгоды, давать тем и другим внутри нашей страны все те же права, какие принадлежат русским. Так говорит народное самосознание. Политические причины суть первые в таможенных отношениях. Но из этой злой необходимости следует извлечь все возможное добро, заставившее людей сложиться в государства, подчинить интересы частные — государственным и только чрез них общечеловеческим. Два добра должны, могут и дают таможни. Во-первых, доход государственной казне, во-вторых, возбуждение развития труда внутри страны. Если бы не было таможенных доходов или налогов, следовало бы увеличить другие или изобрести новые. Обложение иностранного товара пошлиной закономерно уже по одному тому, что всякое производство внутри страны несет всякого рода налоги — для надобностей государственной казны». Ради развития внутренних производств прежде всего были уничтожены у нас внутренние таможни. Значение этой меры получает еще большую силу, если взять в соображение, что внешние обороты государств ничтожно малы против внутренних. Так, Россия отпускает пшеницы и ржи не более 20% производства.

Освободив торговлю от внутренних застав, для возмещения казенных доходов обложили привозные товары и устроили таможни. Пошлины эти называются фискальными. Протекционизм сперва не был к этому примешан. Но с нарастанием государственного самосознания таможенные оклады принимают характер покровительственный. Мы не останавливались давать иностранцам много привилегий, надеясь, что они поведут к усилению вывоза за границу русских избытков, но проку не вышло, только иностранный монополизм усиливали. «И надо думать, — говорит автор, — что такие уроки и научили, в конце концов, смотреть на внешние таможенные пошлины не только со стороны доходной статьи, но и со стороны покровительства. Пробовала Россия при Иоаннах отрицательный протекционизм. Опыт убедил, что худ он. Пробовали при Алексее Михайловиче и нулевой. Он на деле — ничего не дал. Пробовали вызывающий протекционизм. Он и при Петре Великом, и при Елизавете Петровне, и при Александре I, и при Николае Павловиче — дал свои плоды, вызвав фабричное тканье и пряденье, дал и свеклосахарное дело, хоть и писалось еще в 20-х годах, что нельзя нам и думать соперничать с тропическими странами в производстве сахарного песку, дал и кое что другое, чему, настойчиво вызывая, покровительствовали. Даже на глазах современников родились небывалые дела с нефтью, потому что их вызывали тарифом и всякими мерами. Но все это опытом дознанное, с разумом истории всех народов согласное и объясняемое самым существом понятий о государственности и промышленности — все это сводилось на задний план; видели одно: свое, если ему покровительствовать, будет дорого и плохо, следовательно это худо; а потому не надо его, возьмем что надо чужое — оно дешевле. Сонм литературы — от беллетристов до экономистов — и тот не понимал, что значит, на какой застой обрекается страна, требующая товары нового времени, а их не производящая, куда придет народ, отпускающий хлеб, вырубающий леса и взамен того заводящий цветы просвещения. Но уроки действительности положили конец этому непониманию. Стремились к иностранному из-за дешевизны, но курс рубля упал, и дешевизна свелась на дороговизну. При этом стало ясным, как день, что если продолжать и дальше спрос иностранного, то падение курса и, следовательно, дороговизна всего иностранного еще будет возрастать, потому что курс будет еще более падать».

Обсуждая тариф 1868 г., автор приписывает ему, этому «охранительному» тарифу, все отрицательные результаты нашей экономической жизни 70-х годов. «Страна и народ беднели. Крепостная, т.е. в сущности экономическая зависимость миллионов русского народа от русских помещиков уничтожилась, а вместо нее наступила экономическая зависимость всего русского народа от иностранных капиталистов. Думали только о сбыте своего хлеба, то есть о способе истощения страны, а забыли вовсе о развитии в народе новых промыслов, отвечающих новому положению, в которое становилась страна благодаря благодетельнейшим мерам прошлого царствования. Вольный труд возбуждался, но ему поприща открыто не было. Железные дороги строились, но на них вывозился только хлеб за иностранные потребности тех же железных дорог. Центры тяжести перемещались от непроизводительных классов в производящие, только не русские, а иностранные, и этот русский хлеб — кормил не свой народ, а чужие. Просвещение разливалось, а ему производительного приложения не оказывалось в ином месте, кроме канцелярий и резонерства — классического покроя. Отсюда, по моему мнению, — говорит автор, — то поголовное отчаяние, в которое впала масса русских людей».

«Таможенный тариф 1868 г. только охранял (за немногими исключениями) то, что достигнуто было ранее, особенно в первую половину царствования Николая Павловича, а потому отвечал промышленному состоянию Зап. Европы 40-х годов, а дело было в 70-х годах и западная промышленность далеко ушла вперед, именно благодаря крупному росту применения пара, каменного угля и железа. Они были знаменем времени, их следовало, во что бы то ни стало, вызвать в России. От охраны прошлого и от ввоза иностранных паровых машин, английского угля и немецкого железа — не могли же они, эти двигатели экономического быта современных стран — развиться в России. А когда истинные корни современного промышленного развития не вызывались, когда их брали от иностранцев, тогда, очевидно, год от года все труднее и труднее становилось наверстывать утраченное время».

Доказывая на примерах все сказанное о тарифе 1868 г., автор переходит к описанию тех приемов, с помощью которых произведен последний пересмотр тарифа в 1890 и 1891 годах, к описанию состава тарифной комиссии и т.д.

Не вдаваясь в доктрины, изучая каждый предмет обложения из жизни и отношений его к другим предметам внутреннего производства, определяя размер обложения с таким расчетом, чтобы, оставляя за ним характер покровительственный, избежать нарождения внутренней монополии, а для предметов, не имеющих естественных задатков развития в стране, назначая лишь фискальные пошлины, — тарифная комиссия для большинства товаров сохранила пошлины, действовавшие до 16 августа 1890 г., а так как в последний период пошлины были подняты на 20%, то в результате для большинства товаров тариф 1891 года оказался ниже тарифа конца 1890 года.

«Не фритредерские оптимистические вожделения руководили таким соображением, — говорит автор, — а простой расчет. Если пошлина оказывалась достаточной для «ограждения и оживления» соответственного производства, то ее оставляли, хотя и были «ходатайства», требовавшие усиления. Они проверялись всякими сведениями и расчетами, особенно же данными о развитии соответственных русских производств и сведениями о возрастании ввоза или его уменьшении, притом с разъяснением того, куда идут ввозимые товары, что достигалось через добычу справок о таможнях, служивших для ввоза, и о железнодорожных товарных движениях».

Опровергнув затем цифровыми данными ходячее мнение еще со времен Тенгоборского, что сбыт русского хлеба зависит от низких тарифов на ввозные товары, и доказав, что купцу все равно, где бы ни купить, да купить дешево, на чем бы ни заработать — на ввозе или вывозе, а потому он отправит в страну и пустой корабль, если рассчитывает приобрести груз так дешево, что окупится фрахт в оба конца, автор касается затем рассуждения о выгодности торговых балансов и доказывает, что они могут варьировать с + или с — и нисколько не влияя на условия жизни, на благоденствие страны, зависящих от других условий, чем баланс. «Не в торговом балансе дело, — говорит автор, — а в развитии труда»⁰⁰¹ .

Заканчивая вторую главу, автор касается весьма веских соображений относительно риска останавливаться на одном хлебном производстве. «Ничто не гарантирует бесконечной производительной силы почвы, хотя бы чернозема. Хлебный вывоз непременно когда-нибудь должен сократиться, что же тогда-то будет? Необходимо развивать другие ресурсы промышленности, ныне получаемые нами из чужих краев».

«Итак, — говорит автор, — господствующее у нас мнение, выраженное Тенгоборским, о пользе низких тарифов для того, чтобы иметь сбыт русскому хлебы, — не только неосновательно, т.е. построено на посылке (из своих “Etudes sur les forces productives de la Russie” Тенгоборский обобщает стремление купца, выехавшего из своей страны, приобрести в чужой земле двойную выгоду от продажи своего товара и от покупки чужеземного), справедливой лишь для торговли, едва начинающейся в отдаленной стране, за какую нельзя считать нашу страну, но и прямо вредно для России, потому что не позволяет ей заменить свой маловыгодный (как будет показано в 3 главе) хлебный отпуск более выгодным отпуском других товаров, которые равномерно, без скачков и «страды», могут идти из России за границу. Распространение вышеупомянутого ложного и пагубного мнения столь велико, что я считал своим долгом остановиться на нем, излагая историю русского тарифа. Но не в этих общих соображениях и крупных цифрах я надеюсь найти главные опорные пункты для внушения иных исходных мыслей, а в рассмотрении отдельных частностей, к чему и приступаю, начиная с хлебных товаров, поставленных во главу русского тарифа».

Третья глава. Хлебные товары и овощи.

По тарифу 1891 г. всякого рода хлеб ввозится беспошлинно. Ввоз хлебов, ограничивающийся транзитом из Румынии в Одесский порт, незначителен и клонится к уменьшению; вывоз же растет. В 1821-26 годах он составлял 8% от всего годового вывоза, а теперь 50%. Вывоз начал расти с эпохи освобождения крестьян и проведения железных дорог. Однако вывоз очень непостоянен, зависит от урожаев, факт давно известный и сам собою понятный. Менее ясен другой факт, что средняя цена вывозимого от нас хлеба год от года понемногу, но постепенно падала. Это не зависит от возрастания пропорции вывоза. Цену хлеба роняют многие причины, особенно же конкуренция. «Настроим мы элеваторов, — говорит автор, — подвезем хлеб к портам как можно подешевле, а не получим ли меньше, если не примем других мер? А какие меры? Взгляните на вывоз других товаров — цифры их возрастают, особенно же с тех пор, как принимаются явные протекционные меры для развития внутренней промышленности. Англия когда-то не только себя кормила, но вывозила хлеб, когда была беднее, а теперь все уменьшает разведение зернового хлеба, предоставляя другим народам заниматься этим невыгодным и рискованным промыслом, а сама покупает хлеб и занимается другими, ныне более выгодными промыслами. На каждого жителя, при некотором разнообразии пищи, в день идет около 1-1/4 ф. хлеба, т.е. в год около 10 пудов, а они стоят от 5 до 12 руб., что составляет менее 1/10 доли расходов на остальные необходимейшие людские потребности. Англичане тем правильнее рассчитывают прожить на счет других людских потребностей, удовлетворяемых всякими иными видами промышленности, что есть народы, которых Тенгоборские уверили, что они назначены быть земледелами, хлебными поставщиками. Но выводы из этого пока отложим, а теперь обратимся к таможенным окладам на хлеб в иностранных государствах. Цель понятна: защитить своих земледельцев от конкуренции наших, североамериканских и т.п. земледелов, доставляющих дешевый хлеб на рынки Западной Европы».

Что пошлины эти не боевые, как их называют, не составляют якобы возмездия на наше обложение иностранных мануфактурных товаров, не требует доказательств, а потому автор находит более удобным и полезным доказать два положения: «1) что хлебные пошлины западноевропейских стран не мешают нисколько нашей хлебной торговле и 2) что хлебная торговля представляет нам, при всей временной выгоде, немало вреда и должна сама собою постепенно уменьшаться, особенно же быстро по мере того, как Россия станет наживаться, развивая другие отрасли промышленности».

Автор доказывает эти положения прежде всего тем, что сельский труд производства зернового хлеба, при современных его ценах, гораздо менее выгоден, чем труд, приложенный к большинству других отраслей современных деятельностей жителей Европы — даже и тогда, когда цена хлеба поднимается на всю величину ныне наложенных хлебных пошлин. По выводам автора, рабочий день земледельца в среднем равняется 70 к., тогда как при добывании каменного угля в Донецком бассейне рабочий день в среднем дает 1 р. 46 коп., т.е. в два раза более.

«Западноевропейские страны спрашивают в год 860 (мил.) пудов пшеницы и других зерновых хлебов. Главнейшим поставщиком или кормильцем этих стран издавна и поныне является Россия, вывозящая ныне в год около 450 мил. пуд. всех хлебов, в том числе около 180 мил. пуд. пшеницы. Вывоз России составляет немного более половины всех хлебов, спрашиваемых Западной Европой, и немного менее половины пшеницы, ею требуемой».

«Как Англия с ее 38 мил. жителей стоит во главе потребителей, так Россия с ее тройным числом жителей стоит во главе поставщиков хлебного товара. Обращаю внимание на то, что легко перестать быть поставщиком, но трудно, хотя не абсолютно невозможно, перестать спрашивать хлебный товар. Увеличивая свое народонаселение и свое внутреннее производство фабрично-заводских товаров, Россия будет стремиться уменьшать свои внешние предложения хлеба, а Англия, увеличивая свои посевы пшеницы, своими переселенцами, культивируя почву теплых стран и уменьшая свое относительное производство отпускных фабрикатов, будет также влиять на цены хлеба, и дело будет стремиться к лучшему, чем ныне, положению. Пошлины, налагаемые на хлеб Германией, Францией, Португалией и др., не уменьшают и уменьшать не могут цены нашего хлеба. Она уменьшалась от соперничества С.-А. С. Штатов, Индии и др. стран, начавших снабжать Европу хлебами, и результат пошлин тот же, какой надобен самой России: хлеб в Западной Европе и всюду дорожает, а потому заводы и фабрики должны будут платить за него больше, следовательно, их товары должны дорожать и перестанут возрастать с той быстротой, какая свойственна была эпохе падения хлебных цен и свободного впуска товаров в страны, доставляющие хлеб. Иначе сказать: хлебные пошлины не полезны, а скорее вредны для стран, подобных Франции и Германии, а нам вреда они не могут наносить ни со стороны спроса хлеба (он возрастает со времени действия пошлин), ни со стороны возбуждения нашей заводско-фабричной деятельности».

«Хлеб стал дешеветь в 80-х годах — не от пошлин, а от перепроизводства. Россия и С.-А. С. Штаты, в погоне за одними и теми же рынками, стали увеличивать производство и предложение, отчего и вышло падение цен, не могущее долго длиться и ныне уже прекратившееся».

Неравенство нашего торгового положения с американским состоит не в том одном, что наш климат иной, что у нас капиталов меньше и заводско-фабричной промышленности меньше, а главным образом в том, что наш отпуск хлеба составляет чересчур большой процент, современным условиям вовсе не отвечающий. Хлебный наш вывоз составляет около половины всего вывоза, и едва ли наш сельский промысел не превосходит в несколько раз другие добывающие виды нашей промышленности, тогда как в С.-А. С. Штатах как в вывозе, так и во внутреннем производстве соблюдается гораздо большее равновесие между сельскохозяйственным и др. видами промышленности.

В числах это виднее. Год, кончающийся 30-го июня 1889 г., дал следующий вывоз из С.-А. С. Штатов:

Наш же годовой вывоз сводится в среднем для 1884-1888 гг. к следующему:

«Это преобладание хлебного отпуска над всеми другими составляет больное место наших внешних сношений».

«Прежде чем оставить русский хлебный вопрос в его связи с таможенными тарифами, считаю полезным в немногих словах обратить внимание сельских хозяев на обстоятельство, нередко упускаемое из виду, а именно на помощь, какую могут приносить соседние заводы сельскому хозяйству, а особенно такие, которые спрашивают для переделки продукты земледелия. — Оттого только там, например в Англии, Бельгии, Голландии, Зап. Германии, Северной Франции, где сельское хозяйство перемежается с заводами и фабриками, только там и существуют совершеннейшие формы интенсивного хозяйства, только там урожай с 1/4 или 1/5 всей пашни дает столько же (или даже больше) хлебов, сколько в экстенсивной культуре с 1/2 и даже с 2/3 земли; только там есть расчет не истощать поля культурой, а улучшать. Представление о том, что можно завести интенсивную культуру, не имея под руками потребителя, относится к числу мечтаний, невыполнимых в действительности, именно потому, что в интенсивном хозяйстве хлебное зерно уже уходит на второй план, а вперед выступают корнеплоды и травы, скотоводство и удобрение, для которых не будет жизни без соседнего спроса на продукты и без соседних источников для получения подсобных удобрений. А потому желание усовершенствовать русское сельское хозяйство, которое слышится ныне все чаще и чаще, не только не противоречит, но прямо требует, вместе с тем или даже ранее того, устройства у нас заводов и фабрик, чтобы хотя около них могло начаться коренное улучшение нашего полеводства и увеличение его доходности». Наши сельскохозяйственные винокуренные заводы служат тому явным примером.

Автор доказывает затем, что в будущем надо ожидать возвышение потребности в хлебе и вообще все большего роста оборотов всемирной торговли и тогда будет цена хлебу стоять правильная.

«Но хотя земледелие России представляет много шансов для дальнейшего своего возрастания, все же, — говорит автор, — оно много ближе к пределу возможного своего развития (принимая во внимание климат и почву), чем все другие отрасли промышленности, гармоническое развитие которых, в связи с земледелием, составляет единственное ручательство в прочности всякого рода, потому именно, что связь разнородных видов деятельности служит к очевидному укреплению каждой из них».

В главе четвертой рассматриваются таможенные пошлины с колониальных товаров и напитков. Интерес этой главы сосредоточивается на чае и спирте, затем идет серия товаров, возбуждение производства которых не составляет первостепенной задачи русской таможенной системы, а потому я и оканчиваю этим изложение содержания «Толкового Тарифа», обещающего принести большую пользу русскому сознанию своих государственных интересов, не перестающему и до сего времени увлекаться учением о свободной конкуренции, о правительственном невмешательстве в экономическую жизнь народа, так усердно проповедуемом англичанами, заручившимися под покровом двухвекового протекционизма достаточным развитием всех отраслей промышленности, капиталами, знанием, чтобы выступить на состязание с остальными народами Европы в полной надежде на успех. Пользуясь принципом «свободы и равенства», так увлекавшим всю Европу своими высокими целями, англичане заняли настолько преобладающее положение в промышленности, что конкуренция с ними сделалась невозможной. Что же до человечества, то оно вместо уничтоженных в конце прошлого столетия юридических привилегий и монополий встретилось с фактической монополией, а распределение довольства и благосостояния между народами сделалось еще неравномернее.

Принцип свободы труда, свободной конкуренции в международной торговле представлял для некоторых государств Европы, а в особенности для Англии, большие выгоды. Он сулил в будущем прекрасный способ упрочить экономическое положение мануфактурных государств за счет земледельческих. Отсюда — пропаганда свободной торговли со стороны Англии, успевшей ранее других государств, благодаря покровительственной системе и вследствие развития научных знаний и технических изобретений, получить преобладающее значение в мануфактурном деле и достичь монополии в международной торговле сырыми материалами и обработанными на своих фабриках продуктами. Она с самодовольствием взирала на свое экономическое положение. Она заставила многие страны работать в ее пользу, принудив их брать произведения своих фабрик взамен хлеба и сырья. Тут, вопреки принципу «свободы и равенства», целые страны попали в экономическое рабство всесветному монополисту.

Таков смысл английской проповеди о «свободной торговле», о «свободной конкуренции», о «правительственном невмешательстве» и т.д. Но всему этому пришел конец, и снова призываются к жизни вмешательство и регламентация государства. Функция государства не должна ограничиваться одной только защитой политических прав своего народа, но должна распространяться и на условия его экономической жизни. Правительства не должны останавливаться перед трудностью этой задачи из боязни случайных противоречий в своих действиях. Замеченные ошибки могут быть исправляемы своевременно и нисколько не помешают в общем политике, преследующей известную цель, известное направление всей экономической деятельности государства, обещающее ему полный расцвет трудовой его жизни.

Я тем более счел своей обязанностью вкратце познакомить Совет Московского Отделения нашего Общества с «Толковым Тарифом», что труд во многом представляет редкое явление в нашей экономической и финансовой литературе своим широким, смелым, непредубежденным взглядом на насущные интересы государства. Труд этот открывает многое, что скрывалось и сейчас скрывается в тумане фраз и всяких софизмов большинства сочинений и учебников, касающихся наших экономических интересов. Молодежь, черпающая из этих книг и учебников предвзятые выводы фритредерского пошиба, найдет в «Толковом Тарифе» отрезвляющее средство от этого очарования авторитетными истинами, не имеющими за собой ничего национального, ничего реального.

Пренебрегая необходимыми по времени фабриками и заводами, развивая только сельское хозяйство и торговлю, «Тенгоборский и другие авторы тарифов 1850-1868 годов не понимали, — говорит автор «Толкового Тарифа», — что за привозные продукты этих заводов и фабрик придется отдавать весь хлеб и всю торговлю, да еще должать и должать, а народу отставать и отставать. Тут никакие виды свобод не помогут, тут дело идет о понимании того, что и умелость, и разумность, и деньги, и хлеб, и порядок, и независимость — все может уйти в наш век в уплату за потребность заводских и фабричных продуктов, ибо ныне век — промышленности. Они видели только оборотную сторону возбуждающего или вызывающего протекционизма, а лицевой стороны видеть не хотели или не могли, восхищенные погоней за плодами просвещения, не думая о его корнях, которые в промышленности и содержатся».