БАЛЬТАЗАР КАЛИНОВСКИЙ

О РАЗВИТИИ И РАСПРОСТРАНЕНИИ ИДЕИ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ
И О ПРИМЕНЕНИИ ЕЕ К ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВАМ
В ГЛАВНЫХ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ГОСУДАРСТВАХ

Рассуждение, представленное Юридическому факультету
Императорского С.-Петербургского университета
для получения степени магистра политической экономии

Санкт-Петербург, 1859

————————————

[ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.]
[ТАМОЖЕННОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ПРУССИИ, АВСТРИИ И ФРАНЦИИ]

Прусский [Германский] таможенный союз

Таможенное законодательство в Австрии

Французское таможенное законодательство

Положения

————————————
————————
————

[ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ]
[ТАМОЖЕННОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
ПРУССИИ, АВСТРИИ И ФРАНЦИИ]

Ни одно экономическое событие в новейшее время не вызвало столь многочисленных толкований и не породило столь противоположных теорий, как Прусский таможенный союз. Важные последствия, которые из него проистекали не только для Германии, но и для других государств, а также тесная связь его с рассматриваемым нами предметом заставляют нас представить здесь краткую его историю.

За исключением Англии, ни в каком государстве меркантильная система не получила столь строгого применения к торговому управлению, как в Пруссии. Введенная Фридрихом Великим, она господствовала безусловно в течение слишком 40 лет (с 1746—1806 г.), но что влияние ее на развитие народной промышленности не было благодетельно, можно заключить из протеста, представленного французскому правительству главными фабрикантами и прусским торговым департаментом, когда Наполеон настаивал на дозволении привоза в Пруссию всех французских изделий, со взиманием умеренной пошлины. “Наша промышленность, сказано между прочим в протесте, не в состоянии соперничать с французскими шелковыми, бумажными, кожевенными, шерстяными и стальными изделиями; фабрики у нас появились только вследствие запрещения привоза иностранных товаров, и хотя запрещение это существует уже полвека, но снятие его может совершенно разорить наших фабрикантов и то не находящихся теперь в цветущем состоянии”⁰⁰¹.

По этому случаю министр финансов Штруэнзе представил королю памятную записку, в которой он весьма основательно рассмотрел влияние высоких пошлин на развитие промышленности, и доказывал необходимость изменить существующий таможенный устав. Последовавшая за тем правительственная инструкция в 1806 г., явно составленная под влиянием этой записки, заключала в себе следующие правила: “Всего полезнее, как вообще для целого государства, так и для отдельных его членов предоставить все отрасли промышленности естественному их ходу, то есть ни в одной из них не благоприятствовать посредством искусственных мер, но в то же время не полагать препятствий к их появлению или развитию, если только они не нарушают чужих прав. Тогда те из них, которые могут приносить пользу для общества и по самой природе свойственны какой-либо стране укоренятся в ней без всякого покровительства. Поэтому совершенно неосновательно полагают некоторые, что для государства полезно заниматься производством таких вещей, которые можно приобрести дешевле за границей. Чем выгоднее фабрикант может сбывать свои изделия, тем больше старается он их произвести, а чем больше их производит, тем менее можно опасаться за их недостатокоп. Поэтому дозволение свободного вывоза произведений имеет прямым следствием удалить их недостаток, но никогда не порождает его, как обыкновенно думают. Торговля не требует никаких привилегий, только не нужно стеснять ее. Свободное соперничество производителей служит самым лучшим ограждением интереса потребителей”⁰⁰².

Правила эти были приняты в основание королевского постановления, изданного в 1818 г., по которому вывоз и привоз всех сырых произведений объявлялись свободными, а с обработанных изделий положено было взимать maximum пошлины 10% ad valorem. В то же время все внутренние заставы были уничтожены и введено однообразие мер и весов. Но прусское правительство понимало, что успехи промышленности в государстве были решительно невозможны при существовавшей тогда политической и экономической раздельности Германии, внутри которой купец встречал на каждых 4 или 5 милях таможенную заставу и дорого должен был оплачивать на них свои товары. Поэтому, вслед за изданием закона, последовало объявление, в котором было сказано, что Пруссия готова заключить торговый трактат со всяким государством, сообразно с положениями своего нового тарифа, и признать для его подданных все те права, которыми пользуются собственные ее жители. Княжества Ангальтские и Шварцбург-Зондерсгаузен первые откликнулись на призыв и заключили с нею на этих условиях трактат в 1819 г., а 9 лет спустя к нему приступило и великое герцогство Гессен-Дармштадское⁰⁰³.

Этот последний союз возбудил в других германских государствах зависть и недоверие, и для противодействия Пруссии в этом же году образовался центральный торговый союз в Касселе, к которому приступили: королевства Ганноверское и Саксонское, курфиршество Гессенское, а равно Брауншвейг, Нассау, Ольденбург, герцогства Саксонские, княжества Рейс, Шварцбург-Рудольштат и вольные города Бремен и Гамбург⁰⁰⁴. Кроме того, несколько раньше был заключен торговый договор между Виртембергом и Баварией, а на севере Гановер, Брауншвейг и Ольденбург образовали между собой таможенно-акцизный союз (Zoll- und Steuerverein). Но ни центральный, ни Баварско-Виртембергский союзы не нашли опоры в Германском сейме, а по географическому своему положению, не будучи в состоянии ввести однообразное таможенное управление, они должны были распасться и мало-помалу присоединиться к Пруссии, которая и в финансовом отношении представляла гораздо больше выгод, и в политическом не угрожала (чего больше всего опасались) ни одному государству потерей его самостоятельности. Осторожной и мудрой политикой Берлинский кабинет успел победить почти всеобщую к себе недоверчивость и в 1834 году Прусский таможенный союз, получивший в это время название Германского, состочял уже из 11 государств, занимающих пространство в 7719 кв. м. с населением около 23-1/2 млн; протяжение его границ составляло 1097 миль. В настоящее время (1857 г.) территория Таможенного Союза, после присоединения к нему Ганноверского Союза, заключает в себе на пространстве 9000 кв. м. около 33 000 000 населения.

В основании внутреннего устройства Германского Таможенного Союза принято однообразное законодательство в отношении привоза, вывоза и транзита товаров, но из этого общего правила сделано исключение для игральных карт и соли, которые составляют в некоторых государствах казенную монополию. Что касается предметов, подлежащих акцизному налогу, как-то: водка, пиво, солод, табак и пр., то хотя и сказано в договоре, что правительства, принадлежащие к Таможенному Союзу, употребят все усилия для установления единства во внутренних косвенных сборах, однако до этого времени решено было, для уравнения положения производителей различных государств, предоставить в каждом из них право взимать при ввозе этих предметов соответственные пошлины. Все издержки по таможенному управлению, а равно и таможенный доход предположено разделять на основании населения каждого государства⁰⁰⁵. Впоследствии времени единство Союза еще более было скреплено тем, что принята общая единица товарного веса — дармштадский центнер⁰⁰⁶ и союзная монета, находящаяся в определенном отношении к гульдену и прусскому талеру⁰⁰⁷.

Тариф Таможенного Союза состоит из 5 отделений. Первое из них содержит 30 статей или названий предметов (из которых самые важные суть произведения сельского хозяйства, а также различные глины, земли и руда), свободных от всякой пошлины. Второе заключает предметы, подлежащие таможенному сбору, который не превышает в средней сложности 45 коп. сер. с центнера и таких предметов или лучше сказать групп (потому что они еще подразделяются по степени их обработки) считается только 43. Самая высокая пошлина взимается с готового платья и шелковых тканей (110 тал. с центнера), а после бумажных, шерстяных и металлических изделий (55 тал. с центнера). При вывозе пошлина взимается тоже, но с весьма немногих предметов, преимущественно с сырых материалов (как, например, с шерсти грубой и чесаной, ветоши и т.п.), очень умеренная. Третье отделение заключает правила касательно провоза товаров. Транзитная пошлина равняется сумме взимаемых пошлин при ввозе и вывозе, если только эта сумма не превышает 45 коп. сер. с центнера, в противном случае она становится на 45 коп. неподвижной. Впрочем, это общее правило исчезает почти вследствие множества исключений, которые составляют самую слабую сторону таможенного товара. Четвертое отделение касается навигации по Эльбе, Везеру, Рейну и их притокам, к которым применены постановления Венского конгресса и отдельных трактатов. Наконец, пятое содержит в себе общие распоряжения о взыскании пошлин, о подаче в таможни объявлений, и определяет круг действия таможенных чиновников⁰⁰⁸.

С того времени германский таможенный тариф был несколько раз изменяем и главным образом в духе протекционной системы, частью для того, чтобы удовлетворить домогательствам домашних фабрикантов, которые постоянно жаловались на свое критическое положение, частью же вследствие репрессалии против некоторых государств (например, против Франции), которые не допускали прав взаимности для произведений Таможенного Союза. Но самый главный недостаток этого тарифа заключается в том, что он, принимая в основание взимания пошлин вес товаров, не делает никакого различия между предметами более или менее обработанными, служащими для удовлетворения прихоти или же необходимых потребностей для жизни, и поэтому более обременителен для бедных, чем для богатых.

Нужно, однако же, отдать справедливость прусской коммерческой политике, что принятые ею охранительные пошлины не обходятся для потребителя таможенного союза столь дорого, как в других континентальных державах. Принимая среднюю цену всех привозимых товаров в сложности за 15 лет (1835—1849 г.) в 187-1/2 млн руб., а таможенный доход в 21-1/4 млн руб., найдем, что пошлина не превышает 12% стоимости привозимых товаров⁰⁰⁹. между тем выгоды уничтожения внутренних государств появились немедленно. Таможенный доход союзных государств быстро увеличился от 13 600 000 руб. в 1834 г. до 26 млн в 1845 году, то есть в течении 12 лет почти удвоился и в то же время издержки по управлению таможнями значительно уменьшились (от 15% до 10% таможенного дохода в тот же период времени). Но начиная с 1846 г. таможенный доход стал постепенно уменьшаться и составлял в 1853 г. только 20 млн руб. Причиной тому, между прочим, была высокая пошлина, составлявшая почти 80% стоимости на колониальный сахар, который мало-помалу стал заменяться свекловичным, производимым внутри государства. Привоз колониального сахара через один Штетинский порт, составлявший в 1846 году 445 000 центн., уменьшился в 1849 г. до 187.000 центн., а через все порты Таможенного Союза с 1 408 000 центн. в 1845 до 1.112.000 центн. в 1849 году. В 1853 г. общий привоз составлял уже не более 775.000 центн. Это обстоятельство должно было произвести такой же результат, как и во Франции в 1843 году, то есть, что на свекловичный сахар внутреннего производства наложен был акциз.

Несмотря на это, однако, внешняя торговля таможенного союза постоянно развивалась. Так в пятилетия: с 1837 по 1841 г. привоз и вывоз товаров равнялся в нем по ценности 310 млн руб., а с 1847—1851 он увеличился до 361 млн руб.

в 1851 году Пруссия достигла давно желанной цели, заключив торговый договор с Северным Таможенно-акцизным Союзом, т.е. с королевством Ганноверским, великим герцогством Ольденбургским и герцогством Брауншвейгским, вследствие которого порты немецкого моря сделались доступны для ее торговых сношений. Первое покушение к заключению союза с этими государствами в 1841 г. кончилось ничем, потому что ни Бавария, ни Вюртембург не соглашались на понижение пошлин с привозимых товаров до того уровня, какой существовал в королевстве Ганноверском. Но в 1850 г. Пруссия открыла с этим последним переговоры без ведома союзных с нею держав и решилась даже пожертвовать некоторыми из них в случае, если бы они впоследствии не согласились приступить к этому новому союзу. На основании этого договора сделаны были значительные уступки в пользу Ганновера. Так в 11-й статье его было сказано, что если бы таможенный доход, приходящийся на его долю, уменьшился против получаемого в последнее время, вследствие введение в нем более ограниченного прусского тарифа, то к нему должны быть прибавлена из общего сбора еще определенная сумма, в размере трех четвертей причитающегося дохода, между тем как расход по управлению таможнями будет разделяться поровну, соответственно числу жителей каждого государства. Кроме того, Прусское правительство согласилось уменьшить пошлину не некоторые привозные товары, как то: на французскую водку, вина, кофе, чай, сахар, табак, рогатый скот, дерево и железо (которое даже освобождалось от всякой пошлины, если привозилось для постройки железных дорог или кораблей) и на шерсть при ее вывозе. Наконец, король Ганноверский имел право объявить некоторые из своих портов вольными или же устроить в Гамбурге складочные магазины и отправляемые туда товары были освобождены от всякой транзитной пошлины.

Такие уступки сделаны были Пруссией с целью чисто политической, в противодействие Австрии, которая давно уже с неудовольствием взирала на великое влияние, приобретенное этим государством не только на севере Германии, но и на юге, и стремилась или сама приступить к Таможенному Союзу и занять в нем первое место, или же разрушить его. Действительно, расчет Пруссии был верен; последующие события оправдали ее коммерческую политику, потому что не многого не доставало, чтобы предприятие Австрии не увенчалось полным успехом.

Это обстоятельство заставляет нас бросить беглый взгляд на историю таможенного законодательства в Австрии.

Хотя еще при Карле VI и при Марии Терезии было издано несколько таможенных постановлений в духе меркантильной системы, однако в них мы не находим никакого систематического единства. Только в 1780 г., во время всеобщих преобразований, которые Иосиф II пытался было ввести в своем государстве, издан был полный таможенный устав, отличающийся строгими ограничениями в отношении привоза иностранных произведений. Это обстоятельство тем более замечательно, что во всех других экономических вопросах Иосиф II следовал учению физиократов. В этом новом тарифе принято за правило ничего не допускать к привозу, что может производиться дома. Однако Иосиф II, не желая лишить своих подданных участия во всемирной торговле, установил несколько вольных портов. Но эта уступка здравым экономическим началам, должно полагать, не была достаточна для развития торговой деятельности в народе даже в мнении правительства, потому что оно посредством многих частных привилегий постоянно делало исключения из общих правил, а иногда и совершенно отменяло их, смотря по обстоятельствам или убеждению тех лиц, которые имели влияние на государственное управление⁰¹⁰. Кроме того, эти общие правила не распространялись одинаково на все части государства. Так до 1817 г. Ломбардия, Тироль, Военная граница и Венгрия имели свои особые таможенные постановления, более или менее отличающиеся от общих. Но в этом году провинциальные таможенные линии, за исключением пограничной с Венгрией, Трансильванией и Далмацией, были уничтожены, и сколько возможно, введен был однообразный тариф, по которому все иностранные изделия или запрещались, или же облагались пошлиной столь высокой, что она равнялась почти запрещению. Подобное законодательство, как и следовало ожидать, вскоре породило такую обширную контрабанду, что по своим размерам она достигала половины оборотного капитала, завязанного в правильную торговлю⁰¹¹.

Следствия такого состояния дел были весьма печальные; не только от этого уменьшился казенный доход, но и промышленность фабричная стала клониться к упадку. По отзыву самых же австрийских фабрикантов видно, что рутина и беззаботность большей части из них, равно как и нерадение работников дошли до крайних пределов и что все мануфактурные у них изделия представляли весьма несовершенное подражание иностранным, уступая им как в отделке, так и в добротности. Несмотря, однако, на это, двадцатилетний опыт и бедственное положение всех промышленных классов оказались необходимыми для убеждения самых ревностных протекционистов в безвыходности системы строгих охранительных пошлин. Устрашенное многочисленными жалобами производителей и донесениями таможенных чиновников об усиливающейся год от года контрабанде, австрийское правительство нашлось, наконец, вынужденным отменить прежние постановления, и в 1838 г. издать новый тариф⁰¹². Сущность его заключалась в следующем: 10 предметов, большей частью малозначительных в торговле, были в нем запрещены безусловно⁰¹³, а 72 дозволялось ввозить с очисткой огромной пошлины (не ниже 60% ad valorem), но не иначе, как за особым разрешением министра финансов⁰¹⁴. кроме того, тариф содержал в себе еще 651 статью, в которых обозначились все остальные товары и величина взимаемой с них пошлины. Но некоторые из этих статей обнимали такое множество специальных названий и допускали столько бесполезных различий, что применение их к практике было или невозможно, или в высшей степени стеснительно для торговли. Так, например, предметы, известные под названием москательных и аптекарских, кроме родовых наименований, имели особо еще 200 специальных, с отдельным налогом на каждый, и многие из них столько редко встречались в торговле, столь мало употреблялись в общежитии, что казна получала от них самый незначительный доход. А между тем, чтобы их отличить, необходимо предполагать в таможенных чиновниках весьма обширные химические и аптекарские познания. Рыбы и моллюски подведены были под пять категорий, но для них находилось 50 различных названий; для зерновых хлебов и бобовых растений было 14 названий и т.п.⁰¹⁵ “Подобные уставы, говорит Гофман по случаю этой тарифной роскоши, представляют собой пространные энциклопедические лексиконы, имеющие кроме многих других еще тот недостаток, что они не полны, потому что в торговле постоянно являются новые названия⁰¹⁶.

Кроме таможенной линии между Австрией и соседними государствами, в ней проведена еще была, как мы уже сказали, внутренняя, отделяющая ее от Венгрии и Трансильвании — и обе вместе составляли протяжение в 1170 геогр. миль⁰¹⁷. На этих линиях находилось: 1) 685 пограничных таможен (229 первого класса — Zoll-Amt и 456 второго — Hulfs-Zoll-Amt); 2) 63 главных внутренних таможен (Haupt-Zoll-Amt); 3) 50 второстепенных (Zollegstutten); 4) 71 бюро под различными наименованиями (как-то: Aufsichts-Posten, Controll-Aemter, Revisoriats-Aemter, Passual-Stationen, Bolleten-Stationen) и 5) 51 924 человека пограничной стражи вместе с чиновниками. Административные расходы по таможенному управлению составляли 30% всего дохода, между тем как в таможенном союзе они не превосходили 10%⁰¹⁸.

Такая значительная разница в расходах и особенно в составе таможенного управления обратила внимание сперва ученых, а после того и самого правительства. С 1840 года множество и весьма важных экономических и статистических сочинений, вышедших в Германии, было посвящено рассмотрению вопроса о присоединении Австрии к Таможенному Союзу. В них представлялись выгоды, которые могли бы произойти от этого для всех немецких государств, разбирались обстоятельства, препятствующие такому соединению и во всех находилось одинаковое заключение, что неудобства могут быть только временные, между тем как польза представлялась всеобщей и постоянной. Но Австрийское правительство до последнего времени всегда более имело в виду политические, чем экономические интересы своего народа. Оно давно уже с неудовольствием взирало на влияние Пруссии в Северной Германии и лишь только усмирена была домашняя война, как тайные его намерения обнаружились. Австрия, как мы уже сказали, решилась или войти в состав Таможенного Союза, чтобы поколебать значение своей соперницы, или же разорвать существующий и образовать новый, в котором бы она могла занять первое место. Вследствие этого в конце 1849 года австрийский министр торговли обнародовал мемуар о возможности образования австрийско-немецкого союза и в то же время от имени своего правительства сделал предложение на временном Франкфуртском сейме о рассмотрении торгового и таможенного вопроса на основании 19-й статьи федерального акта, составленного на Венском конгрессе⁰¹⁹. В 1850 г. появилась новая записка министра торговли, в коей он доказывал выгоды таможенного союза, который бы обнимал всю почти центральную Европу и заключал в себе 70 млн Потребителей. Приготовив таким образом общественное мнение, Венский кабинет предписал посланнику при берлинском дворе открыть переговоры об Австрийско-немецком союзе. Но Пруссия, опираясь на том, что Австрийский тариф слишком высок в сравнении с тарифом Таможенного союза, и что Венгрия отделена таможенной линией от всех других австрийских владений, отвечала, что невозможно и думать о каком бы то ни было таможенном союзе между Австрией и Пруссией до тех пор, пока эти преграды не будут уничтожены. После этого она объявила своим сочленам о новозаключенном торговом трактате с королевством Ганноверским и предлагала им возобновить прежний союз, но уже на основании правил, принятых в этом последнем договоре. Такое неожиданное объявление произвело неприятное впечатление на членов Таможенного Союза, и Австрия не замедлила воспользоваться этим обстоятельством для своих выгод. Она уничтожила в конце 1851 г. пограничную линию с Венгрией и в то же время издала новый тариф, в котором прежние запрещения были заменены довольно умеренными пошлинами (из этого исключалась поваренная соль, табак и огнестрельный порох, составляющие государственную монополию) и значительно упрощены названия и подразделения предметов, подлежащих таможенному сбору. Все товары, по новому положению, были разделены на 30 классов и 105 номеров, из которых каждый заключал большее или меньшее число названий. Пошлина назначалась с веса и только с 3-х предметов она взималась поштучно (с различного рода домашних животных, повозок и вагонов). Вообще можно сказать, что в этом тарифе запретительная система уступила место покровительственной, что за исключением 15 предметов таможенный сбор не превышал 15 до 20% их стоимости и что в большей части случаев он был уменьшен наполовину против тарифа 1838 года⁰²⁰.

После этого не было уже, по-видимому, никаких препятствий для вступления Австрии в Таможенный Союз, вследствие чего она и пригласила в начале 1852 г. всех его членов в Вену для предварительных совещаний об установлении нового союза на основании введенных ею перемен. Но Прусский кабинет не согласился послать в это собрание своего уполномоченного и объявил при этом, что он не прежде приступит к каким бы то ни было переговорам с Австрией, пока не будет восстановлен таможенный союз в прежнем своем виде. Для окончательного же решения этого дела вскоре после он назначил срок для совещания в Берлине. Но члены Таможенного Союза, подстрекаемые австрийскими дипломатическими агентами, отвечали, что они хотят воспользоваться тем же правом, как и Пруссия, которая имеет в виду предложить на их рассмотрение новый договор, заключенный с Ганноверским королевством, и домогались, чтобы в берлинском собрании прежде всего были приняты во внимание условия, на основании которых Австрия изъявила желание приступить к Таможенному союзу. Тогда Пруссия, заметив, что двукратные ее воззвания остаются тщетными и что бывшие ее союзники, обнадеженные секретными договорами с Австрией в получении прежних таможенных доходов, в случае приступления их к новому с нею союзу, остаются непреклонными, закрыла конгресс и объявила, что с тех пор она будет договариваться с каждым государством особо.

Известие о прекращении существования Таможенного Союза сильно взволновало общественное мнение в Германии. В тех государствах, которые наиболее сопротивлялись предложениям Пруссии, торговые палаты поставили на вид своим правительствам бедственное положение промышленности, происшедшее вследствие столь долго продолжающейся неизвестности об успехах переговоров и доказывали, что неожиданный разрыв существующего столь долгое время союза еще более усилит коммерческий кризис. Все периодические издания наполнены были негодованием на политические интриги Австрии, которую считали главной виновницей случившихся обстоятельств и это негодование перешло даже в массы народа. Но политические события во Франции, которая объявлена была империей, положили конец всем затруднениям. Император Австрийский прибыл лично для переговоров с королем Прусским в Берлин и следствием этого свидания был торговый трактат, заключенный между этими государствами 19 февраля 1853 года⁰²¹. Мы приведем тут только важнейшие статьи этого договора, который, сколько судить можно, составляет переход к окончательному соединению Австрии с Таможенным Союзом.

1) Договаривающиеся стороны обязались не стеснять торговых сношений между своими подданными при ввозе, вывозе или провозе товаров. Из этого общего правила исключались, однако: а) предметы казенной монополии, как-то: табак, соль, порох, игральные карты и календари; b) полицейские меры, принимаемые каждым правительством для сохранения народного здравия; с) распоряжения, имеющие ввиду удовлетворение военных потребностей в чрезвычайных случаях.

2) Договаривающиеся государства будут пользоваться всеми теми преимуществами, которые бы только были предоставлены впоследствии времени какой-нибудь третьей державе. Из этого постановления исключаются, однако, те привилегии, которые уже даны или будут даны государствам, находящимся с одного из договаривающихся сторон в таможенном союзе.

3) С 1 января 1854 г. сырые произведения при вывозе их из одного государства в другое освобождены от всякой пошлины; с мануфактурных же изделий полагалось взимать уменьшенную в сравнении с существующими на них до сих пор пошлинами.

5) Провозимые иностранные товары через одно из договаривающихся государств в другое и не подлежащие в последнем таможенному сбору освобождены от всякой пошлины; все же другие должны были платить не свыше 10-1/2 коп. с центнера.

6) Освобождены от пошлины все товары, привезенные на ярмарки в одно из договаривающихся государств, но возвращающиеся непроданными, если только они были сложены в публичные магазины, равно как и предметы, отправленные для окончательной обработки или поправки, если только они назначены к обратному вывозу в то государство, откуда были привезены.

9) Если какие-либо произведения подлежат в каком-нибудь из договаривающихся государств внутреннему акцизу, то пошлина, налагаемая на них при ввозе в это государство, не должна превышать величины акцизного сбора.

12) Купеческие корабли каждого из договаривающихся государств пользуются во взаимных портах одинаковыми правами.

20) Договаривающиеся стороны возложат взаимно на своих консулов обязанность помогать и защищать купеческие интересы обоих государств без всякого различия.

25) Трактат этот должен продолжаться 12 лет (до 31 декабря 1865 г.), но в 1860 г. комиссары обеих сторон съедутся для переговоров об установлении таможенного союза между обоими договаривающимися государствами. Наконец

26) Дозволяется присоединиться к этому договору всем немецким государствам, которые в 1854 г. или после будут находиться с Пруссией в таможенном союзе, равно и Итальянским, которые находятся или будут находиться в таком же союзе с Австрией⁰²².

Этот договор, как свидетельство о применении начал свободной торговли к положительному законодательству государства, даже наиболее отсталого в промышленном отношении, есть одно из самых интересных экономических явлений новейшего времени. Но скоро ли осуществится австрийско-германский таможенный союз, невозможно еще пока сказать ничего утвердительного, потому что, к несчастью, мысль о преобладании в Германии, постоянно высказывающаяся в политике Австрии и Пруссии, не подает большой надежды на успешное окончание столь благодетельного во всех отношениях предположения⁰²³. Вскоре после заключения этого трактата был возобновлен таможенный союз в увеличенном составе на 12 лет (до 1865 г.) и хотя в 1853 году в нем издан был на этот период времени новы тариф, но в оном никаких важных изменений не последовало.

Во Франции самые древнейшие постановления в отношении таможенных сборов введены были еще римлянами и оставались почти неизменными до половины IX ст. Пошлины взимались как при ввозе, так и при вывозе товаров, впрочем, весьма незначительные. Но в падением монархии Карла Великого и с утверждением феодальной системы торговля подверглась таким стеснениям, что уже невозможно было отличить пошлин, взимаемых при ввозе, от тех, которые должно было платить за право провоза через владения каждого независимого феодального барона. Коммерческие международные сношения даже совершенно бы прекратились, если бы некоторые из феодальных владельцев не заключили между собой договоров, на основании которых товары, отправляемые на известные французские ярмарки, освобождались от всяких налогов. С усилением королевской власти начали мало-помалу исчезать эти многочисленные препятствия, но зато сама верховная власть стала подвергать торговлю различным регламентациям. При всем том мы видим, что и французское правительство более обращало внимания на свой доход, или на обеспечение подданных от недостатка некоторых произведений, чем на покровительство внутренней промышленности. Таким образом, в 1254 г., при Людовике Святом, запрещено было вывозить из Франции хлеб и другие съестные припасы, если цена их возвысится значительно на внутренних рынках, а в последующие царствования это запрещение было распространено на драгоценные металлы, оружие, лошадей, шерсть, кожи, лен и некоторые другие предметы. Впрочем, купцы могли за известную плату получать дозволение на вывоз этих произведений, но в таком случае вывозная пошлина почти в три раза была больше привозной. В 1378 г. при Карле Мудром были установлены внутренние заставы между провинциями, подлежащими платежу акцизных пошлин с известных предметов потребления (aides) и свободными от них, или так называемыми иностранными провинциями, и такое разделение существовало до 1791 г. Постоянные же пошлины с иностранных произведений стали взиматься с каждого предмета отдельно не раньше половины XVI ст. Но значительное количество изданных по этому предмету эдиктов и встречаемые вследствие запутанности законодательства затруднения в торговле заставили Генриха III в 1581 г. издать генеральный тариф, по которому все привозимые иностранные произведения подвергнуты были весьма умеренной пошлине, за исключением соленой и свежей рыбы, а также некоторых шерстяных тканей, получаемых из Англии, которых привоз был свободен от всякого платежа⁰²⁴.

Начиная с XVII ст., во Франции произошел совершенный переворот в ее коммерческий политике. Таможенные постановления получают с тех пор явный характер покровительства и внешние пошлины постоянно увеличиваются, соответственно с развитием внутренней промышленности. Так по тарифу 1629 г. были обложены пошлиной свободные до сих пор английские изделия и последующие постановления в 1632 и 1644 г. увеличили ее почти в 5 раз против прежде существовавшей⁰²⁵.

но никогда еще таможенное законодательство во Франции не подвергалось столь значительным преобразованиям, как в царствование Людовика XIV, когда Кольбер был сделан министром финансов (Controleur General). Стремление этого знаменитого государственного мужа к упрощению существующего тарифа, к уменьшению пошлин на привозимые сырые произведения, к уничтожению внутренних застав, к восстановлению единства в торговых постановлениях, а равно старания его оживить все отрасли отечественной промышленности, — ставят его высоко в ряду французских администраторов. Но в то же время мы должны сказать, что некоторые из употребленных им средств для достижения предположенной цели имели весьма вредные последствия, и влияние их ощущается еще до сих пор во Франции. Насильственные меры, принимаемые им для того, чтобы заставить фабрикантов производить известного рода изделия по предписанным правилам и по определенной форме возбудили всеобщее негодование, а главное уничтожили всякую самостоятельную деятельность частных производителей. Кроме того, каждый промысел подвергался столь подробным и многочисленным регламентациям, что постановления, относящиеся до одной только ткацкой промышленности, составили впоследствии огромные 3 тома in 4. В них можно найти самые мельчайшие подробности производства различного рода тканей, так что изобретательность фабриканта или его работников — это необходимое условие всяких усовершенствований — считалась тогда не только бесполезной, но даже противозаконной, и влекла за собой строгие наказания. Кольбер как будто хотел уничтожить изобретательность человеческого ума, разнообразие вкусов, моду, и подчинить производство такому же строгому порядку, какой был введен в его канцелярии. Заменяя своей волей энергию частных предпринимателей, он должен был прибегать к привилегиям и искусственным поощрениям, которые чрезвычайно дорого обходились правительству и во многих случаях не принесли ожидаемой пользы. Строгие ограничения в привозе иностранных изделий, равно как и различного рода премии, или так называемые им костыли, на которые он взирал, как на временные меры, чтобы научить скорее ходить фабрикантов, воспрепятствовали только нормальному их развитию, породили неуверенность в собственных силах и на долгое время лишили их бодрости, так что многие и до сих пор еще убеждены, что они не в состоянии держаться собственными силами. То же самое можно сказать и о торговых предприятиях Кольбера. Четыре привилегированные компании: Вест-индская, Ост-индская, Сенегальско-Гвинейская и Северная стоили казне огромных пожертвований и ни одна из них не могла утвердиться на прочных основаниях. Вовлекши в значительные потери акционеров, они скоро были закрыты самим же правительством. Невозможно обвинять в этом Кольбера, который, видя успехи таких же компаний в Голландии и приписывая их цветущее состояние поощрениям и исключительным правам, предоставляемым им со стороны правительства, по необходимости подчинялся влиянию своего века; но замечательно, что эти многочисленные уроки опыта нисколько не изменили его убеждений, так что до конца своей жизни он считал подобные общества необходимыми для блага государства⁰²⁶. Но самое гибельное влияние системы, принятой этим министром, на народную промышленность заключалось в сильно развитой централизации, которая совершенно убила частную самодеятельность. Правительство со времени Кольбера не оставляло ничего без внимания, вмешивалось во все, даже самые маловажные дела как частных лиц, так и корпораций, требовало, чтобы они относились к нему во всех случаях и на все имело готовый совет, или издавало новое постановление. В этом отношении частная воля была совершенно подавлена и все граждане находились под опекой правительства⁰²⁷. Новейшие события во Франции служат лучшим доказательством ложности такой системы и вредного ее влияния на экономическое развитие народа.

В управлении Кольбера изданы были два тарифа, в 1664 и 1667 г. Первый из них был довольно умеренный и в большей части случаев не превышал 5% стоимости привозимых товаров. Несмотря на свое явное покровительство отечественным фабрикам, он даже мог бы принести значительную пользу, если бы сделался обязательным для всего государства. К несчастью, Кольбер не имел довольно энергии для приведение в исполнение своих предначертаний, или может быть, встретил слишком сильное сопротивление в некоторых провинциях, которые не согласились ввести его у себя⁰²⁸. Во всяком случае установленные в это время пошлины не полагали преграды соперничеству французских произведений с иностранными, преимущественно шерстяными, которые и после издания этого тарифа привозились в довольно значительном количестве. Этого было достаточно для фабрикантов, понимавших уже, какую выгоду может доставить им монополия, и уверенных в легкости ее приобретения, чтобы представить прошение министру финансов, в котором они доказывали, что при существующих условиях им невозможно расширить своего производства, потому что масса потребителей предпочитает английские ткани отечественным. Вот почему Кольбер, спустя 3 года после первого, издал другой тариф, в котором уже пошлины на главные предметы привоза того времени, как то: суконные и чулочные изделия, ковры, зеркала, кружева, жесть и некоторые другие были удвоены и даже утроены. Следовательно, для поощрения торговли Кольбер употреблял те же средства, как и для водворения фабрик, т.е. создавал монополию. Когда же заметил, что несмотря на высокие пошлины мода поддерживала в продаже некоторые иностранные изделия, он прибегнул к запрещениям. Так в 1669 и 1671 г. запрещено было привозить венецианские зеркала и кружева и нарушитель этого постановления подвергался значительной пени (3.000 ливров) и конфискации запрещенных товаров⁰²⁹.

Но этим не ограничились его законодательные меры. Желая обеспечить отечественные фабрики от недостатка сырых произведений и обезопасить государство от голода, он обложил почти все сельские продукты при вывозе более или менее значительной пошлиной, которая в некоторых случаях (как, например, на шерсть и хлеб) равнялась запрещению⁰³⁰. Следствия такой коммерческой политики обнаружились немедленно после издания тарифа 1667 г. Англия принесла жалобу, а Генеральные Штаты даже умоляли, через своего посланника, Людовика XIV, о смягчении этих ограничений, весьма справедливо замечая, что связь и дружба между народами уменьшаются по мере прекращения между ними торговых сношений вследствие высоких пошлин и что благоденствие государства зависит от легкости приобретения необходимых предметов для удовлетворения разнообразных потребностей граждан⁰³¹. Но Кольбер, убежденный в истине господствовавшей в то время аксиомы, что благосостояние какого-либо государства можно только воздвигнуть на развалинах всех других, радовался успехам своих предначертаний и оставался в них непреклонным. Эта неуступчивость вызвала тарифную войну. Голландия прекратила всякие торговые сношения с Францией, запретив привоз всех ее произведений без исключения, а Англия возвысила значительно на них пошлины, преимущественно же на вино. Такие взаимные ограничения породили скоро в Англии и во Франции контрабанду, которой вредное влияние на государственные финансы, на правильное развитие промышленности и народную нравственность было с самого начала представлено французскому министру. К несчастью, Кольбер не приписывал этому явлению слишком большой важности и не предвидел, каких размеров может оно достигнуть с течением времени⁰³².

С Голландией дела пошли еще далее. Нет сомнения, что одной из главных причин войны, кончившейся Нимвегенским миром, был тариф, изданный в 1667 г. И что же? Несмотря на решительный перевес и блистательные победы французских войск, Людовик XIV должен был сделать уступку и возвратиться к тарифу 1664 г. Это был тяжелый удар, нанесенный политике Кольбера, которого он никогда забыть не мог.

Не менее сильный упрек можно сделать Кольберу и на счет изданных им ограничений торговли хлебом и тем более заслуженный, что он мог оценить благодетельные плоды законодательных мер своего великого предшественника по управлению финансами Франции, Сюлли, который строго смотрел за тем, чтобы хлеб не только мог свободно продаваться внутри государства, но и беспрепятственно вывозился за границу⁰³³. Но Кольбер разделял в этом отношении господствующий в народе предрассудок и во все свое управление не мог постигнуть, что только запрещение или ограничение свободной торговли хлебом может породить голод, и если он существует — усилит его жестокость. Следствия этой протекционной системы описывает маршал Вобан весьма резкими чертами: “Все изыскания, какие только я мог сделать в течение нескольких лет, как ими занимаюсь, убедили меня, что в эти последние времена около одной десятой части всего народа доведено до нищеты и действительно живет подаянием, что пять девятых частей не в состоянии подавать милостыни, потому что находится в таком же бедственном положении; из остальных же 4 частей три обременены долгами и запутаны в процессы, а в последней десятой части, к которой я причисляю военных, приказных и духовных лиц, все высшее дворянство, гражданских и военных сановников, купцов и самых богатых мещан, заключается не более 100 000 семейств, и изних может быть только десять тысяч таких, которые имеют очень хорошее состояние⁰³⁴.

Нет сомнения, что многие административные распоряжения Кольбера были истинно благодетельны для торговли и мануфактурной промышленности. Довольно для этого упомянуть об улучшении существующих и проведении новых путей сообщения, об учреждении двух порто-франко, в Марсели и Дюнкирхене, и особенно о его постоянном стремлении к созданию единства в торговом законодательстве⁰³⁵. Пошлина, взимаемая по этому тарифу с привозных товаров, была весьма умеренная и не превышала 5% ad valorem). До 1664 г. провоз товаров из одной части государства в другую был почти невозможен; купцы на каждом шагу встречали заставы, при которых должны были оплачивать самые разнообразные налоги и казалось, что целой их жизни было недостаточно для того, чтобы изучить все уловки откупщиков внутренних пошлин, учреждавших большей частью таможни по своему произволу как в отношении местности, так и числа их. А как пошлины взимались по закону со стоимости товаров, то легко вообразить совершаемые ими при этом злоупотребления. Установленные постоянные цены товаров в вышеупомянутом году прекратили это зло, по крайней мере в тех провинциях, которые приняли у себя новый тариф⁰³⁶. Прибавим к тому, что весь вред протекционной системы, которой руководствовался Кольбер, не казался еще столь явным при его жизни. Неутомимая деятельность министра и введенный им строгий порядок в государственных финансах поправляли зло, из нее проистекающее. Но дальнейшая финансовая история Франции может служить лучшей критикой покровительственной системы Кольбера. Его преемники, не имевшие ни его талантов, ни его деятельности, следовали слепо указанному им примеру, и при других, присоединившихся к тому, неблагоприятных обстоятельствах, довели и фабрики, и торговлю до такого же бедственного положения, в каком находилось земледелие.

Лувуа, заменивший Кольбера в управлении торговлей и технической промышленностью, немедленно принял меры, чтобы остановить значительный, по его мнению, вывоз денег из Франции и заставить своих сограждан производить все у себя дома. Меры эти состояли большей частью в общем запрещении иностранных товаров. Из них были исключены только весьма немногие сырые произведения, которых Франция или вовсе не производила, или в очень небольшом количестве, как медь, олово, свинец и некоторые другие. Но как голландские товары по миру 1678 г. пользовались первым тарифом Кольбера и не было возможности лишить их этой привилегии, то Лувуа употребил окольный путь для достижения своей цели. Каждый год появлялся новый эдикт, которым возвышалась пошлина на один из главнейших предметов привоза из Голландии, вследствие чего торговый оборот ее с Францией, достигший под конец жизни Кольбера до 60 млн ливров, значительно уменьшился, а правильную торговлю заменила контрабанда, разорившая многие фабрики, основанные и поддерживаемые с таким усилием правительством. Не менее вредное влияние на промышленность Франции имела монополия, предоставленная Марсели в 1686 г. на торговлю с Левантом, равно как и пошлина, взимаемая с предметов, ею доставляемых, при вывозе их из этого города внутрь государства и составлявшая 20% ad valorem. При недостатке путей сообщений между южными и северными областями такое постановление равнялось почти запрещению всяких между ними сношений⁰³⁷.

Все эти ограничения и усиливающиеся с каждым годом бедствия народа должны были по необходимости вызвать протест со стороны людей благомыслящих. И действительно, уже в конце XVII столетия явились почти в одно время замечательные сочинения Буагильбера⁰³⁸ и Вобана⁰³⁹, в коих они, вооружаясь против покровительственной системы, не пощадили и виновника введения ее во Францию. Заключающиеся в этих сочинениях истины были развиты более систематически физиократами, которые, видя упадок всех отраслей промышленности, особенно же земледелия, проистекающий от ограничений свободной торговли сельскими продуктами, первые произнесли эту знаменитую формулу laissez faire, laissez passer, применяя ее ко всем проявлениям человеческой деятельности. Мы уже выше сказали, каким образом самый знаменитый представитель этой школы, Тюрго, пытался напрасно осуществить их идеи. Сильное сопротивление, встреченное им во всех классах общества, пользующихся какими-нибудь исключительными привилегиями, уничтожило все его благодетельные преобразования.

Однако учение физиократов не осталось бесплодным; мало-помалу оно стало действовать на общественное мнение и под его влиянием заключен был известный торговый договор с Англией в 1786 г., в котором, как мы уже видели, строгая запретительная система заменена была умеренно охранительной. Французские протекционисты, которые сильно вооружаются до сих пор против этого трактата, утверждая, что он был гибелен для отечественной промышленности, не обращают внимания на то, что правильная торговля между Англией и Францией в это время почти не существовала. Между ними явилась Голландия, как бы посредницей, доставляя им тайно взаимные их произведения. Потому значительная цифра привоза во Францию английских изделий, которую мы уже указали выше, доказывает только, сколь благодетельное влияние имело облегчение торговых сношений между обоими государствами на прекращение контрабанды.

Справедливость подобного рода явлений подтверждается всякий раз во Франции, как только уменьшаются в ней пошлины на иностранные произведения. Так, например, Конституционное Собрание в 1790 году уничтожило все внутренние заставы, а в следующем году издало общий тариф для всего государства, который в сравнении с ныне господствующим может считаться составленным в духе свободной торговли. В самом деле, предметы всеобщего потребления были обложены весьма незначительной пошлиной, а служащие к удовлетворению роскоши не свыше 25% своей стоимости. Запрещения касались только предметов казенной монополии (как-то: игральных карт, соли, табака, селитры), или же общественной гигиены (как, например, всяких лекарственных составов). Из этого общего правила были только два исключения: не допускались к привозу иностранные стеклянные изделия и корабли, построенные за границей⁰⁴⁰. Эта умеренность таможенного хаконодательства имела последствием немедленное возвышение цифр привоза и вывоза:

К несчастью, кровавые действия Конвенции вооружили большую часть европейских государств против Франции, которая отвечала на это всякий раз таможенными запрещениями, так что пошлины могли бы служить для этого времени мерилом усиления неприязненных действий против этой державы. В 1793 г. Конвенция издала декрет, которым уничтожались все существовавшие до сих пор торговые договоры с государствами, находящимися в войне с Французской Республикой и кроме того, запрещались к привозу: рафинированный сахар, всякого рода бумажные, шерстяные, стальные и другие металлические и глиняные изделия, а равно все те, которые только предполагались произведением английских фабрик, хотя бы они привозились из других государств. Так как эти постановления казались еще недостаточными, то в 1796 г. Директория обнародовала новый закон, по которому запрещался не только привоз английских произведений, но и продажа их во Франции. Понятно, что и Англия не отстала на этом пути торговых ограничений. Правительство ее, кроме многих других стеснительных законов, объявило в 1806 г., что все великобританские порты закрываются для французских кораблей, — и подвергло праву осмотра все нейтральные суда, а если они отправлялись во Францию, то приказывало своим крейсерам приводить их в английские гавани для обложения находящихся на них товаров пошлинами по своему произволу.

Ответом на эти распоряжения был знаменитый берлинский декрет, изданный в том же году Наполеоном, которым Британские острова объявлялись блокированными и запрещались всякие с ними сношения; все английские товары, найденные в стране, занятой французскими войсками, делались законной добычей; английские корабли не допускались к портам этих государств, а нейтральные, посетившие великобританские, ирландские или принадлежащие им в колониях порты, подлежали конфискации. Все главные статьи этого декрета были подтверждены новым, изданным в Милане в 1807 г. Кроме того, для окончательного разорения английской торговли, Наполеон обложил все колониальные произведения непомерно высокой пошлиной и принял все возможные меры для замены их искусственными. Это был крайний предел, до которого только может достигнуть запретительная система. Не станем здесь рассматривать, сколько она содействовала упадку Наполеона, скажем только, что он сам сознавал крайнее положение, в которое поставил Францию и союзные державы, — и продаваемые им дозволения ввозить английские товары (licences) лучше всего свидетельствуют о ее неосновательности⁰⁴². Если бы по крайней мере этот несчастный опыт мог послужить уроком для последующих законодательных властей благодетельного влияния свободной торговли! А урок был нагляден. В самом деле, все мануфактурные произведения, привозимые из Италии, Пиренейских провинций и Бельгии, не только не препятствовали, но напротив, много способствовали развитию и цветущему состоянию французских фабрикоп. В это время не казались страшными для Франции ни бельгийское железо и уголь, ни голландское полотно, ни итальянские шелковые ткани, ни германские сукна. Но лишь только заключен был мир и Франция вошла в свои прежние пределы, как эти же самые произведения делаются опасными для отечественной промышленности и исключаются из ее рынков.

В самом начале Реставрации трудно было Людовику XVIII, при восстановлении мирных сношений Франции с другими европейскими державами, удержать запретительный тариф Наполеона I. Поэтому в 1814 г. все прежние запрещения были уничтожены, а пошлины уменьшены не только на колониальные, но и на многие мануфактурные произведения. Однако это продолжалось недолго. Фабриканты, численно преобладая в Палате депутатов, умели весьма ловко скрыть свои эгоистические стремления под личиной патриотизма, представить себя в общественном мнении защитниками работников и достигнуть того, что в 1816 г. Правительство принуждено было увеличить пошлину на иностранные фабричные изделия. Кроме того, остались в полной силе все законы, введенные во время самой жестокой войны времен Республики и Империи для наблюдения за запрещенными товарами, как и домашний и личный обыск, вознаграждение за донос и т.п.

В то же время подражание английской конституции, которая со своими майоратами казалась для большей части французских публицистов того времени идеалом политического устройства, без внимания, может ли она быть применена во Франции, подало повод ко введению подвижной пошлины на хлеб для установления постоянной на него цены и для обеспечения таким образом дохода землевладельцев. До 1819 г. Привоз хлеба из-за границы оставался постоянно свободным, и только вывоз его подвергался различным ограничениям. Так в 1814 г. Пограничные департаменты Франции были разделены на 3 класса и 8 округов. Вывоз хлеба из департаментов первого класса был дозволен, когда цена его в средней сложности стояла ниже 23 фр.; из второго — при средней цене в 21 фр. и из третьего — в 19 фр. за гектолитр⁰⁴³. Но когда в 1818 г. появился на французских рынках русский хлеб, привезенный из Одессы и вследствие этого, когда цена на него, и то уже низкая от обильного внутреннего урожая, еще более понизилась, то землевладельцы северных и восточных департаментов представили в обе палаты многочисленные прошения, в которых умоляли спасти их от совершенного расстройства, запретив привоз иностранного хлеба. А как большинство в обеих палатах верило в непогрешимость всех английских учреждений, то неудивительно, что в том же году и последовал закон, которым устанавливалась подвижная пошлина наподобие английской, только более ее сложная⁰⁴⁴. На основании ее собирались сведения о цене хлеба на определенных законом рынках в каждом из упомянутых классов в начале и половине текущего и за весь прошедший месяц, и из этих трех данных выводилась общая средняя цена, сообразно с которой мог изменяться и тариф 12 раз в год. Если эта цена достигала 23 в первом, 21 во втором и 19 фр. в третьем классе за гектолитр, то к прежней пошлине 0,25 фр. с зернового хлеба и 0,75 фр. с муки, когда они привозились под французским и 1,25 фр. и 3,75 фр. под иностранным флагом, прибавлялось еще по 1 фр. на каждый гектолитр. По мере понижения на каждый франк цены на внутренних рынках возвышалась соответственно на один франк и пошлина. Но при цене в 20, 18 и 16 фр. за гектолитр в означенных трех классах привоз был запрещен⁰⁴⁵. Постоянные, однако, урожаи в следующие за изданием этого закона годы были причиной, что внутренние цены стояли всегда ниже предельных. Но землевладельцы, приписывая это явление значительному привозу иностранного хлеба и считая установленное покровительство недостаточным, стали домогаться увеличения его пределов. Законодательные палаты и в этот раз приняли их прошение весьма благосклонно и по новому положению в 1821 году разделили пограничные департаменты на 4 пояса, возвышая в них предельные цены до 26, 24, 22 и 20 фр. за гектолитр. При этих ценах пошлина с иностранного хлеба, привозимого под французским флагом, составляла 1,25 фр. с гектолитр зернового хлеба и 2,50 фр. с муки; под иностранным же 2,50 и 3,75 фр. Затем следовало опять, как и прежде, повышение пошлины на 1 фр. с гектолитра при соответственном понижении средней цены на внутренних рынках. Но если эта последняя достигала в первом классе до 24 фр., а во втором до 22 фр., в третьем до 20 фр. и в четвертом до 18 фр. за гектолитр, то привоз воспрещался безусловно. Несмотря, однако, на эти новые и столь строгие ограничения, надежды землевладельцев не сбылись. В борьбе с природой закон оказался бессильным и никак не мог обеспечить желаемой просителями цены, которая в средней сложности за 7 лет (с 1821—1827 г.) не превышала 16 фр. за гектолитр. Казалось бы, что такой продолжительный опыт должен был убедить всех в несостоятельности охранительной системы, тем более, что с одной стороны во время даже запрещения привоза, купцы французские избегали строгости законов различными уловками, доставляя, например, одесский хлеб прежде в Нант, где привоз был дозволен и оттуда, офранцузив его, в Марсель, куда прямо из стран производства привозить его было запрещено; с другой же потому, что все эти ограничения были приостановлены, лишь только вследствие неурожая в 1827 г. средняя цена на хлеб во всем государстве поднялась до 21,25 фр. за гектолитр. Но видно, что ничего нет труднее. Как убедить людей, ослепленных личными выгодами. Таким только образом можно объяснить новый закон, изданный Палатой в 1831 г., которым предельная цена в упомянутых поясах была еще более возвышена; именно в первом до 28 фр., во втором до 26 фр., в третьем до 24 фр. и в четвертом до 22 фр. за гектолитр. Когда цены достигали на внутренних рынках такой высоты, то привоз хлеба со всех стран и под всяким флагом оставался свободным и с него взималась только номинальная пошлина в 0,25 фр. с гектолитра. Но после этого, если внутренние цены понижались на 1 фр., то хотя на хлеб, привозимый на французских кораблях, пошлина оставалась неизменной, однако с привозимого на иностранных — взималось 1,25 фр. с гектолитра. При дальнейшем понижении на каждый франк внутренней цены пошлина возвышалась тоже на 1 фр. без различия флагов. Наконец, если цены стояли ниже 23,01, 21,01, 19,01 и 17,01 фр. в соответственных поясах, то с каждого гектолитра и на каждый франк понижения пошлина увеличивалась уже на 1,50 фр. Для муки пошлина с метрического центнера была почти в 3 раза больше, чем с гектолитра зернового хлеба, но повышалась совершенно в такой же пропорции при понижении внутренних цен, как мы представили выше для сего последнего. Вывоз хлеба с пошлиной в 0,25 фр. с гектолитра дозволялся только тогда, когда внутренняя цена его не превышала 25 фр. в 1-м поясе, 23 фр. во 2-м, 21 фр. в 3-м и 19 фр. в 4-м. При каждом же повышении цены на 1 фр. вывозная пошлина увеличивалась на 2 фр. с гектолитра⁰⁴⁶.

Эта запутанная система продолжалась почти без всякого изменения до 1855 г., в котором привоз хлеба, по случаю неурожая, объявлен на время совершенно свободным с удержанием только номинальной пошлины. Но как это распоряжение возобновляется каждый год, и по последнему декрету Наполеона III срок свободного привоза продолжен до 30 сентября 1859 г., то по всей вероятности прежние ограничения скоро будут уничтожены окончательно, тем более, что сами землевладельцы убедились в совершенной их бесполезности.

Что касается всех других предметов торговли, то самые сильные ограничения на них последовали в 1822 году. Хотя Людовик XVIII сознавал вред промышленных монополий, но во все свое царствование он должен был бороться в этом отношении с законодательными палатами и постоянно принужден был делать им уступки. Таким образом, по тарифу 1822 г. Увеличена была пошлина на иностранный колониальный сахар, железо, лен, шерсть и особенно на рогатый скот, с которого положено было взимать 55 фр. со штуки. В прениях, происходивших по этому случаю, все землевладельцы восхваляли дороговизну, считая обилие съестных припасов гибельным для всего государства и доказывали, что пошлины должны иметь целью поощрение отечественной промышленности, а не увеличение казенного дохода⁰⁴⁷.

Но такое значительное возвышение тарифа на сельские произведения возбудило в пограничных германских государствах сперва жалобы, потом таможенные репрессалии и, наконец, угрозы, что они не будут допускать к транзиту через свои владения никаких французских товаров. Видя вредные действия своей системы, но в то же время не желая или не будучи в состоянии сознаться в своем заблуждении и сделать благоразумные уступки, французское правительство отвечало на угрозы угрозами и объявило, что в случае приведения в исполнение упомянутыми государствами своих намерений оно будет принуждено исключить совершенно из произведения из своих рынков⁰⁴⁸. Таким образом, строгие ограничения в окончательном результате вели Францию к прекращению всяких торговых сношения.

К счастью ее, в некоторых государствах произошла в то время значительная перемена в экономическом взгляде на торговлю. Англия, руководимая Гаскиссоном, вступила уже на путь таможенных преобразований и пример ее должен был подействовать на общественное мнение даже во Франции, тем более что вредные последствия строгих охранительных пошлин сделались уже для многих очевидными. Поэтому в 1827 году законодательные палаты назначили из своей Среды комиссию для исследования действия таможенного устава на народную промышленность, преимущественно же в отношении к железу, сахару и торговле с колониями. Комиссия, заметив, что под защитой высоких пошлин были основаны, куплены или сняты многие заводы, особенно железные, в весьма неблагоприятных условиях, и что в них были завязаны значительные капиталы, не осмелилась предложить радикального изменения тарифа, однако заключила, что для блага государства следует уничтожить все запрещения и заменить их охранительными пошлинами. Вследствие того тогдашний французский министр де Сен-Крик представил в палате депутатов проект закона, по которому существующий тариф оставался в полной силе, за исключением пошлины на железо, которую он предлагал несколько уменьшить. Но этот проект, представленный в половине 1829 г., не был даже рассматриваем палатой по случаю наступившего в то время политического кризиса. Июльская революция, произведшая столь значительное изменение в конституции, не тронула только господствовавшей экономической системы, вопреки ожиданиям людей благоразумных и желанию даже самого короля Людовика Филиппа. Министерства сменялись одни за другими, но охранительные и запретительные пошлины оставались непоколебимыми. Монополия пустила слишком глубокие корни и покоившиеся под ее тенью фабриканты не хотели отказаться от своих привилегий. Все благие намерения самых осторожных министров должны были уступить перед узким эгоизмом промышленников, которые во время прений о необходимости применения начал свободной торговли к внешним сношениям соглашались с выводами науки, но заключали обыкновенно, что малейшее изменение в этом смысле существующего тарифа было бы гибельно для народной промышленности. Прения палат этого времени постоянно представляют такое странное явление: факты и убеждения противоречат законам, а теория практике⁰⁴⁹. Приведем здесь из множества подобных только более замечательные случаи. В 1832 г. министр торговли д’Apry представил в палату депутатов проект закона о допущении к привозу запрещенных до сих пор некоторых товаров, имеющих в малом объеме значительную ценность, для прекращения сильно развившейся контрабанды, равно вредной для казенного, как и для частных интересов, и об уменьшении пошлины на рогатый скот и сырые материалы. Он полагал, что охраняя те отрасли промышленности, которые появились вследствие сильного покровительства, можно безвредно подвергнуть более свободному соперничеству такие, которые уже достигли известной степени развития. Однако, несмотря на всю умеренность этого проекта, комиссия, назначенная палатой для его рассмотрения, выразив сперва свое убеждение в представленном по этому случаю рапорте в следующих словах: “по этому самому, что наша промышленность была долго и строго охраняема, можно полагать, что многие из ее отраслей станут довольствоваться менее сильным покровительством,” — отвергнула значительным большинством все важнейшие таможенные преобразования, предложенные министром, и сочла возможным снять запрещение только с шелка, сафьяна и медной проволоки, с сохранением, впрочем, на них очень высокой пошлины⁰⁵⁰. К несчастью, политические вопросы играли всегда во французских палатах столь важную роль, что для рассмотрения экономических не оставалось почти времени. Вот почему проект д’Apry, равно как и другой, предложенный в следующем году Тьером, хотя и значительно измененные комиссиями, остались без всяких последствий.

Эти события вызвали во многих пограничных городах сильное неудовольствие, которое в 1834 году, когда вступил в должность министра торговли граф Дюшатель, выразилось в многочисленных жалобах и прошениях. Желая облегчить свое положение в отношении к законодательным палатам и узнать мнение самих производителей, Дюшатель послал циркуляры во все торговые палаты с требованием от них объяснения на счет предполагаемых таможенных преобразований и в то же время назначил комитет для исследования этого предмета. Полученные им ответы были весьма разногласны. Все портовые города, за исключением Марселя, единогласно домогались уничтожения существующих запрещений. Города, не имеющие значительных фабрик, подали такое же мнение, но просили при этом соблюсти постепенность при переходе от строго охранительного к более свободному тарифу; наконец, мануфактурные центры, за исключением Лиона и Сент-Этиенна, не соглашались ни на малейшие изменения существовавших таможенных законов, а некоторые из них писали даже к министру, что проявляющееся в южных департаментах движение в пользу свободной торговли было делом тайных агентов Англии, которая постоянно и издавна уже стремилась убить в зародыше французскую промышленность. Но всего интереснее, что один из городов Северного департамента, именно Рубэ, угрожал даже восстанием работников в случае какой бы то ни было таможенной реформы. И правительство должно было уступить перед этими угрозами! Но как на основании закона, изданного в 1834 году, королю предоставлена была власть изменять некоторые части тарифа в промежуток времени между заседаниями палат с условием предоставлять эти изменения на их утверждение в первом же собрании, то в силу этой власти были уничтожены запрещения на бумажную пряжу высоких номеров, кашмирские шали, кружева, готовое платье и часы⁰⁵¹, а равно уменьшена пошлина на чугун, каменный уголь и шерсть. Все эти временные постановления получили силу закона в 1836 году, но этим и ограничились все таможенные преобразования⁰⁵².

С тех пор законодательные палаты, подстрекаемые промышленными коалициями, даже не скрывали более своих эгоистических стремлений и всеми силами противодействовали самым благим намерениям правительства. Таким образом, переговоры между Францией и Бельгией об уничтожении между ними таможенного союза остались безуспешными, вследствие сильного сопротивления французских фабрикантов. Точно также были отвергнуты выгодные предложения Швеции, которая соглашалась уменьшить у себя пошлину на главные французские произведения взамен уменьшения пошлины на ее железо. Но знаменитый Комитет для защиты отечественной промышленности не остановился на этом. В ноябре месяце 1846 г. он объявил, что если министерство сделает какие-нибудь изменения в тарифе, то все промышленные классы, поддерживающие до сих пор правительство, соединятся с его врагами⁰⁵³. Действительно, в этом случае можно было защищать свои права только угрозами, потому что все экономические факты слишком очевидно восставали против прогибиционистов. Так средний торговый оборот за 3 года после заключения торгового договора с Англией с 1787—1789 г. равнялся почти 1000 млн фр., а в 1825 г., после десятилетнего ненарушимого мира, он едва достигал 1200 млн. В 1834 г. произведены были некоторые облегчения в тарифе и они немедленно отразились на внутренней торговле, которой оборот, спустя два года после этого, простирался до 1.886 млн франков, а в 1840 г. достиг 2000 млн фр. По приблизительному вычислению в 1826 году употреблено было для контрабанды около 600.000 собак, которые перенесли ее по весу до 2 млн килограммов, а по цене от 400 до 720 млн фр.⁰⁵⁴ с 1820—1830 г. выдано награды за 40 278 убитых пограничной стражей контрабандистских собак 121 834 фр., а убитые составляли менее 1/20 части перебежавших невредимо через пограничную линию⁰⁵⁵.

Но эти факты не поражали фабрикантов, тем более что по отзывам таможенных чиновников многие из них пользовались сами контрабандой и извлекали из нее значительные выгоды. Соединившись же с землевладельцами в одну законодательную фалангу, они не обращали никакого внимания на интерес потребителей и во всех случаях помогали друг другу⁰⁵⁶. эти обстоятельства, а еще более таможенные преобразования в Англии и торжество лиги, сопровождаемое столь благими последствиями для народа, побудили самых знаменитых французских экономистов, как Росси, Дюнуайе, Шевалье, Ораса Сэя, Фоше, Бланки и некоторых других составит в половине 1846 г. общество свободной торговли, наподобие английского, и добиваться реформы тарифа и посредством образования общественного мнения. Душой этой ассоциации был Фредерик Бастия. Писатель этот неистощимый в доказательствах в пользу свободной торговли, остроумный и глубокий мыслитель, умеющий самые отвлеченные истины Политической Экономии выразить популярным языком, посвятил все свои умственные способности на борьбу с различными регламентациями. Французская лига основала также свой журнал под заглавием Libre Echange и пыталась было ввести в употребление митинги — это необходимое и могущественное орудие всех английских преобразований. К несчастью, все ее старания остались бесплодными, и неуспех французской лиги объясняется как характером самого народа, так и образом действия людей, ее составлявших. В Англии убеждения проникают в массу народа медленно, но остаются в ней навсегда и притом так много находится людей, готовых жертвовать материальным благом для своих убеждений. Во Франции же народ гораздо легче воспламеняется, чем убеждается. Кроме того, английская лига дала своей борьбе определенную форму, поставила весь вопрос весьма ясно для народа в виде монополии, которой пользовались землевладельцы на счет бедного класса; между тем как во Франции члены лиги доказывали большей частью только справедливость своей теории, не воплощая ее, так сказать, в какой-нибудь осязательный и могущий всех заинтересовать предмет. Поэтому французский народ более слушал таких реформаторов, которые ему доказывали, что у них в голове есть готовый рецепт на все его бедствия, что когда они достигнут власти, то судьба его значительно улучшится, и что тогда все его нужды будут обеспечены. Вот почему политические вопросы, особенно о правительственной власти, там больше занимают умы, чем экономические, и все еще до сих пор, и как всегда напрасно, ждут от первых решения всех общественных затруднений. Наконец, административное вмешательство правительства в самые мельчайшие подробности общественной жизни с давнего времени убило во Франции всякое самоуправление (self-governement)⁰⁵⁷. В ней частная деятельность в общественных делах совершенно ничтожна; все привыкли во всех случаях оглядываться на правительство и приписывать ему даже такие успехи или неудачи, в которых часто оно нисколько не виновато. Вот почему так легко было французским протекционистам привлечь на свою сторону многочисленный класс работников, которые понимают, что когда закроются фабрики, то они будут лишены занятия, следовательно и средств пропитания, а нетрудно также их убедить, что закрытие фабрик последует немедленно после того, как закон допустит свободный привоз иностранных произведений. Нужно, однако, отдать справедливость Ассоциации для свободной мены, что она действовала весьма благоразумно. Она не добивалась немедленной и крутой реформы тарифа, сознавая, что от этого пострадали бы многие интересы. На первый раз она предложила: 1) заменить все запрещения пошлиной, не превышающей 20% ad valorem; 2) уменьшить пошлину на все привозные товары так, чтобы maximum ее не превышал 20% ad valorem; 3) ввести вместо подвижной постоянную пошлину на иностранный хлеб в 2 фр. с гектолитра (1 руб. 5 коп. с четверти); 4) восстановить тариф 1816 г. в отношении к рогатому скоту (т.е. взимать со штуки 3 фр. 30 с. вместо 55 фр.) и, наконец, 5) уничтожить всякую пошлину на чугун, железо, каменный уголь и на несколько сот других еще предметов, которые не приносили никакого дохода правительству⁰⁵⁸.

Немедленно, после открытия заседаний Лиги в Париже, несколько городов откликнулось на ее призыв; в Лионе, Марселе и Гавре образовались подобные же общества, которые нашли подражателей в Кадиксе, Мадриде, Риме, Берлине и Брюсселе. Последний даже сделал предложение, которое было всеми охотно принято, устроить в своих стенах первый общенародный экономическо-статистический конгресс. Французские фабриканты, заметив угрожающую им опасность, не замедлили тоже принять свои меры. Они образовали общества, которому дали обольстительное название Комитета для защиты народного труда, выставляя таким образом представителей свободной торговли как людей, подкупленных англичанами. Но не довольствуясь этим, они напечатали объявление, в котором представляли членов лиги врагами отечества и особенно рабочего класса и разослали его по всем мастерским с целью возбудить в свою пользу самые низкие страсти простого народа⁰⁵⁹.

При таких-то обстоятельствах правительство, которое сочувствовало трудам ассоциации для свободной торговли, представило новый проект закона о таможенном тарифе, в котором 113 предметов, и то большей частью не появляющихся в продаже, предполагалось освободить от всякой пошлины⁰⁶⁰, а 185 в таком только случае, когда они будут привозимы под французским флагом; далее снять 15 запрещений, именно: с нанки, с некоторых шелковых и шерстяных тканей, с древесной коры, токарных изделий, химических продуктов и с непокрытых амальгамой зеркальных стекол; наконец, дозволить для поощрения и умножения купеческого флота беспошлинный привоз некоторых необходимых для его постройки и вооружения предметов, как то: железа, меди, жести, свинца, цинка, пеньки и льна. Но этот проект показался палате депутатов таким опасным нововведением, что она о нем даже и не рассуждала.

Тариф нисколько не изменился и после революции 1848 г. и даже на некоторые предметы пошлина была еще более увеличена.

Но такое положение дел не могло продолжаться долго. Покровительственная система носит сама в себе зародыш разложения, которое тем скорее приближается, чем обширнейшие получает эта система размеры. Довольно какого-нибудь случайного обстоятельства для того, чтобы самые ревностные ее приверженцы отступились от своих убеждений. Так было в Англии, то же самое произошло и во Франции. Прежде всего само французское правительство почувствовало вредное влияние существующих торговых ограничений, видя уменьшение государственного дохода. Таможенный сбор, доставивший казне в 1846 г. почти 154 млн фр. и понизившийся в 1848г. до 90 млн, по случаю происшедшего в то время политического переворота, снова возвысился в 1849 г. до 127 млн фр. Но в 1850 г. он уменьшился до 124,7 млн, а в 1851 г. до 117 млн фр. К этому еще присоединились: значительный неурожай хлеба, болезнь картофеля, а в следующем году и винограда, которые заставили опасаться гибельных последствий этих ограничений и для бедного народа. Вследствие всех этих событий правительство нашлось вынужденным приостановить сперва обязательную силу подвижной пошлины на иностранный хлеб, а вскоре после уменьшить ее и на другие жизненные продукты, как-то: рогатый скот, баранов, овец и на говядину как свежую, так и соленую. Таким образом, охранительные законы теряли свое действие именно в то единственное время, когда могли обеспечить значительный доход землевладельцев. Но опасения голода заставили людей, стоящих во главе управления, действовать вопреки своим убеждениям (если только в этом случае могут быть убеждения) и логической последовательности. В то же время статистические данные не замедлили подтвердить выводы науки. Хотя количество пригоняемого из-за границы рогатого скота в 1854 году было в 5 раз больше, чем в 1852 г., и в два раза больше, чем в 1853, однако цены на него на внутренних рынках не понизились и ожидаемого наводнения не произошло⁰⁶¹.

Но этим не кончились таможенные преобразования. Лишая земледельцев покровительства, необходимо было облегчить для них приобретение некоторых, по крайней мере самых необходимых для их занятия предметов, как, например, чугуна, железа, стали, каменного угля и др. Кроме того, в следующем году преобразования в смысле свободной торговли коснулись сахара, разных родов растительного масла и сала, а 1855 г. 160 других предметов. Из 102 была сложена безусловно всякая пошлина, с 20 только в таком случае, когда они будут привозиться под французским флагом, а с 38 остальных она была уменьшена. Эти преобразования важны не столько по их значению во внешней торговле или же по облегчению привоза сырых произведений, необходимых для технической промышленности, сколько по изменению существовавшего до сих пор направления коммерческой политики французского правительства⁰⁶².

Все эти временные постановления были утверждены в том же году законодательным корпусом, несмотря на то, что большая часть его членов высказала, во время происходивших по этому случаю прений, явную приверженность к покровительственной системе⁰⁶³. Однако когда в 1856 году правительство предложило проект закона о снятии существовавших до сих пор запрещений (особенно на бумажные и шерстяные ткани, стеклянные и ножевые изделия) и о замене их пошлиной в 40%, а в некоторых случаях даже в 50% их стоимости, то оно встретило такое сильное сопротивление, что даже комиссия, назначенная для рассмотрения этого предмета, не успела представить о нем своего мнения перед закрытием заседаний законодательного корпуса. В то же время центры фабричной промышленности, особенно Лиль, Руан, Труа и Рубэ выразили не менее энергичный протест против подобных преобразований, и правительство принуждено было напечатать в Монитере объявление, что снятие запрещений последует не раньше как через пять лет, т.е. в 1861 г.

Таким образом французский тариф, который можно считать в настоящее время самым ограничительным из всех европейских, остался почти в полной силе. Произведет ли время какую-нибудь перемену в убеждениях до вышеозначенного срока, трудно решить положительно. Можно, однако же, полагать, что подвижная пошлина на иностранный хлеб, которой недействительность могли испытать земледельцы во все продолжение ее существования и ограниченный привоз его в последнее время, когда он был освобожден от всякой пошлины, убедят всех в несостоятельности следуемой до сих пор системы⁰⁶⁴.

Этот краткий исторический обзор применения свободной торговли к положительным законодательствам показывает ясно, что наука Политической Экономии делает в обществе хотя медленные, однако постоянные успехи. Медленность же результатов этой упорной и продолжительной борьбы между частным эгоизмом и законами справедливости, между интересами производителей и потребителей, главным образом происходит от того, что власть законодательная вместо того, чтобы быть между ними беспристрастным судьей, большей частью находилась до сих пор на стороне первых. Увлекаемая благовидным софизмом, что каждый потребитель есть в то же время производитель, и что неся тягость покровительства других промыслов, он и сам должен быть покровительствуем, власть эта принуждена была приняться за дело, которое превышает человеческие силы. Она должна была рассматривать, рассчитывать и взвешивать, в какой мере следует охранять всякую отрасль промышленности, в то время, когда каждый почти день приносит с собой какие-нибудь перемены в ее производстве. Поэтому правительство поставлено было в необходимость, вопреки первому и главному правилу науки финансов, постоянно изменять свой тариф и усложнять его многочисленными прибавлениями, соответственно с развитием существующих или с появлением новых фабрик, то есть вместо действительного охранения и облегчения торговых сношений оно их затрудняло и через это уменьшало и свой доход. Если бы, по крайней мере, эти ограничения доставляли кому-нибудь пользу, они могли бы найти оправдание, но мы привели выше несколько примеров, что подобные затруднения были вредны и для самих охраняемых лиц. С одной стороны они вели к многосложной регламентации, всегда вредной для всякого промышленного развития, не подчиняющегося вперед обдуманным и неизменным постановлениям, с другой лишали промышленность могущественного двигателя различных усовершенствований — соперничества, позволяя ей покоиться под сенью охранительных пошлин и оставаться неподвижной; наконец, ограничения в допущении к привозу иностранных произведений возбуждали репрессалии, от которых страдали первые охраняемые промыслы, не имея простора для развития своей деятельности и неся справедливое возмездие за свои эгоистические стремления.

Если охраняемая промышленность занимается производством предметов первой необходимости, то есть таких, от которых зависит здоровье и даже жизнь народа, то применение к ней охранительных законов во время, например, неурожая, делается невозможным. Законодательная власть тогда уступает необходимости и, противореча самой себе, ищет спасения в свободной торговле, которая до кризиса казалась ей гибельной. Но кроме того, если по каким-нибудь обстоятельствам свободный привоз хлеба продолжится несколько лет сряду, как теперь во Франции, то земледельцы первые могут заметить, что снятие пошлин никакого не имеет влияния на увеличение привоза, который всегда составляет самую маленькую частицу производимого внутри государства хлеба, и что цена его от этого не понижается. Наука объясняет этот факт совершенно удовлетворительно. Она доказывает, что даже в земледельческих государствах не может быть постоянного излишка сельских произведений, потому что никто не станет производить того, что не вознаграждает издержек производства и что если даже и существует разница в цене хлеба в двух странах, то от свободного соперничества она уравнивается, понижаясь в одном и возвышаясь в другом. Когда же от значительного урожая цена его на внутренних рынках очень низка, то никто из иностранцев не повезет туда своего хлеба, именно потому, что как бы производство его в стране, обильной землей, дешево ни обходилось, но привоз столь громадного предмета всегда сопряжен с большими издержками.

То же самое мы замечаем и в отношении фабричных изделий. Соперничество, побуждая фабрикантов к различного рода усовершенствованиям, действует на понижение цены товаров, а следовательно и на увеличение сбыта. Так шелковые изделия в Англии или суконные в Бельгии значительно улучшились и подешевели с тех пор, как уменьшена была пошлина на эти ткани, привозимые из-за границы, а между тем протекционисты не могут указать ни одного факта, чтобы какая-нибудь отрасль промышленности, имеющая выгодные условия для своего существования, прекратилась вследствие свободного соперничества с иностранным производством, тем более что это свободное соперничество находится в известных пределах и что правительство для получения дохода налагает всегда на иностранные изделия некоторую пошлину⁰⁶⁵.

1) Торговые ограничения в Западной Европе явились вследствие беспорядков, порожденных феодальным ее устройством.

2) Писатели, принадлежащие к школе физиократов, создали самую полную теорию свободной торговли, хотя и причисляли ее к непроизводительным занятиям.

3) Экономическая формула: Laissez faire, laissez passer не устраняет совершенно государственной деятельности, но указывает только на естественные ее пределы.

4) Неограниченное соперничество не только не порождает никаких беспорядков в обществе и не отнимает занятия у работников, но напротив, делая труд их производительнее, дает возможность скорее накоплять капиталы, т.е. средства для их содержания.

5) Регламентарная система, ограничивая свободный труд, убивает самодеятельность народа и ставит часто правительство в затруднительное положение.

6) Зависимость между торгующими государствами всегда обоюдная, на какой бы степени экономического развития они не находились. Определять большую или меньшую степень этой зависимости столь же напрасно и бесполезно, как определять большую или меньшую степень ощущений, производимых в человеке его потребностями.

7) Мнение, будто Англия, при совершении своих таможенных преобразований, имела в виду разорение континентальных фабрик, совершенно неосновательно.