[Mises L. von. Liberalismus.
1927.
Мизес Л. фон. Либерализм / Пер. с англ. А. В. Куряева. – М.: Социум, Экономика,
2001. 239 с.]
————————————
Глава 4. Либерализм и политические партии
1. “Доктринерство” либералов
2. Политические партии
3. Кризис парламентаризма и идея конгресса, представляющего особые интересы
4. Либерализм и партии особых интересов
5. Партийная пропаганда и партийная организация
6. Либерализм как “партия капитала”
————————————
————————
————
Классический либерализм упрекают в излишнем упрямстве и недостаточной готовности идти на компромиссы. Якобы именно благодаря этой негибкости он потерпел поражение в борьбе с разного рода нарождающимися антикапиталистическими партиями. Если бы он, как это сделали другие партии, осознал важность компромисса и уступок популярным лозунгам для завоевания расположения широких масс, то смог бы сохранить по крайней мере часть своего влияния. Но он никогда не заботился о том, чтобы создать партийную организацию и партийный аппарат, как это сделали антикапиталистические партии. Он никогда не придавал значения политической тактике в ходе предвыборных кампаний или парламентской работы. Он никогда не принимал участия в лукавых интригах или политическом торге. Это непреклонное доктринерство неизбежно привело к упадку либерализма.
Фактические утверждения, содержащиеся в этом заявлении, полностью соответствуют истине. Но считать это упреком по отношению к либерализму — значит обнаруживать полное непонимание его сути и духа. Основное и самое глубокое из фундаментальных прозрений либеральной мысли состоит в том, что именно идеи составляют фундамент, на котором возведено и держится все величественное здание человеческого общественного сотрудничества, и что прочная общественная структура не может быть построена на основе ложных и ошибочных идей. Ничто не может служить заменой идеологии, которая повышает ценность человеческой жизни путем поощрения общественного сотрудничества, — и менее всего ложь, называется ли она “тактикой”, “дипломатией” или “компромиссом”. Если люди добровольно, в силу понимания общественной необходимости, не будут делать то, что нужно делать для сохранения общества и роста всеобщего благосостояния, то никто не сможет направить их на путь истинный никакими хитрыми уловками и махинациями. Если они ошибаются и заблуждаются, их нужно попытаться просветить с помощью обучения. Но если их невозможно просветить, если они упорствуют в своем заблуждении, тогда ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить катастрофу. Трюки и ложь демагогических политиков могут пригодиться тем, кто, будь они честны или вероломны, работает на разрушение общества. Но дело общественного прогресса, дело дальнейшего развития и интенсификации общественных связей не может делаться посредством лжи и демагогии. Никакой силе на Земле, никакой хитрой уловке или ловкому обману не удалось одурачить человечество настолько, чтобы заставить его принять социальное учение, которое оно не только не признает, но и открыто отвергает.
Для того, кто желает вернуть мир к либерализму, открыт только один путь — убедить своих сограждан в необходимости принятия на вооружение либеральной программы. Эта просветительская работа — единственная задача, которую либерал может и должен выполнять, чтобы предотвратить, насколько у него хватит сил, самоуничтожение, к которому сегодня общество стремительно приближается. Здесь нет места для уступок ни одному из любимых или привычных предрассудков и заблуждений. Что касается решения вопроса о том, будет ли общество продолжать свое существование, будут ли миллионы людей процветать или погибнут, то здесь нет места для компромиссов, проистекающих от слабости или от чрезмерного почтения к чувствам других.
Если либеральным принципам будет вновь позволено направлять политику великих наций, если революция в общественном мнении снова предоставит капитализму свободу, мир постепенно сумеет выкарабкаться из того состояния, в которое его завела политика объединенных антикапиталистических фракций. Иного выхода из нынешнего политического и социального хаоса нет.
Самой серьезной иллюзией классического либерализма был его оптимизм в отношении направленности эволюции общества. Поборникам либерализма — социологам и экономистам XVIII и первой половины XIX в. и их сторонникам — казалось бесспорным, что человечество будет неуклонно подниматься по ступеням совершенства и ничто не в состоянии остановить этот прогресс. Они были твердо убеждены, что рациональное знание открытых ими фундаментальных законов общественного сотрудничества и взаимозависимости вскоре станет всеобщим, и после этого общественные узы, мирно объединяющие человечество, станут еще теснее, общее благосостояние будет постоянно расти, а цивилизация будет подниматься на все более высокие уровни культуры. Ничто не могло поколебать их оптимизма. Когда атаки на либерализм стали все более неистовыми, когда со всех сторон господство либеральных идей в политике стало оспариваться, они расценили это как последний залп арьергардных боев отживающей системы, не требовавший серьезного изучения и контратаки, поскольку в любом случае вскоре она рухнет без посторонней помощи.
Либералы придерживались мнения, что все люди обладают достаточными интеллектуальными способностями, чтобы правильно рассуждать о сложных проблемах общественного сотрудничества и действовать соответствующим образом. Они были настолько поражены ясностью и самоочевидностью рассуждений, посредством которых они пришли к своим политическим идеям, что просто не могли взять в толк, каким образом кто-то мог их не понять. Они никогда не осознавали двух фактов: во-первых, широкие массы не обладают достаточной способностью мыслить логически, и, во-вторых, в глазах большинства людей, даже если они способны признать истину, кратковременная конкретная выгода, которой можно воспользоваться немедленно, кажется более значимой, чем устойчивый больший выигрыш, который необходимо отложить. Большинство людей не имеют интеллектуальных способностей, необходимых для того, чтобы проникнуть в суть проблем — в конечном счете очень сложных — общественного сотрудничества, не говоря уже о том, что они не обладают силой воли, необходимой для того, чтобы переносить временные жертвы, которые требует любая деятельность в обществе. Лозунги интервенционизма и социализма, а особенно предложения по частичной экспроприации частной собственности всегда находили быстрое и восторженное одобрение масс, ожидавших от них прямой и немедленной выгоды.
Не может быть более прискорбного непонимания смысла и природы либерализма, чем мнение о том, что можно обеспечить победу либеральных идей, прибегая к методам, применяемым сегодня другими политическими партиями.
В сословно-кастовом обществе, состоящем не из граждан, обладающих равными правами, а подразделенном на разряды, представители которых обладают разными обязанностями и правами, политических партий в современном смысле не существует. До тех пор пока не задеваются особые привилегии и неприкосновенность различных каст, между ними царит мир. Но как только кастовые привилегии и общественное положение ставятся под вопрос, возникают споры, и гражданской войны можно избежать только в том случае, если та или иная сторона, осознавая свою слабость, уступит, не прибегая к оружию. Во всех конфликтах подобного рода позиция каждого индивида с самого начала определяется его положением как члена той или иной касты. Разумеется, некоторые ренегаты в предвкушении, что, перейдя на сторону врагов, они смогут получить какой-то выигрыш, могут сражаться против членов своей касты, поэтому рассматриваются ими как предатели. Но, не считая таких исключительных случаев, человек не сталкивается с вопросом, к какой из противостоящих групп ему следует присоединиться. Он стоит на стороне членов своей касты и разделяет их судьбу. Каста или касты, неудовлетворенные своим положением, восстают против существующего порядка и должны отвоевывать свои требования, преодолевая сопротивление остальных. Конфликт заканчивается тем — если только в случае поражения мятежников все не остается как было, — что старый порядок заменяется новым, в котором права различных каст отличаются от их распределения в прошлом.
С приходом либерализма появилось требование об отмене всех особых привилегий. Сословно-кастовое общество было вынуждено уступить дорогу новому порядку, в котором существовали только граждане с равными правами. Атаке подверглись уже не только особые привилегии различных каст, а само существование всех привилегий. Либерализм уничтожил все социальные барьеры и освободил человека от ограничений, которыми опутывал их старый порядок. Именно в капиталистическом обществе, в условиях системы правления, основанной на либеральных принципах, человеку впервые была предоставлена возможность непосредственно участвовать в политической жизни и предложено принять личное решение по поводу политических целей и идеалов. В прежнем сословно-кастовом обществе политические конфликты возникали только между разными кастами, каждая из которых выступала против остальных единым фронтом; или, если такие конфликты отсутствовали, то внутри касты, которой было позволено участвовать в политической жизни, между различными группировками и кликами возникали фракционные конфликты за влияние, власть и место у руля. Только при государственном устройстве, когда все граждане пользуются равными правами, — в соответствии с либеральным идеалом, который никогда и нигде не был достигнут полностью, — могут существовать политические партии, состоящие из людей, объединенных стремлением воплотить в жизнь свои представления в области законодательств и государственного управления. Различия во взглядах на наилучшие пути достижения либеральной цели — обеспечения мирного общественного сотрудничества — вполне могут существовать, и эти различия во взглядах должны вызвать споры в виде конфликта идей.
Таким образом, в либеральном обществе могут существовать и социалистические партии. В либеральной системе не исключено существование даже партий, стремящихся добиться особого правового положения для отдельных групп. Но все эти партии должны признавать либерализм (по крайней мере временно, пока они не выйдут победителями) и использовать в своей политической борьбе только оружие интеллекта, который либерализм расценивает как единственно допустимое в подобных столкновениях, даже если в конечном счете, подобно социалистам или поборникам особых привилегий, члены антилиберальных партий отвергают либеральную философию. Так, некоторые из домарксистских “утопических” социалистов боролись за социализм в рамках либерализма, а в золотой век либерализма в Западной Европе духовенство и дворянство пытались достичь своих целей в рамках современного конституционного государства.
Партии, которые мы видим сегодня, относятся к совершенно другому типу. Разумеется, какая-то часть их программы имеет отношение ко всему обществу и обращена к проблеме достижения общественного сотрудничества. Но содержание этой части их программы состоит только из уступок, которые либеральной идеологии удалось из них выжать. То, чего они добиваются в действительности, изложено в другой части их программы, на которую только и направлено их внимание и которая находится в непримиримом противоречии с частью, сформулированной в терминах всеобщего благосостояния. Современные политические партии являются выразителями интересов не только некоторых привилегированных социальных групп, оставшихся от прежних времен и желающих сохранить и расширить традиционные привилегии, которые либерализм вынужден был им оставить, поскольку его победа не была полной, но и определенных групп, которые стремятся к определенным привилегиям, т.е. желают добиться статуса касты. Либерализм адресуется ко всем и предлагает программу, одинаково приемлемую для всех. Он никому не обещает привилегий. Призывая к отказу от проталкивания особых интересов, он даже требует пойти на определенные жертвы, хотя, конечно, лишь временно, — отказаться от относительно небольшого преимущества, чтобы получить б(льшую выгоду. Но партии особых интересов адресуются только к части общества. Этой части, для которой они только и намерены работать, они обещают особые преимущества за счет остального общества.
Все современные политические партии и все современные партийные идеологии возникли в качестве реакции на либерализм со стороны групп особых интересов, борющихся за привилегированное положение. Разумеется, привилегированные социальные группы с особыми интересами и исключительными правами и конфликты между ними существовали и до подъема либерализма, но в те времена идеология сословного общества могла выражаться абсолютно прямо и без смущения. В конфликтах, случавшихся между сторонниками и оппонентами особой привилегии, никогда не возникали ни вопросы об антиобщественном характере всей системы, ни необходимость ее оправдания с точки зрения интересов общества. Поэтому нельзя напрямую сравнивать старую систему привилегированных социальных групп с деятельностью и пропагандой современных партий особых интересов.
Чтобы понять истинный характер этих партий, необходимо иметь в виду тот факт, что изначально они появились исключительно с целью защиты особых привилегий от учений либерализма. Доктрины этих партий не являются, подобно доктрине либерализма, политическим приложением всеобъемлющей, тщательно продуманной теории общества. Политическая идеология либерализма выведена из фундаментальной системы идей, которая сначала была разработана в качестве научной теории, без мыслей об ее политическом значении. В отличие от этого, особые права и привилегии, отстаиваемые антилиберальными партиями, изначально уже существовали в общественных институтах, и именно в оправдание последних затем были предприняты попытки разработать соответствующую идеологию — задача, которая в целом воспринималась как второстепенная и от которой легко можно было отделаться несколькими краткими фразами. Фермерские группы считают достаточным указать на необходимость сельского хозяйства. Профсоюзы апеллируют к незаменимости труда. Партии среднего класса указывают на важность существования социального слоя, представляющего собой золотую середину. Кажется, их мало беспокоит, что подобные призывы никак не способствуют доказательству для широкой публики необходимости или даже выгодности особых привилегий, которых они добиваются. Группы, которые они хотят привлечь на свою сторону, пойдут за ними в любом случае, а что касается остальных, то любые попытки рекрутирования сторонников из их рядов будут тщетными.
Таким образом, все современные партии особых интересов, независимо от того, сколь различны их цели или насколько яростно они могут сражаться друг против друга, образуют единый фронт в борьбе против либерализма. Для них всех основной принцип либерализма, состоящий в том, что правильно понимаемые интересы всех людей в долгосрочной перспективе совместимы, — все равно что красная тряпка для быка. Они убеждены в существовании непримиримых конфликтов интересов, которые могут быть урегулированы только в результате победы одной фракции над другими, с выгодой для первой и в ущерб последним. Либерализм, как утверждают эти партии, не то, чем он старается казаться. Он также представляет собой не что иное, как партийную программу, отстаивающую особые интересы конкретной группы — буржуазии, т.е. капиталистов и предпринимателей, против интересов всех остальных групп.
Это голословное утверждение представляет собой часть пропаганды марксизма, что в значительной степени объясняет успех последнего. Если считать доктрину о непримиримом конфликте между интересами различных классов общества, основанного на частной собственности на средства производства, догмой, выражающей суть марксизма, тогда все партии, действующие сегодня на европейском континенте, следует рассматривать как марксистские. Доктрина классовых противоречий и классового конфликта принята на вооружение и националистическими партиями, поскольку они также считают, что противоречия в капиталистическом обществе существуют и что порождаемые ими конфликты должны развиваться естественным образом. От марксистских партий они отличаются только тем, что хотят преодолеть классовые конфликты, вернувшись к сословному обществу, устроенному в соответствии с их рекомендациями, и перенеся линию фронта на международную арену, где, как они считают, она и должна проходить. Они не оспаривают утверждения, что общество, основанное на частной собственности на средства производства порождает конфликты. Они просто говорят, что не следует допускать их возникновения, а чтобы их устранить, они хотят направлять и регулировать частную собственность с помощью актов государственного вмешательства. Капитализм они хотят заменить интервенционизмом. Однако, в конечном счете, это ничем не отличается от того, что говорят марксисты. Они также обещают привести мир к новому социальному порядку, в котором не будет классов, классовых противоречий или классовых конфликтов.
Чтобы понять смысл доктрины классовой борьбы, необходимо иметь в виду, что она направлена против либеральной доктрины гармонии правильно понимаемых интересов всех членов свободного общества, основанного на принципе частной собственности на средства производства. Либералы утверждали, что с устранением всех искусственных кастовых и сословных различий, с отменой всех привилегий и установлением равенства перед законом больше ничто не стоит на пути мирного сотрудничества всех членов общества, потому что тогда их правильно понимаемые долгосрочные интересы совпадут. Все возражения, которые сторонники феодализма, особых интересов и сословных различий пытались выдвинуть против этой доктрины, очень скоро продемонстрировали свою полную необоснованность и не смогли завоевать сколько-нибудь заметной поддержки. Однако в системе каталлактики001 Рикардо можно обнаружить отправную точку новой теории конфликта интересов в рамках капиталистического общества. Рикардо полагал, что ему удалось показать, каким образом в ходе поступательного экономического развития изменяется соотношение трех форм дохода в его системе, а именно прибыли, ренты и заработной платы. Именно это побудило нескольких английских авторов в 30—40-х гг. XIX в. говорить о трех классах — капиталистах, землевладельцах и наемных рабочих и утверждать, что между этими группами существуют неразрешимые противоречия. Эту мысль позднее подхватил Маркс.
В “Манифесте Коммунистической партии” Маркс еще не проводил различий между кастой и классом. Только позднее, когда в Лондоне он познакомился с работами забытых памфлетистов 20-х и 30-х гг. и под их влиянием стал изучать систему Рикардо, он осознал, что проблема заключается в том, чтобы показать, что даже в обществе, свободном от кастовых различий и привилегий, все равно существуют непримиримые конфликты. Этот антагонизм интересов Маркс вывел из системы Рикардо, выделив три класса — капиталистов, землевладельцев и рабочих. Но он никогда твердо не придерживался этой классификации. Иногда он утверждает, что существуют всего два класса — имущих и неимущих; иногда он выделяет больше классов, чем два или три. Однако ни Маркс, ни один из его многочисленных последователей ни разу не попытались хоть как-то определить понятие и природу классов. Показательно, что глава под названием “Классы” в третьем томе “Капитала” внезапно обрывается после нескольких предложений. С момента первого появления “Манифеста Коммунистической партии”, где Маркс впервые сделал классовое противоречие и классовую борьбу краеугольным камнем всего своего учения, до момента его смерти прошла жизнь целого поколения. На протяжении всего этого времени Маркс писал том за томом, но он так никогда по существу не объяснил, что следует понимать под словом “класс”. Трактуя проблему классов, Маркс никогда не пошел дальше догмы, или, лучше сказать, лозунга — простого утверждения, не подкрепленного никаким доказательством.
Чтобы доказать правильность доктрины классовой борьбы, необходимо было установить два факта: с одной стороны, что интересы членов одного класса идентичны, а с другой — что то, что выгодно одному классу, наносит ущерб другому. Этого, однако, сделано не было. Фактически такие попытки даже не предпринимались. Как раз потому, что все “товарищи по классу” находятся в одинаковом “социальном положении”, между ними существует не тождество интересов, а, наоборот, конкуренция. Например, рабочий, принятый на работу на более благоприятных условиях, заинтересован в устранении конкурентов, которые могли бы снизить его доход до среднего уровня. В то время, когда доктрина международной солидарности пролетариата постоянно провозглашалась в пространных резолюциях международных марксистских конгрессов, рабочие Соединенных Штатов и Австралии возводили непреодолимые преграды на пути иммиграции. Посредством сложной сети мелких норм и правил английские тред-юнионы сделали невозможным проникновение посторонних в свои отрасли труда. Хорошо известно, чт( на протяжении последних нескольких лет было сделано рабочими партиями во всех странах. Конечно, можно сказать, что этого не должно было случиться; что рабочим следовало бы действовать иначе; то, что они сделали, было неправильным. Но невозможно отрицать, что это прямо соответствовало их интересам — по крайней мере на тот момент.
Либерализм показал, что антагонизм интересов, который, как предполагается в соответствии с широко бытующим мнением, существует между разными людьми, группами или слоями общества, основанного на частной собственности на средства производства, на самом деле отсутствует. Любое увеличение совокупного капитала повышает доход капиталистов и землевладельцев в абсолютном исчислении, а доход рабочих — как абсолютно, так и относительно. Что касается их дохода, то любое изменение интересов различных групп и слоев общества — предпринимателей, капиталистов, землевладельцев и рабочих — происходит совместно и имеет одно направление на протяжении всех фаз своего колебания; меняется лишь соотношение их долей в общественном продукте. Только в случае подлинной монополии на определенный вид полезных ископаемых интересы землевладельцев противоречат интересам членов других групп. Интересы предпринимателей никогда не могут расходиться с интересами потребителей. Предприниматель преуспевает тем больше, чем лучше ему удается предвосхитить желания потребителей.
Конфликты интересов могут возникать только в той мере, в какой интервенционистская политика государства или вмешательство общественных сил, вооруженных властью принуждения, ограничивают свободу собственников распоряжаться своими средствами производства. Например, с помощью протекционистских тарифов может быть искусственно завышена цена на определенные изделия, или посредством устранения всех конкурентов на их рабочие места может быть увеличена заработная плата определенных групп рабочих. К такого рода случаям применима знаменитая аргументация школы свободной торговли, никем не опровергнутая и неопровержимая вовеки. Конечно, подобные особые привилегии могут быть выгодными для соответствующих групп, ради которых они были установлены, но только в том случае, если другие группы не смогли добиться подобных привилегий для себя. Но нельзя предполагать, что большинство людей можно будет длительное время вводить в заблуждение по поводу реальной значимости этих привилегий, чтобы они добровольно их терпели. Если же, несмотря на это, привилегии будут введены принудительно при помощи силы, то это спровоцирует открытое неповиновение — короче говоря, нарушение мирного хода общественного сотрудничества, сохранение которого соответствует интересам всех. Если попытаться решить эту проблему, сделав особые привилегии не исключением в пользу одного или нескольких человек, групп или слоев общества, а общим правилом, прибегая, например, к импортным пошлинам, чтобы защитить большую часть изделий, продаваемых на внутреннем рынке, или используя одинаковые меры, чтобы затруднить доступ к большинству профессий, то преимущества, извлекаемые каждой группой, будут уравновешиваться причиняемым им ущербом, и конечным результатом будет то, что все пострадают от снижения производительности труда.
Если кто-то отвергает доктрину либерализма и высмеивает вызывающую споры теорию “гармонии интересов всех людей”, то в отличие от того, что ошибочно полагают все школы антилиберальной мысли, также неверно, что может существовать солидарность интересов в рамках более узких кругов, например, среди людей одной нации (против людей другой нации) или среди членов одного “класса” (против других классов). Чтобы доказать существование такой солидарности, необходим особый способ аргументации, которому никто еще не следовал и даже не пытался следовать. Ибо все аргументы, которые можно использовать в пользу доказательства солидарности интересов членов любой группы, помимо этого, доказывают гораздо большее, а именно солидарность интересов в рамках всемирного общества. То, как эти очевидные конфликты интересов, которые на первый взгляд кажутся непримиримыми, в действительности являются разрешимыми, можно показать только посредством рассуждения, которое все человечество трактует как по своей сути гармоничное сообщество и не оставляет места для демонстрации какого бы то ни было непримиримого антагонизма между народами, классами, расами и т.д.
Антилиберальным партиям только кажется, что они доказывают солидарность интересов в рамках наций, классов, рас и т.д. На самом деле они всего лишь рекомендуют членам этих отдельных групп объединиться в общей борьбе против всех остальных групп. Когда они говорят о солидарности интересов в рамках этих групп, они не столько констатируют этот факт, сколько утверждают постулат. На самом деле они говорят не то, что “интересы одинаковы”, а скорее то, что “интересы нужно сделать одинаковыми путем объединения для совместных действий”.
Современные партии особых интересов с самого начала совершенно открыто и недвусмысленно провозглашают, что целью их политики является создание особых привилегий для определенной группы. Аграрные партии выступают за протекционистские тарифы и другие преимущества (например, субсидии) для фермеров; усилия партий госслужащих направлены на обеспечение привилегий бюрократам; региональные партии занимаются выбиванием особых преимуществ для жителей определенных регионов. Как бы они ни старались смягчить свое поведение, заявляя, что благосостояние всего общества может быть достигнуто только путем содействия интересам сельского хозяйства, государственных служащих и т.д., очевидно, что деятельность всех этих партий направлена на получение выгод для какой-то одной группы общества, без учета общества в целом и всех остальных групп. В самом деле, их исключительная забота только об одной части общества и их усилия и старания, направленные на обеспечение только их блага, с годами становятся все более очевидными и циничными. Когда современные антилиберальные движения еще пребывали в младенческом возрасте, они были вынуждены действовать в этих вопросах более осмотрительно, так как поколение, воспитанное на либеральной философии, считало антиобщественным незамаскированное отстаивание особых интересов различных групп.
Защитники особых интересов могут образовывать крупные партии только путем создания единой боевой единицы из объединенных сил различных групп, особые интересы которых находятся в конфликте друг с другом. Однако привилегии, предоставляемые особой группе, имеют практическую ценность только тогда, когда они достаются меньшинству и не перевешиваются привилегиями, предоставляемыми другой группе. Но сегодня небольшие группы не могут на это надеяться, если только обстоятельства не складываются исключительно благоприятно, тогда как либеральное осуждение привилегий знати все еще сохраняет некоторые следы своего былого влияния, чтобы суметь добиться рассмотрения своих претензий, когда привилегированный класс добивается превосходства над всеми другими группами. Поэтому все партии особых интересов стремятся создать крупные партии из относительно небольших групп с различающимися, а по сути дела откровенно противоречащими друг другу интересами. Но учитывая образ мышления, заставляющий малые партии выдвигать и отстаивать требования особых привилегий, достижение этой цели совершенно невозможно посредством открытого объединения различных групп. Никаких временных жертв нельзя требовать от человека, который пытается добиться привилегированного положения для своей группы или даже для одного себя. Если бы он был способен понять причины, по которым необходимо идти на временные жертвы, то он мыслил бы либерально, а не в категориях тех, кто борется за особые привилегии. Нельзя также открыто сказать ему, что он больше выиграет от привилегий, предназначенных для него, чем потеряет от привилегий для других, на которые он должен будет согласиться, ибо никакие разговоры и переписку по этому поводу в долгосрочной перспективе нельзя утаить от остальных, что побудит их поднять свои требования еще выше.
Таким образом, партии особых интересов обязаны соблюдать осторожность. Говоря о своей главной цели, они должны изъясняться двусмысленными выражениями, призванными затуманить истинное положение дел. Протекционистские партии представляют собой наилучший пример такого рода увиливания. Они всегда должны заботиться о том, чтобы представить заинтересованными в предлагаемых ими протекционистских тарифах более широкие группы. Когда ассоциации производителей выступают в защиту протекционистских тарифов, партийные лидеры стараются не упоминать о том, что затрагиваемые при этом интересы отдельных групп, а часто даже отдельных концернов ни в коей мере не тождественны и не гармоничны. Ткач несет потери от пошлин на станки и пряжу и поддержит протекционистское движение лишь в расчете на то, что пошлины на текстиль будут достаточно высоки, чтобы компенсировать его потери от других тарифов. Фермер, выращивающий корм для скота, требует пошлин на фураж, против чего возражают животноводы; виноградарь требует пошлин на вино, что невыгодно как для фермера, не культивирующего виноград, так и для городского потребителя. Тем не менее протекционисты появляются в виде сплоченной партии, объединенной общей программой. Это можно сделать, только завуалировав существо вопроса.
Любая попытка создать партию особых интересов на основе равномерного распределения привилегий среди большинства населения была бы абсолютно бессмысленной. Привилегия, достающаяся большинству, перестает быть таковой. В преимущественно аграрной стране, экспортирующей продукцию сельского хозяйства, невозможно создать аграрную партию, действующую на благо фермеров. Что она должна требовать? Протекционистские тарифы не могут принести пользы фермерам, которым необходимо экспортировать свою продукцию; а субсидии не могут выплачиваться большей части производителей, потому что меньшинство не может их обеспечить. С другой стороны, меньшинство, требующее привилегий для себя, должно создать иллюзию, что за ним стоят большие массы населения. Когда аграрные партии в промышленных странах предъявляют свои требования, они включают в то, что они называют “фермерским населением”, безземельных рабочих, батраков и владельцев небольших участков земли, не заинтересованных в покровительственном тарифе на сельскохозяйственную продукцию. Когда рабочие партии выдвигают требования от имени некоторой группы рабочих, они всегда говорят об огромных массах трудящихся и замалчивают тот факт, что интересы членов профсоюза, работающих в различных отраслях производства, не тождественны, а, наоборот, фактически антагонистичны, и что даже в рамках отдельных отраслей и фирм существуют острые конфликты интересов.
Это одна из двух фундаментальных слабостей всех партий, добивающихся привилегий во имя особых интересов. С одной стороны, они вынуждены опираться только на небольшую группу, поскольку привилегии перестают быть привилегиями, когда они предоставляются большинству; но, с другой стороны, какие-то перспективы на осуществление своих требований у них есть только в том случае, если они будут выступать в обличии поборников и представителей большинства. Тот факт, что многие партии в различных странах иногда добивались успеха в преодолении этой трудности при помощи пропаганды и им удавалось вселить во все социальные слои и группы убеждение, что последние могут ожидать особенных выгод от победы этой партии, говорит лишь о дипломатическом и тактическом искусстве ее руководства и о нехватке рассудительности и политической незрелости широких масс избирателей. Это никоим образом не доказывает, что реальное решение этой проблемы действительно возможно. Конечно, можно одновременно обещать более дешевый хлеб городским жителям и более высокие цены на зерно фермерам, но нельзя одновременно сдержать оба этих обещания. Достаточно легко обещать одной группе поддержать увеличение определенных государственных расходов без соответствующего сокращения других государственных расходов, и в то же время сулить другой группе перспективы более низких налогов; но нельзя в одно и то же время сдержать оба этих обещания. Методика этих партий основана на разделении общества на производителей и потребителей. Они также имеют обыкновение наделять государство самостоятельным бытием в вопросах фискальной политики, что позволяет им защищать новые расходы государственного казначейства, не особо заботясь о том, как подобные расходы будут оплачены, и в то же время жаловаться на тяжкое бремя налогов.
Другой основной порок этих партий состоит в том, что требования, выдвигаемые ими в пользу каждой конкретной группы, безграничны. Для них существует только одно ограничение количества требуемого: сопротивление, оказываемое другой стороной. Это полностью соответствует характеру партий, жаждущих привилегий во имя особых интересов. Однако партии, которые не следуют какой-то определенной программе, но вступают в конфликты в ходе реализации безграничной жажды привилегий для одних и ограничения прав других, должны привести к разрушению любой политической системы. Люди начинают все яснее осознавать это и говорят о кризисе современного государства и парламентской системы. В действительности же речь идет о кризисе идеологий современных партий особых интересов.
3. Кризис парламентаризма и идея конгресса, представляющего особые интересыПарламентаризм в том виде, как он медленно развивался в Англии и в некоторых ее колониях с XVII в., и на европейском континенте после свержения Наполеона, июльской и февральской революций002 предполагает всеобщее принятие идеологии либерализма. Все, кто наделен ответственностью решать в парламенте, как следует управлять страной, должны быть проникнуты убеждением, что правильно понимаемые интересы всех общественных групп и членов общества совпадают, и всякого рода особые привилегии для отдельных групп и классов населения вредят общему благу и должны быть устранены. Различные партии в парламенте, уполномоченные исполнять функции, отведенные ему всеми конституциями недавнего времени, разумеется, могут занимать разные позиции по отдельным политическим вопросам, но они должны считать себя представителями нации в целом, а не представителями отдельных районов или социальных слоев. Над всеми различиями во взглядах должно господствовать убеждение, что в конечном счете все объединены общим делом и одной целью и что спорить можно только о средствах достижения цели, к которой все стремятся. Между партиями нет непреодолимой пропасти, их не разделяют неразрешимые конфликты интересов, ради которых они готовы бороться до последнего, не останавливаясь перед страданиями всей нации и даже перед разрушением всей страны. Разделяют партии позиции, занимаемые ими в отношении конкретных проблем политики. Поэтому существует лишь две партии: партия, находящаяся у власти, и партия, которая хочет быть у власти. Даже оппозиция стремится получить власть не для того, чтобы обеспечить определенные интересы или заполнить чиновничьи должности членами своей партии, а для того, чтобы воплотить свои идеи в законодательстве и осуществить их при управлении страной.
Только при таких условиях реальны парламент и парламентская система правления. Какое-то время эти условия существовали в англосаксонских странах, и некоторые следы этого можно еще встретить там и в наши дни. На европейском континенте даже в период, обычно характеризуемый как золотой век либерализма, можно было говорить только о некотором приближении к этим условиям. Но уже на протяжении десятилетий условия в представительных собраниях Европы стали напоминать их прямую противоположность. Имеется огромное количество партий, и каждая партия сама разделена на многочисленные фракции, которые, как правило, внешнему миру демонстрируют единый фронт, но в советах партий обычно противостоят друг другу с такой же страстью, с какой публично они борются с другими партиями. Каждая отдельная партия и фракция считает себя единственной защитницей определенных особых интересов, которые она берется довести до победы любой ценой. Выделить “своим” из общественного котла как можно больше, помогать им при помощи протекционистских тарифов, иммиграционных барьеров, “социального законодательства” и всевозможных привилегий за счет остального общества — в этом вся суть их политики.
Так как их требования в принципе безграничны, то ни одна из этих партий не может достичь всех намеченных целей. Немыслимо, чтобы претензии аграрных и рабочих партий, когда-нибудь можно было бы удовлетворить полностью. Тем не менее каждая партия стремится достичь такого влияния, которое позволило бы ей в максимальной степени удовлетворить свои аппетиты, заботясь в то же время о том, чтобы всегда иметь возможность объяснить избирателям, почему все их желания не могут быть выполнены. Этого можно добиться, либо попытавшись создать у публики видимость пребывания в оппозиции, хотя в действительности партия находится у власти, либо переложив вину на силу, не подвластную ее влиянию: на монарха в монархическом государстве или при определенных обстоятельствах на иностранные державы и т.п. Большевики не могут сделать счастливой Россию, а социалисты — Австрию, потому что им якобы мешает “западный капитализм”. После по меньшей мере 50 лет правления антилиберальных партий в Германии и Австрии мы все еще читаем в их манифестах и декларациях, даже в работах их “научных” защитников, что вина за все существующее зло лежит на господстве “либеральных” принципов.
Парламент, состоящий из сторонников антилиберальных партий особых интересов, не способен заниматься своим делом и должен в конечном итоге разочаровать всех. Именно это имеется в виду, когда говорят о кризисе парламентаризма.
В качестве разрешения этого кризиса некоторые требуют отменить демократию и парламентаризм и установить диктатуру. Мы не будем еще раз обсуждать возражения против диктатуры. Мы уже сделали это достаточно детально.
Второе предложение направлено на исправление мнимых недостатков генеральной ассамблеи, члены которой избраны напрямую всеми гражданами, путем дополнения или полной его замены на конгресс, составленный из делегатов, избранных автономными корпоративными ассоциациями или гильдиями, сформированными различными отраслями торговли, промышленности и профессиями. Утверждается, что членам общенародного собрания не хватает необходимой объективности и знания экономических вопросов. Нужна не столько общая политика, сколько экономическая политика. Представители промышленных и профессиональных гильдий смогут прийти к согласию по вопросам, решение которых либо абсолютно не приходит в голову делегатам избирательных округов, сформированных просто по территориальному принципу, либо становится для них очевидным только с большим опозданием.
Что касается собрания, составленного из делегатов — представителей различных профессиональных ассоциаций, то здесь ключевым вопросом, по которому необходимо иметь ясность, является порядок проведения голосования или, если каждый член имеет один голос, то, сколько мест должно быть предоставлено каждой гильдии. Эту проблему необходимо решить до того, как конгресс соберется; но как только этот вопрос будет урегулирован, можно не затруднять себя созывом собрания на сессии, ибо тем самым исход голосования уже предопределен. Разумеется, совершенно другое дело — удастся ли поддерживать установленное распределение власти между гильдиями. Для большинства людей — не стоит строить иллюзии на этот счет — это всегда было неприемлемо. Чтобы создать парламент, устраивающий большинство, нет необходимости в собрании, разделенном по профессиональному признаку. Все будет зависеть от того, будет ли недовольство, вызванное политикой, принятой депутатами от гильдий, достаточно велико, чтобы вызвать насильственное свержение всей системы. В отличие от демократической, данная система не гарантирует, что в политику будут вноситься изменения, требуемые подавляющим большинством населения. Говоря это, мы сказали все, что необходимо сказать против идеи собрания, учрежденного на основе профессионального деления. Для либерала любая система, изначально не исключающая всякое насильственное нарушение мирного развития событий, не подлежит обсуждению.
Многие сторонники идеи конгресса, составленного из представителей гильдий, полагают, что конфликты должны улаживаться не подчинением одной фракции другой, а взаимным урегулированием разногласий. Но что произойдет, если партиям не удастся достичь соглашения? Компромиссы рождаются только тогда, когда угроза неблагоприятного исхода заставляет все стороны спора идти на какие-то уступки. Никто не мешает различным партиям достичь договоренности даже в парламенте, составленном из делегатов, избранных прямым голосованием всей нации. Никто не сможет принудительно добиться согласия в конгрессе, состоящем из депутатов, избранных членами профессиональных ассоциаций.
Исходя из этого, составленное таким образом собрание не может функционировать в качестве парламента, служащего органом демократической системы. Оно не может быть местом, где различия в политических мнениях урегулируются мирно. Оно не в состоянии предотвратить насильственное нарушение мирного развития общества восстанием, революцией и гражданской войной. Ибо ключевые решения, определяющие распределение политической власти в государстве, принимаются не в палатах собрания и не в ходе выборов, определяющих его состав. Решающим фактором распределения власти является определенный конституцией относительный вес различных корпоративных ассоциаций в процессе формирования политики государства. Но этот вопрос решается вне стен палат собрания и органически не связан с выборами их членов.
Поэтому представляется вполне корректным воздержаться от употребления слова "парламент" в отношении ассамблеи, составленной из представителей корпоративных ассоциаций, организованных по профессиональному признаку. На протяжении последних двух веков политическая терминология резко разграничивает парламент и такого рода ассамблею. И если сознательно не стремиться смешивать все понятия политической науки, то следует придерживаться этого разграничения.
Сидней и Беатрис Веббы003, а также ряд синдикалистов и гильдейских социалистов004, следуя в этом отношении более ранним рекомендациям многих континентальных сторонников реформы верхней палаты парламента, предлагали систему двух палат. Одна избирается напрямую всей нацией, а вторая состоит из депутатов, избранных из округов, нарезанных по профессиональному принципу. Однако очевидно, что это предложение никоим образом не исправляет недостатки системы гильдейского представительства. На практике двухпалатная система может функционировать только при условии, что одна палата имеет приоритет и обладает безусловной властью навязывать свою волю другой, или, если должны предприниматься попытки по выработке компромиссных решений, когда две палаты занимают различные позиции по какому-либо вопросу. Однако при отсутствии таких попыток остается улаживать этот конфликт вне стен палат парламента, в крайнем случае с помощью силы. Как ни крути эту проблему, в конце концов всегда возвращаешься к одним и тем же непреодолимым трудностям. Об этот камень преткновения суждено разбиваться всем подобным предложениям, называются ли они корпоративизмом, гильдейским социализмом или как-то еще. Признание неосуществимости этих проектов обнаруживается, когда люди в конце концов довольствуются рекомендацией совершенно незначительного нововведения: учреждения экономического совета, действующего исключительно в качестве консультативного органа.
Поборники идеи ассамблеи, составленной из депутатов от гильдий, пребывают в благостном заблуждении, если считают, что противоречия, разрывающие сегодня ткань национального единства, можно преодолеть, разделив население и соответственно народную ассамблею по профессиональному признаку. От этих противоречий невозможно избавиться, внося изменения в технические детали конституции. Их можно преодолеть только с помощью либеральной идеологии.
Партии особых интересов, которые не видят в политике ничего, кроме обеспечения привилегий и исключительных прав для своих групп, не только делают невозможной парламентскую систему, они разрывают единство государства и общества. Они ведут не просто к кризису парламентаризма, а ко всеобщему политическому и социальному кризису. В конечном счете общество не может существовать, если оно поделено на строго очерченные группы, каждая из которых нацелена на борьбу за особые привилегии своих членов, постоянно следит за тем, чтобы ее не отодвинули на задний план, и в любой момент готова пожертвовать важнейшими политическими институтами ради получения мелких преимуществ.
Для партий особых интересов все политические вопросы представляются исключительно как проблемы политической тактики. Их конечная цель задана изначально. Их цель — получение за счет остального населения максимально возможных преимуществ и привилегий для групп, которые они представляют. Партийная платформа призвана замаскировать эту цель и придать ей некоторую видимость оправдания, но ни при каких обстоятельствах не объявлять ее публично в качестве цели партийной политики. В любом случае члены партии знают свою цель; им не нужно ее объяснять. Однако, что из нее следует сообщить миру, является чисто тактическим вопросом.
Все антилиберальные партии стремятся исключительно к тому, чтобы добиться особых привилегий для своих членов, совершенно игнорируя происходящий при этом распад всей структуры общества. Ни одна из них ни на минуту не может выдержать критики, которой либерализм подвергает ее истинные цели. Когда их требования подвергаются логической проверке, они не могут отрицать, что их деятельность в конечном счете имеет антиобщественный и разрушительный эффект, и даже при самом поверхностном взгляде становится очевидна невозможность возникновения какого-либо общественного порядка на основе деятельности партий особых интересов, ведущих борьбу друг против друга. Разумеется, очевидность этих фактов не способна дискредитировать партии особых интересов в глазах тех, кто не может заглянуть вперед чуть дальше ближайшего будущего. Великое множество людей не интересуется тем, что произойдет послезавтра или еще позже. Они думают только о сегодняшнем, в лучшем случае — о завтрашнем дне. Они не задаются вопросом, что произойдет, если и остальные группы, преследуя свои особые интересы, будут проявлять такое же безразличие к общему благу. Они надеются преуспеть не только в осуществлении своих требований, но и в подавлении требований других. Тем же, кто применяет более высокие стандарты к деятельности политических партий, кто требует, чтобы даже в политической деятельности люди следовали категорическому императиву (“Действуй только по такому принципу, который ты одновременно хотел бы видеть универсальным законом, т.е. так, чтобы не возникало никакого противоречия при попытке представить твою деятельность в качестве закона, которому должны подчиняться все”), идеология партий особых интересов, безусловно, не может ничего предложить.
Социализм извлек значительную выгоду из этого логического недостатка в позиции, занимаемой партиями особых интересов. Для многих, кто не в состоянии понять великий идеал либерализма, но кто мыслит слишком ясно, чтобы согласиться с претензиями на привилегированное отношение со стороны отдельных групп, принцип социализма приобрел особое значение. Идея социалистического общества — которой, несмотря на неизбежно присущие ей недостатки, нельзя отказать в величии замысла — была призвана скрыть и в то же время подтвердить слабость позиции, занимаемой партиями особых интересов. Она отвлекла внимание критики от деятельности партии и направила его на великую проблему, которая, что бы о ней ни думали, при всех обстоятельствах заслуживает серьезного и исчерпывающего рассмотрения.
На протяжении последних 100 лет социалистический идеал в той или иной форме находил себе сторонников среди многих искренних и честных людей. Множество лучших и благороднейших людей восприняли его с энтузиазмом. Он стал путеводной звездой для выдающихся государственных деятелей. Он завоевал господствующее положение в университетах и стал источником вдохновения для молодежи. Он в такой степени занимает мысли и питает чувства прошлого и нынешнего поколения, что когда-нибудь история вполне справедливо назовет нашу эпоху веком социализма. В последние десятилетия во всех странах было сделано максимум возможного, чтобы воплотить в жизнь социалистический идеал как посредством национализации и муниципализации предприятий, так и путем внедрения мероприятий, ведущих к плановой экономике. Неустранимые недостатки социалистического управления экономикой — неблагоприятное влияние на производительность труда и невозможность экономического расчета при социализме — повсюду завели эти попытки в тупик, когда любой дальнейший шаг в сторону социализма стал угрожать слишком вопиющим ухудшением снабжения народа товарами. Под давлением необходимости они вынуждены были свернуть с этого пути, а социалистический идеал — даже сохраняя идеологическое господство — в практической политике стал просто маской рабочих партий в их борьбе за привилегии.
Можно показать, что сказанное верно для любой из множества социалистических партий, таких, например, как различные фракции христианских социалистов. Однако мы предлагаем ограничить наше обсуждение случаем социалистов-марксистов, которые несомненно были и остаются самой значительной социалистической партией.
В отношении социализма Маркс и его последователи были настроены совершенно серьезно. Маркс отвергал все мероприятия в пользу отдельных групп и слоев общества, которых требовали партии особых интересов. Он не подвергал сомнению обоснованность либерального аргумента о том, что следствием таких актов вмешательства будет общее снижение производительности труда. Когда он мыслил, писал и говорил последовательно, он всегда занимал позицию, что любая попытка вторжения в механизм капиталистической системы путем актов вмешательства со стороны правительства или иных органов общества, обладающих такой же властью принуждения, бессмысленна, потому что она не приводит к результату, на который надеялись их сторонники, а вместо этого снижает эффективность экономики. Маркс хотел организовать рабочих на конфликт, который привел бы к установлению социализма, но не на борьбу за достижение особых привилегий в рамках общества, основанного на частной собственности на средства производства. Он хотел создать социалистическую рабочую партию, а не то, что он назвал “мелкобуржуазной” партией, нацеленной на отдельные частичные реформы.
Слепая приверженность предрассудкам своей схоластической системы мешала ему беспристрастно взглянуть на вещи как они есть: он полагал, что рабочие, которых находящиеся под его интеллектуальным влиянием авторы организовали в “социалистические” партии, будут согласны оставаться безучастными зрителями и спокойно наблюдать, как капиталистическая система развивается в соответствии с его доктриной, чтобы не отсрочивать тот день, когда он полностью созреет для экспроприации экспроприаторов и “превратится” в социализм. Он не понимал, что рабочие партии, точно так же как другие партии особых интересов, признавая социалистическую программу как в принципе правильную, в практической политике были озабочены только ближайшими целями получения особых привилегий для рабочих. Теория солидарности интересов всех рабочих, которую Маркс разработал, имея в виду совершенно иные политические цели, сослужила прекрасную службу, искусно завуалировав тот факт, что издержки победы, одержанной одними группами рабочих, должны лечь бременем на другие группы рабочих, т.е. что в сфере так называемого “рабочего” законодательства, а также в профсоюзной борьбе интересы пролетариата никоим образом не совпадают. В этом качестве марксистская доктрина оказала партии, отстаивающей особые интересы рабочих, ту же услугу, какую германской центристской и другим клерикальным партиям005 оказало обращение к религии, националистическим партиям — обращение к национальной солидарности, аграрным партиям — утверждение о том, что интересы различных групп сельскохозяйственных производителей тождественны, а протекционистским партиям — доктрина о необходимости всеобъемлющего тарифа для защиты национального рабочего класса. Чем сильнее становились социал-демократические партии, тем большее влияние в них приобретали профсоюзы и тем больше они превращались в ассоциации профсоюзов, смотревшие на все с точки зрения недопущения на фабрики нечленов профсоюзов и увеличения заработной платы.
Либерализм не имеет ничего общего ни с одной из этих партий. Он находится на противоположном полюсе от них. Он никому не обещает особой благосклонности. От каждого он требует жертв во имя сохранения общества. Эти жертвы, или, точнее, отказ от немедленно достижимых выгод, разумеется, являются всего лишь временными; они быстро окупаются большей и более устойчивой выгодой. Тем не менее какое-то время они являются жертвами. Из-за этого в конкуренции с другими партиями либерализм с самого начала оказывается в своеобразном положении. Антилиберальный кандидат обещает особые привилегии каждой группе избирателей: более высокие цены производителям и более низкие цены потребителям, повышение жалованья государственным чиновникам и снижение налогов налогоплательщикам. Он готов согласиться с любыми расходами за счет государственного казначейства или богатых людей. Ни одна группа не является для него слишком маленькой, чтобы не попытаться снискать ее расположение с помощью подарка из “всенародного” кармана. Либеральный кандидат может лишь сказать всем избирателям, что стремление к таким особым привилегиям антиобщественно.
Когда либеральные идеи стали распространяться за пределы своей родины — Западной Европы и проникать в Центральную и Восточную Европу, традиционные власти — монархи, дворянство и духовенство, — полагаясь на находящиеся в их распоряжении инструменты подавления, ощущали себя в полной безопасности. Они не считали необходимым бороться с либерализмом и духом эпохи Просвещения с помощью интеллектуальных средств. Подавление, преследование и заключение в тюрьму недовольных казались им более полезными. Они похвалялись военным и полицейским аппаратом насилия и принуждения. Слишком поздно они с ужасом осознали, что новая идеология лишает их этого оружия, завоевывая умы чиновников и солдат. Потребовалось поражение старого порядка в борьбе против либерализма, чтобы научить его сторонников той простой истине, что на свете нет ничего сильнее, чем идеологии и идеологи, и что против идей можно сражаться только с помощью идей. Они осознали, что глупо полагаться на оружие, так как вооруженных людей можно использовать лишь тогда, когда они готовы повиноваться, и что основой любой власти и господства в конечном итоге является идеология.
Признание этой социологической истины было одним из фундаментальных убеждений, на которых основывалась политическая теория либерализма. Из этого либерализм сделал лишь один вывод: в конечном счете истина и справедливость должны восторжествовать, потому что их победа в царстве идей не подлежит сомнению. А тот, кто побеждает в этом царстве, в конце концов должен добиться успеха и в реальном мире, поскольку никакое преследование не сможет его подавить. Поэтому излишне особо беспокоиться о распространении либерализма. В любом случае его победа не вызывает сомнения.
Даже в этом отношении оппонентов либерализма можно понять, только если иметь в виду, что их действия являются не чем иным, как противоположностью того, чему учит либерализм; т.е. они основываются на неприятии и противодействии либеральным идеям. Они были не в состоянии противопоставить либеральной идеологии всеобъемлющую и последовательную социальную и экономическую доктрину, ибо либерализм является единственно возможным выводом, который можно сделать из такой доктрины. Однако программа, которая обещает что-то только одной группе или нескольким группам, не имеет шансов завоевать всеобщую поддержку и изначально обречена на политический провал. Таким образом, эти партии не имели иного выхода, кроме как найти способы подчинить своему исключительному влиянию группы, к которым они адресуются, и удерживать их в этом положении. Им пришлось позаботиться о том, чтобы либеральные идеи не нашли приверженцев среди классов, от которых они зависели.
С этой целью они создали партийные организации, которые держат человека такой мертвой хваткой, что он даже не помышляет о том, чтобы не подчиниться. В Германии и Австрии, где эта система была разработана с педантичной тщательностью, и в странах Восточной Европы, где она была скопирована, индивид сегодня уже не столько гражданин, сколько член партии. Партия опекает его с пеленок. Спортивная и общественная деятельность организуется по партийному признаку. По партийному признаку управляется все: кооперативная система фермеров, с помощью которой фермер только и имеет возможность претендовать на свою долю в субсидиях и дотациях, выделяемых сельскохозяйственным производителям, институты содействия интересам лиц свободных профессий, биржи труда для рабочих и система сберегательных банков. Во всех вопросах, по которым власти обладают свободой действий, индивид, для того чтобы добиться уважения своих интересов, нуждается в поддержке своей партии. При таких обстоятельствах неучастие в партийных делах ведет к подозрениям, а выход из партии влечет за собой серьезный экономический ущерб, если не полное разорение, и социальный бойкот.
К проблеме лиц свободных профессий у партий особых интересов специфический подход. Свободные профессии юриста, врача, писателя и художника представлены не так многочисленно, чтобы позволить им создавать партии особых интересов для защиты своих прав. Поэтому они наименее подвержены влиянию идеологии особых классовых привилегий. Представители свободных профессий были дольше всех и наиболее упорно привержены либерализму. Они ничего не могли выиграть, проводя политику безжалостной и непреклонной борьбы за обеспечение своих частных интересов. На эту ситуацию партии, действующие от имени организованных групп давления, смотрели с чрезвычайной опаской. Они не могли мириться с устойчивой приверженностью интеллигенции к либерализму. Они опасались, что их собственные ряды поредеют, если либеральные идеи, вновь разработанные и растолкованные некоторыми представителями этих групп, обретут достаточную силу, чтобы найти признание и одобрение в среде широких партийных масс. Они только что узнали, насколько опасными подобные идеологии могут быть для исключительных прав привилегированных социальных групп сословно-кастового общества. Поэтому партии особых интересов стали методично внедрять у себя такую организацию, чтобы поставить представителей “либеральных” профессий в зависимость от себя. Вскоре это было достигнуто путем включения их в структуру партийного механизма. Врачи, юристы, писатели и художники должны вступать в ряды организаций своих пациентов, клиентов, читателей и покровителей и подчиняться этим организациям. Тот, кто уклонялся или открыто бунтовал, подвергался бойкоту до тех пор, пока не становился податливее.
Подчинение независимых представителей свободных профессий дополнялось процедурой назначения на преподавательские должности и на государственную службу. Там, где партийная система развита хорошо, назначаются только члены партии: либо партии, находящейся у власти, либо всех партий особых интересов в соответствии с достигнутым между ними соглашением, вполне возможно, неформальным. И в конце концов при помощи угрозы бойкота под контроль ставится даже независимая пресса.
Организация этих партий увенчалась формированием собственных отрядов вооруженных людей. Организованные на военный манер, по образцу национальной армии, они разработали свои мобилизационные и оперативные планы, имеют в своем распоряжении оружие и готовы к бою. Маршируя по улицам под своими знаменами в сопровождении духовых оркестров, они возвещают о начале новой эры бесконечной агитации и боевых действий.
До сих пор два обстоятельства смягчали опасность этой ситуации. Прежде всего в ряде наиболее значительных стран было достигнуто определенное равновесие партийных сил. Там, где этого нет, как в России и Италии, для подавления и преследования сторонников оппозиционных партий используется мощь государства при полном игнорировании остатков либеральных принципов, еще признаваемых в остальном мире.
Второе обстоятельство, которое пока не позволяет случиться самому худшему, состоит в том, что даже страны, проникнутые враждебностью к либерализму и капитализму, полагаются на капиталовложения из стран, которые служили классическими примерами либерального и капиталистического духа, — прежде всего из Соединенных Штатов Америки. Без их кредитов последствия проводимой ими политики проедания капитала уже были бы более очевидными. Антикапитализм может поддерживать свое существование, только паразитируя на капитализме. Поэтому он должен в определенной степени учитывать общественное мнение Запада, где либерализм все еще признается, пусть даже в весьма разбавленной форме. В том факте, что капиталисты стремятся предоставлять займы только тем заемщикам, которые имеют перспективы расплатиться с долгом, деструктивистские партии видят только “мировое господство капитала”, по поводу которого они поднимают столько шума и криков.
Таким образом, легко увидеть, что, не отрицая самой природы либерализма, его нельзя зачислить в один разряд с партиями особых интересов. Он радикально отличается от них всех. Они созданы для борьбы и восхваляют насилие; либерализм, напротив, стремится к миру и власти идей. Именно по этой причине все партии, какими бы непримиримыми они ни были в других отношениях, образуют единый фронт против либерализма.
Враги либерализма заклеймили его как партию особых интересов капиталистов. Это характеризует их образ мышления. Они способны воспринимать политическую идеологию только как защиту определенных особых привилегий, несовместимых с общим благом.
Либерализм нельзя представлять как партию особых интересов, привилегий и исключительных прав, потому что частная собственность на средства производства — это не привилегия, действующая исключительно к выгоде капиталистов, а институт, существующий в интересах общества в целом, и, следовательно, институт, который приносит пользу всем. Такого мнения придерживаются не только либералы, но до некоторой степени и их оппоненты. Когда марксисты отстаивают точку зрения, что социализм не может стать реальностью до тех пор, пока мир не “созреет” для него, так как ни одна общественная система никогда не исчезнет до тех пор, пока не “разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточный простор”006, они признают, по крайней мере сейчас, общественную необходимость частной собственности. Даже большевики, которые еще совсем недавно огнем, мечом и виселицей распространяли свою интерпретацию марксизма — т.е. что “зрелость” уже достигнута, — теперь вынуждены признать, что еще слишком рано. Однако, если условия таковы, что без капитализма и его правовой “надстройки” — частной собственности — невозможно обойтись, пусть даже и в данный момент, то можно ли говорить об идеологии, которая считает частную собственность основой общества, что она служит только эгоистическим интересам владельцев капитала в ущерб интересам всех остальных?
Конечно, хотя антилиберальные идеологии считают частную собственность необходимой, будь то на время или навсегда, они тем не менее полагают, что ее следует регулировать и ограничивать посредством авторитарных декретов и тому подобных актов вмешательства со стороны государства. Они рекомендуют не либерализм и капитализм, а интервенционизм. Однако экономическая наука показала, что система интервенционизма приводит к результатам, которые противоречат первоначальным намерениям, и обречена на провал. Она не способна достичь целей, которых намерены добиваться сторонники интервенционизма. Следовательно, ошибочно полагать, что, кроме социализма (общественной собственности) и капитализма (частной собственности), мыслима и может действовать третья система организации общественного сотрудничества, а именно интервенционизм. Попытки заставить работать интервенционизм должны неизбежно привести к условиям, идущим вразрез с замыслами их авторов, перед которыми возникает альтернатива либо воздержаться от всех актов вмешательства и тем самым предоставить частную собственность самой себе, либо заменить частную собственность социализмом.
Этот тезис также поддерживают не одни только либеральные экономисты. (Разумеется, популярное представление о том, что экономисты делятся по партийному признаку, совершенно ошибочно.) Маркс также во всех своих теоретических дискуссиях видел только альтернативу между социализмом и капитализмом, а реформаторов, которые, находясь в плену “мелкобуржуазного мышления”, отвергали социализм и одновременно все же хотели переделать капитализм, он высмеивал и презирал. Экономическая наука никогда даже и не пыталась показать осуществимость системы частной собственности, регулируемой и ограничиваемой правительством. Когда “катедер-социалисты” любой ценой стремились доказать это, они начинали с отрицания возможности научного знания в области экономики и в конце концов заканчивали заявлением о том, что все, что делает государство, непременно должно быть рациональным. Так как наука показала абсурдность политики, которую они предлагали, то они попытались объявить несостоятельными логику и науку.
То же самое верно и в отношении доказательства возможности и осуществимости социализма. Усилия домарксистских авторов оказались тщетными. Им не удалось этого сделать, точно так же как они не смогли разрушить веские возражения против осуществимости их утопии, сформулированные их критиками на основании открытий науки. В середине XIX в. казалось, что с социалистической идеей уже покончено. Но тут появился Маркс. Конечно, он не представил доказательств — которые на самом деле и не могут быть приведены — того, что социализм осуществим, а просто заявил — разумеется, не будучи способным это доказать, — что приход социализма неизбежен. Из этого произвольного допущения и из аксиомы, которая ему казалась самоочевидной, что все, случающееся в человеческой истории позже, представляет собой движение вперед по сравнению с тем, что происходило раньше, Маркс сделал вывод о том, что поэтому социализм более совершенен, чем капитализм, и в таком случае, естественно, не может быть сомнений в его осуществимости. Следовательно, совершенно ненаучно ни задаваться вопросом о возможности социалистического общества, ни вообще заниматься изучением проблем этого общественного порядка. Тот, кто хотел попытаться это сделать, подвергался социалистами остракизму и отлучался общественным мнением, находившимся под их контролем. Не обращая внимания на все эти — разумеется, лишь внешние — трудности, экономическая наука занялась теоретическим конструированием социалистической системы и неопровержимо продемонстрировала, что любая разновидность социализма будет неработоспособна, поскольку в социалистическом сообществе невозможен экономический расчет. Защитники социализма редко решались что-либо возразить против этого, а то, что они выдвигали в качестве контрдоказательств, было абсолютно тривиальным и не представляет никакого интереса.
То, что было доказано наукой теоретически, было подтверждено на практике крахом всех социалистических и интервенционистских экспериментов.
Следовательно, утверждение, что защита капитализма — это дело исключительно капиталистов и предпринимателей, особым интересам которых в противоположность интересам других групп содействует капиталистическая система, есть не что иное, как лицемерная пропаганда, действенность которой рассчитана на недостаток рассудительности у людей. “Имущие” имеют не больше причин поддерживать институт частной собственности, чем “неимущие”. Если что-то начинает угрожать их непосредственным особым интересам, они редко оказываются либералами. Представление о том, что при сохранении капитализма класс собственников может вечно сохранять свое богатство, проистекает из неверного понимания природы капиталистической экономики, в которой собственность постоянно перемещается от менее способных деловых людей к более способным. В капиталистическом обществе сохранить богатство можно, только постоянно приобретая его заново в результате мудрого инвестирования. Богатые, которые уже обладают богатством, не имеют особых причин желать сохранения системы открытой для всех свободной конкуренции. Особенно если они не сами заработали свое богатство, а получили его в наследство, то они должны скорее опасаться конкуренции, чем надеяться на нее. Они-то как раз и заинтересованы в интервенционизме, который всегда имеет тенденцию сохранять существующее распределение богатства среди тех, кто им владеет. Но они не могут надеяться на какое-либо особое отношение со стороны либерализма — системы, которая не обращает никакого внимания на освященные временем традиции, защищающие интересы существующего богатства.
Предприниматель может добиться процветания только в том случае, если он предлагает то, что требуют потребители. Когда мир объят жаждой войны, либерал стремится разъяснить преимущества мира; однако предприниматель производит пушки и пулеметы. Если сегодня общественное мнение с одобрением относится к капиталовложениям в Россию, то либерал может постараться объяснить, что инвестировать капитал в страну, правительство которой открыто провозглашает в качестве конечной цели своей политики экспроприацию всего капитала, столь же разумно, как и сбрасывать товары в море; но предприниматель без колебаний осуществляет поставки в Россию, если может передать риск кому-то другому, будь то государство или какие-то менее умные капиталисты, позволяющие ввести себя в заблуждение общественным мнением, которым манипулируют на русские деньги. Либерал борется против тенденции к торговой автаркии; однако немецкий производитель строит фабрику в восточной провинции, не пускающей немецкие товары, чтобы обслуживать рынок, хотя он и находится под защитой пошлин. Ясно мыслящие предприниматели и капиталисты могут считать последствия антилиберальной политики гибельными для общества в целом, но в ипостаси предпринимателей и капиталистов они стремятся не противостоять этой политике, а приспосабливаться к реальным условиям.
Нет такого класса, который мог бы защищать либерализм ради собственных эгоистических интересов, причиняющих ущерб обществу в целом и другим слоям населения, по одной простой причине: либерализм не служит ничьим особым интересам. Либерализм не может рассчитывать на поддержку, которую антилиберальные партии получают ввиду того, что к ним присоединяются все, кто старается добиться какой-либо привилегии для себя за счет остального общества. Когда либерал предстает перед избирателями в качестве кандидата на выборную должность и те, чьих голосов он добивается, задают ему вопрос о том, чт( он или его партия намерены сделать лично для них и их группы, единственно, что он может ответить: либерализм служит всем, но не служит ничьим особым интересам.
Быть либералом — это значит осознать, что особые привилегии, предоставленные малой группе за счет всех остальных, в долгосрочном плане не могут быть сохранены без борьбы (гражданской войны); но, с другой стороны, нельзя даровать привилегии большинству, так как в этом случае будет сведена на нет ценность этих привилегий для всех, кому они должны принести особые преимущества, и единственным результатом будет снижение производительности общественного труда.