ШАПОШНИКОВ Н. Н.

ПРОТЕКЦИОНИЗМ И СВОБОДА ТОРГОВЛИ

(М.-Л., 1924)

————————————

Предисловие

Глава I. Международный обмен и его значение

I. В отличие от прежнего времени международный обмен является неотъемлемой частью современного хозяйства.
II. Характеристика внешней торговли стран, имеющих излишки сырья и продовольствия. В этих странах прирост населения не усиливает, а относительно уменьшает значение внешней торговли. О различных причинах разделения труда между странами.

Глава II. Теория свободной торговли

I. Адам Смит: свобода торговли, облегчая разделение труда, является залогом достижения каждой страны максимума производительности.
II. Учение Рикардо-Милля: основанием для международного обмена являются различия в сравнительной стоимости отдельных товаров. Единственную прямую выгоду внешней торговли составляет ввоз товаров.
III. Учение Рикардо-Милля (продолжение): обмен между странами принимает устойчивый характер тогда, когда ввоз по своей денежной ценности покрывается вывозом.

IV. Учение Рикардо-Милля (окончание): для всего человечества всегда самой выгодной является свободная торговля, но для отдельной страны может оказаться более выгодным ввести таможенные пошлины неохранительного характера.
V. Страна, имеющая для экспорта продукты с возрастающими издержками производства, может с выгодой для себя отказаться от свободы торговли.

Глава III. Различные течения в протекционизме

I. Промышленный протекционизм Листа: блестящая защита им пошлин, как средства промышленного воспитания.-Неопределенность его позиции в вопросе об экономической самостоятельности страны.

II. Аграрный протекционизм: одностороннее в ущерб земледелию промышленное развитие ставит страну в опасную зависимость от других государств.
III. Односторонняя свобода торговли причиняет ущерб стране.
IV. Теория Rich. Schuller'a: таможенные пошлины должны служить средством увеличить общую сумму народного производства.

Глава IV. Свобода торговли и протекционизм

I. Вывоз страны должен соответствовать ее ввозу. Поэтому затруднение ввоза тем самым уменьшает и вывоз.
II. Одностороннее затруднение ввоза, например, установление ввозных пошлин, может явиться средством длительного повышения внешневалютного курса, однако добиваться такого искусственного повышения курса вряд ли целесообразно.
III. Протекционизм может явиться условием увеличения общих размеров народного производства.-Отрицание этого со стороны фритредеров объясняется чрезмерным упрощением проблемы.

Глава V. Свобода торговли и протекционизм (Продолжение)

I Таможенные пошлины могут вводиться или для временной поддержки молодой промышленности, или для создания постоянной охраны таких предприятии, которые при свободе торговли совершенно не могли бы существовать.
II. Ограничение внешней конкуренции, значительно облегчая развитие промышленных монополий, приводит к ограничению конкуренции и внутри страны.
III. Аграрный протекционизм: аграрные пошлины налагают на население жертвы несравненно более тяжелые, чем промышленные пошлины, и в то же время не дают и тех выгод.

Глава VI. Теория и практика внешнеторговой политики

I. Практика внешнеторговой политики во многом не соответствует теории. Причины: политические цели, частные интересы, экономическое невежество.
II. Кроме Англии почти все государства продолжают сохранять высоко покровительственные тарифы.
III. Не обособление, а увеличение связи с мировым хозяйством должно являться задачей советской политики.
IV. В прошлом наша таможенная политика по многом противоречила интересам развития нашей внешней торговли. Она a priori не сочувствовала всякому ввозу, а это неизбежно ухудшало и условия нашего вывоза.

————————————

————————

————

В задачу автора не входило исследование конкретной таможенной политики России или какой-либо другой страны. Предлагаемая работа посвящена чистой теории международной торговли. Проблема протекционизма и свободы торговли рассматривается здесь под отвлеченно-теоретическим углом зрения. Конечно, абстрактными рассуждениями нельзя разрешить конкретных вопросов внешней торговой политики. При каждом таможенном мероприятия необходимо учитывать особые условия места и времени, представление о которых может дать только детальное историко-статистическое исследование.

Но все же абстрактный анализ международной торговой политики имеет большое практическое значение. Уясняя истинную природу международного обмена, теория внешней торговли должна стремиться рассеять те научные предрассудки и суеверия, которые, широко распространяясь в обществе, нередко направляют таможенную политику по неправильному руслу. К числу таких заблуждений в области таможенной политики надо отнести увлечение огульным протекционизмом, так сильно мешавшее рациональному построению нашего дореволюционного тарифа.

Страна наша должна идти по пути промышленного протекционизма, но не сплошного и огульного, а умеренного и разумно-ограниченного. Поэтому выяснение научно-рациональных оснований и границ протекционизма представляет практически важную и настоятельно необходимую задачу.

Выпуская в свет второе издание своей книги, автор пользуется случаем принести глубокую благодарность двум американским ученым — проф. Гарвардского Университета Тауссигу и проф. Стенфордского Университета Гольдеру, которые оказали ему содействие по получению американской литературы. Настоящее издание выходит в свет с некоторыми существенными дополнениями. Наиболее важными из них автор считает изложение теории американского экономиста Грахама, затем анализ вопроса о политике внешне-валютного курса и, наконец, заключительную главу о теории и практике внешнеторговой политики.

Н. Шапошников.

ГЛАВА I
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБМЕН И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ.

В отличие от прежнего времени международный обмен является неотъемлемой частью современного хозяйства. Важнейшей причиной этого является прирост населения, который вынуждает некоторые страны к ввозу продовольствия. Характеристика внешней торговли таких стран вынужденного ввоза.

[5] Широкое развитие международного обмена — явление нового времени, но сам по себе обмен существовал повсеместно. По крайней мере, мы не знаем ни одного народа или племени, которому на всем обозримом пути его исторического развития была бы совершенно неизвестна мена, как способ приобретения недостающих в хозяйстве предметов. И если, несмотря на это, при анализе процесса хозяйственного развития наша наука создает понятие безобменного хозяйства, то потому, что на ранних ступенях экономического развития обмен не является регулирующим принципом хозяйства. Он не является целью хозяйства, а лишь случайным к нему придатком.

Все, в чем нуждались люди, очи первоначально добывали сами, и лишь очень немногое приобретали со стороны путем обмена. Обмен служил средством заполнения немногих и случайных пробелов в хозяйстве, при том в этом скромном деле с ним конкурировали другие способы приобретения недостающего в хозяйстве — грабеж и подарки⁰⁰¹.

«Обмен есть, прежде всего, явление междуплеменного общения», говорит П. Б. Струве⁰⁰². Действительно, всякий обмен предполагает некоторую хозяйственную дифференциацию, а такая дифференциация первоначально является результатом внешней обстановки жизни. В хозяйственном обиходе жителя лесов неизбежно должны быть такие предметы, которых не могут получить обитатели степей, и горец не имеет того, чем располагает тот, кто живет у берега моря.

И вот на основе такой, вызванной внешними условиями жизни, хозяйственной дифференциации и возникает первоначально обмен. Внутри племени все живут приблизительно в одинаковых условиях, производят одно и то же, и такая однородность хозяйства не дает материала для мены. [6] Поэтому мы вправе сказать, что внешний обмен и старее и первоначально важнее внутреннего.

Но затем это соотношение меняется, внешняя торговля по сравнению с внутренней отступает на второй план. В начале 18-го века, по оценке Зомбарта⁰⁰³, во всей европейской международной торговле имелось товара всего на 1200 миллионов марок, а в конце 18-го века на 2000 миллионов марок. Для сравнения укажем, что перед войной во внешней торговле одной Германии было реализовано товара на 20 миллиардов марок, т. е. в 10 раз больше, чем во всей Европе сто двадцать лет тому назад⁰⁰⁴.

Конечно, абсолютные цифры оборотов мало еще говорят об удельном весе внешней торговли, но и сопоставление душевых оборотов внешней торговли подтверждает сказанное.

Душевые обороты внешней торговли в марках.

В конце 18-го века обороты внешней торговли по расчету на душу населения были в Англии в 7 раз, в Германии в 16 раз ниже современных. И только в одной стране, в Голландии, внешняя торговля в то время достигла уже размеров торговли современной Франции.

В средние века роль внешней торговли, несомненно, была еще меньше. Правда, точных цифр у нас не имеется, но представление о малом объеме средневековой торговли дают, например, следующие цифры. Весь торговый оборот Любека в 14-м веке оценивают в 2—4 миллиона марок, в 15 веке по среднему Рейну, этой главнейшей торговой артерии, провозилось ежегодно, в среднем, на 600—700 тысяч флоринов товару, а весь годичный товарооборот Сен-Готардской дороги легко разместился бы в двух товарных поездах.

Не только размеры, но и самый характер внешней торговли в прежнее время был иной, чем в наши дни. Она имела в виду не насущные потребности населения, а служила лишь для того, чтобы прикрасить существование человека⁰⁰⁵. Поэтому внешняя торговля не является безусловно необходимым элементом хозяйства той эпохи. Ее услугами пользовались преимущественно люди богатые, не широкие массы, а незначительная кучка лиц. В этом, прежде всего, убеждает самый состав товарооборота. Вино, пряности, колониальные продукты, вкусовые вещества, соль и сельди, тонкие сукна или дорогие индийские ткани, слоновая кость, янтарь, рабы, драгоценные металлы и оружие, меха — вот ассортимент важнейших товаров, являвшихся объектами международной мены.

Мы видим, что среди них, кроме разве соли, нет предметов массового потребления. Что касается торговли хлебом, то она не имела большого [7] значения. Правда, до нас дошли сведения о том, что в древности Афины ввозили хлеб с берегов Черного моря, а в Рим шел хлеб из Египта и Сицилии; затем в средние века и новое время Ганзейские города поставляли хлеб с берегов Балтийского моря в Голландию. Но ведь это касалось немногих, исключительно благоприятно расположенных в отношении транспорта районов.

Если в приморские города Италии и везли хлеб из Египта и с берегов Черного моря, то внутрь страны этот заморский хлеб не проникал вовсе. Города Циспаданской Галлии или города, расположенные в Аппенинских горах, несомненно, питались местным хлебом. Поэтому в общем балансе потребления страны значение привозного хлеба вряд ли было особенно заметно.

Кроме этого, не надо упускать из виду, что значительная часть привозимого хлеба шла в форме дани или натурального налога, а не в виде добровольного, руководимого хозяйственным расчетом, торгового снабжения. „В древности не существовало частной к международной торговли хлебом, подобно современной, но каждая страна потребляла свой хлеб, так резюмирует Ферреро⁰⁰⁶ свое отношение к вопросу о хлебной торговле в древнее время.

Великие открытия на рубеже нового времени дали сильный толчок развитию международного обмена, но все же, несмотря на рост оборотов, в течение всего времени от 16-го до 18-го века включительно, внешняя торговля сохраняет свое второстепенное положение. Удовлетворение важнейших потребностей основывается на национальном труде и национальных средствах производства. Если отбросить Голландию, которая в это время уже нуждалась в ввозе значительного количества хлеба, то можно сказать, что все остальные европейские страны экономически довлеют себе⁰⁰⁷.

Они, конечно, нуждались во ввозе продуктов тропического климата, все же остальное производилось дома. Довольно развитая торговля текстильными товарами не должна нас смущать⁰⁰⁸ . Ввоз английского сукна или голландского полотна служил не массовому потреблению. Здесь дело шло о высокосортных и дорогих товарах, на производстве которых рано специализировались отдельные страны и которые были доступны только богатым людям.

Не только в отношения продовольствия, но и в отношении сырья страны не зависели друг от друга. Даже специально работавшие на экспорт отрасли промышленности преимущественно перерабатывали свое сырье. Голландия перерабатывала свой лен, Англия, сильно развивавшая экспорт шерстяных изделий, ввозила не более ¹/₁₉—¹/₂₀ потребляемой ею шерсти. Даже Франция относительно мало нуждалась во ввозе сырья для своей шелковой промышленности. В 1788 году она ввезла на 27 млн. франков шелка сырца, а всего переработала шелка на 83 миллиона франков. По мнению Зомбарта, только военная промышленность и кораблестроение серьезно нуждались в подвозе заграничных материалов⁰⁰⁹.

[8] Все время вплоть до 19-го века внешняя торговля не является органическою частью, а лишь внешним придатком хозяйственного уклада той эпохи. Народное благосостояние мало зависело от исхода внешнеторговых операций, и, несомненно, ничего подобного тем лишениям, которые испытывал весь мир в годы недавней военной блокады, не могло бы иметь места в прежнее время даже при полном прекращении всяких международных сношении.

В 19-м веке картина резко меняется. Международный товарооборот не только растет в своих размерах, но и приобретает иной характер. Это уже необходимая составная часть хозяйства, незаменимый источник удовлетворения важнейших потребностей широких слоев населения.

Два обстоятельства сыграли здесь решающую роль: с одной стороны, усовершенствование транспорта дало возможность распространить международную специализацию на сравнительно малоценные предметы массового потребления, а с другой, — в ряде стран прирост населения сделал неизбежным подвоз продовольствия из заграницы⁰¹⁰.

В примитивных условиях прежнего транспорта, когда грузы шли гужем или на небольших деревянных судах, приводимых в движение человеческой силой или ветром, немыслимо было широкое развитие международного обмена или разделения труда. Мало-мальски громоздкие грузы могли идти только водою, а потому наличие удобного водного сообщения являлось условием развития внешнего товарообмена.

Вплоть до 19-го века в мировом товарообороте участвовали преимущественно прилегающие к водным путям районы. Но с проведением железных дорог дело меняется. Заграничные товары начинают проникать внутрь страны. К мировому хозяйству приобщаются центральные и западные Штаты Америки, Россия и другие страны, которые до этого были отрезаны расстоянием от мирового рынка.

Если, согласно известному положению, рынок возрастает пропорционально квадрату повышения транспортабельности груза⁰¹¹, то понятно, какие колоссальные возможности для развития товарооборота открывают те чудеса современной транспортной техники, которые допускают перевозку угля из Англии в Одессу (около 3500 млн.) за 5 копеек с пуда⁰¹² или позволяют железной дороге брать ¹/₁₀₀, даже ¹/₂₀₀ копейки с пудо-версты. Это дает возможность использовать всякие, даже незначительные преимущества отдельных районов⁰¹³ и извлекать все выгоды из организации производства в крупных размерах.

Если в прежнее время объектом международной мены являлись по преимуществу предметы высокой ценности, то в 19-м веке в товарооборот вступают предметы массового потребления и производства: хлеб, хлопок, каменный уголь и железо, дешевые материи и разнообразные орудия производства, всякое сырье и полуфабрикаты.

Отдельные страны в этом товарообороте участвуют неодинаковым образом. Здесь необходимо проводить различие между странами промышленного [9] и аграрного экспорта. Первые вывозят фабрикаты и ввозят продовольствие и сырье, вторые имеют излишки продовольствия и сырья, которые продают на мировом рынке. Первые страны вынуждены ввозить, чтобы иметь средства к существованию; вторые страны более свободны в отношении внешней торговли: они могут вывозить сырье и продовольствие, но могут и сами его перерабатывать.

В ряду стран вынужденного ввоза, на первом месте необходимо поставить Англию. Она уже давно не обходится своим хлебом, а вынуждена ввозить значительное количество из заграницы. Около половины всего потребляемого хлеба — чужеземного происхождения; что касается пшеницы, то внутри страны производится только ¹/₄—¹/₅ часть всего потребляемого количества. Кроме хлеба Англия принуждена ввозить громадное количество мясных и молочных продуктов; 50% потребляемого в стране мяса, 70% масла, 50% сыра — заграничного происхождения. Потребность во ввозе продовольствия она испытывала уже в начале 19-го века, но в то время ввоз продовольствия имел ничтожные размеры⁰¹⁴.

Необходимое ей продовольствие собирается ею со всего света, часть продуктов идет из Европы, — масло, яйца из Дании и России, хлеб из России, но главная масса с других континентов: из Соединенных Штатов, Канады, Аргентины, Австралии и Индии. Ввоз пшеницы и пшеничной муки в Англию за пятилетие 1906—1910 г. распределялся между этими странами в следующих пропорциях: 26,8% всего ввоза приходилось на Соединенные Штаты, 19,1% на Аргентину, 15,1% на Канаду, 14% на Россию, 11,7% на Индию. Мясные продукты она получала преимущественно из Аргентины и Австралии, и только в экспорте ветчины Соединенные Штаты занимают первое место (91% всего английского ввоза).

Что касается сырья, то Англия также в сильной степени зависит от заграницы, и прежде всего в снабжении сырьем своей текстильной промышленности. В полной мере на привозном сырье работает се хлопчатобумажная промышленность, но и шерстяная промышленность в значительной степени нуждается во ввозе заграничного сырья. Из страны, некогда вывозившей шерсть, ока уже давно превратилась в страну, нуждающуюся во ввозе шерсти, причем этот процесс особенно усилился во вторую половину 19-го века. За 80 лет (1829—1909) ввоз шерсти увеличился почти в сорок пять раз и достиг внушительной цифры 35 млн. фун. стерлингов. Это очень крупная статья ее ввоза, но ввоз хлопка значительно превышал и эти размеры. В 1913 г. было ввезено более 50 млн. пуд. хлопка на 70 млн ф. ст., причем 75% этого количества было закуплено в Соединенных Штатах.

Кроме этого, она ввозит и другие виды сырья, она нуждается в привозном лесе и руде. Этими элементами не исчерпывается, однако, состав английского ввоза. Кроме продовольствия и сырья она ввозит также большое количество полуфабрикатов и готовых изделий⁰¹⁵.

Причем характерно то, что она ввозит в большом количестве те продукты, которые фигурируют и в ее вывозе. Так, например, являясь мировым поставщиком текстильных товаров, она в то же самое время сама ввозит много бумажной и шерстяной пряжи и тканей, она ввозит также массу железных и стальных изделий. Этот на первый взгляд странный [10] факт ввоза таких продуктов, которые в стране имеются в избытке, объясняется в сущности тем, что здесь речь идет о товарах различного качества. Она ввозит грубые сорта пряжи и тканей и вывозит товары высокого качества. С такого рода явлением постоянно приходится встречаться в международной торговле. Франция, например, являясь самым крупным поставщиком вина на мировой рынок, в то же время второй по размеру потребитель заграничного вина⁰¹⁶.

Что касается вывоза, то здесь преобладают фабрикаты, которые составляют около 80% всего вывоза; среди них на первом месте текстильные товары, главным образом, бумажные ткани и пряжа, которых в 1906—1910-м годах вывозилось, в среднем, на 100,9 млн ф. ст.; затем идут железные и стальные изделия (41 млн ф. ст.) шерстяные изделия (32 млн), машины (29,4 млн). Кроме фабрикатов, очень видное место в английском вывозе занимает каменный уголь, которого в 1913 году было вывезено на 53,7 млн, что по ценности составляет около10% всего вывоза.

Местом сбыта для этих товаров является в сущности весь мир: трудно найти на земном шаре такое место, куда бы не проникали английские товары. Несмотря на быстрый рост вывоза в заокеанские страны, все же и до настоящего времени Европа остается главным покупателем для Англии. В 1913 г. в Европу шло 36% английского вывоза, в Америку 21,5% в Азию — 24%.

Итак, Англия продает изделия своей промышленности и покупает продовольствие и сырье; она является как бы мировой фабрикой, стягивающей к себе со всего земного шара сырье для переработки и продовольствие для питания своего населения.

Довоенная Германия по своему положению в мировом хозяйстве во многом напоминала Англию. Подобно Англии она нуждалась во ввозе продовольствия, только в значительно меньшей степени. Заграничный ввоз пшеницы составлял не 80, а 30% потребности, а в производстве ржи она имела даже излишки, которые вывозила в северные страны и даже в Россию. Довольно благоприятно у ней обстояло дело с овсом, но зато она очень сильно зависела от ввоза ячменя, потребность в котором она. наполовину удовлетворяла за счет заграничного ввоза, главным образом из России. Гармс считает, что около 1б% своей потребности в зерновых хлебах Германия удовлетворяла за счет ввоза⁰¹⁷. Кроме зерновых хлебов, она, подобно Англии, ввозила большое количество яиц, мяса и масла.

Если в отношении продовольствия Германия имела некоторое преимущество по сравнению с Англией, то в отношении сырья она не менее ее зависела от заграницы. Только уголь и кали она имела в превышающем потребность количестве, все же остальные виды сырья имелись в непокрывающем потребность количестве.

Она должна была ввозить много хлопка, шерсти, льна, леса, каучука, меди, железной руды, кожи, селитры и т.п. Общий ввоз сырых материалов в 1913 г. достигал б миллиардов марок, что составляет 56°/о всего ввоза.

[11] Подобно Англии, Германия вынуждена, разыскивая продовольствие и сырье, вступить в сношения со всеми частями света, впрочем в этом отношении ее зависимость от заокеанских стран несколько слабее, чем в Англии, в особенности в отношении продовольствия. Главным ее поставщиком была Россия, тогда как на английском рынке нас вытесняли наши заокеанские конкуренты.

Но в отношении некоторых видов сырья, как то хлопка, шерсти,. каучука, она всецело зависела от этих стран, при этом зависимость ее от заокеанских стран последние годы быстро возрастала. В 1889 году 81% ее ввоза шел из Европы, а в 1913 г. доля Европы в германском ввозе уменьшилось до 54,7%.

Что касается вывоза, то он преимущественно направлялся в Европу, которая поглощала три четверти всего германского вывоза. Вывоз этот преимущественно состоял из фабрикатов, но доля изделий в общем вывозе была несколько ниже, чем в Англии, она составляла около 60% всего вывоза. Подобно Англии, Германия вывозила много изделии своей текстильной промышленности, однако, этот вывоз не имел такого же, как в Англии, доминирующего значения, где почти 40% вывоза приходилось на текстильные изделия. В Германии на первом месте стоит вывоз продуктов тяжелой индустрии. Она вывозила колоссальное количество машин и всяких металлических изделии, в 1913 г. на 1¹/₂, миллиарда марок; если присоединить сюда еще вывоз полупродукта (чугуна, проволоки, балок, полосового железа и т.п.), то это составит около 20% всего германского вывоза.

И Германии и Англии не хватает своего хлеба. Чтобы обеспечить существование своему населению, они вынуждены ввозить сырые материалы⁰¹⁸, перерабатывать их на своих фабриках в изделия и на эти изделия приобретать продовольствие для своего населения. Они в сущности торгуют своим трудом, на продукты своего труда покупают то, чего их собственная страна произвести не может⁰¹⁹.

Характеристика внешней торговли стран, имеющих излишки сырья и продовольствия. В этих странах прирост населения не усиливает, а относительно уменьшает значение внешней торговли. О различных причинах разделения труда между странами.

Совершенно в ином положении находятся Россия и Соединенные Штаты Америки. Эти страны не ввозят, а вывозят продовольствие и сырье. Около 90% всего нашего вывоза состояло из предметов сельского хозяйства, на долю же обрабатывающей промышленности приходилось всего 5,7% вывоза⁰²⁰.

Главную роль в нашем вывозе составляли зерновые хлеба, по преимуществу пшеница и кормовой ячмень, затем большое значение имел [12] экспорт льна, по отношению к которому мы занимали на мировом рынке такое же положение, как Соединенные Штаты в отношении хлопка, а Индия в отношении джута⁰²¹. Очень быстро возрастал и начал играть заметную роль экспорт лесных материалов и продуктов животноводства (масла и яиц). Среди других статей нашего вывоза необходимо отметить вывоз мягкой рухляди (мехов и кож), отрубей, жмыхов, сахара и спирта.

Из наших ископаемых богатств заметную роль в нашем вывозе играли только нефть и железная и марганцевая руда; что касается изделий, то вывоз их был ничтожен. Наша промышленность, достигшая к началу войны значительных размеров, работала исключительно на внутренний рынок. В довольно значительном размере мы вывозили только бумажные материи, которые шли на Восток, в Персию, Афганистан, Китай и Монголию.

Итак, наш вывоз был однороден по своему составу и имел всецело аграрный характер. Ввоз же к нам товаров отличался большой пестротой. Здесь были и жизненные припасы, и изделия промышленности, и сырье⁰²².

Некоторые статьи нашего ввоза объяснялись громадным протяжением России, так, например, мы ввозили в наши западные губернии хлеб из Германии, привозили много угля из Англии в наши прибалтийские порты. Далекие расстояния от мест производства этих продуктов делали более доступными продукты заграничного происхождения. Затем основанием для ввоза являлось действительное, а иногда и мнимое качественное превосходство заграничных товаров. Этим желанием получать товар особо высокого качества объяснялся спрос на английские сукна, французские вина и т.п. Все это, однако, мелкие статьи нашего ввоза. Крупных размеров достигал ввоз к нам текстильного сырья и металлических изделий. Несмотря на быстрое развитие хлопководства в Туркестане, мы все же нуждались во ввозе большого количества хлопка, которого перед войной, в среднем, ввозили на 100 млн руб., велика была также наша потребность в заграничной шерсти. Всего текстильного сырья мы ввозили на 185 млн руб. Очень велик был ввоз к нам машин и аппаратов, различных металлических изделий и металла не в деле. Что касается ввоза жизненных припасов, то он был тоже значителен, около одной пятой всего ввоза. Здесь мы ввозили или то, что по климатическим условиям не могли произвести дома (чай, кофе), или то, чего не добывали в достаточном количестве из-за неумения использовать наши естественные богатства. К этой категории необходимо отнести сельдь, которую мы ввозили в огромном количестве — более чем на 20 млн руб. ежегодно.

Если сопоставить наш ввоз с ввозом только что рассмотренных стран, то мы увидим, что он не имел, в общем и целом, такого неотложного характера. Он не служил удовлетворению насущных потребностей населения; мы везли не необходимые предметы питания, а вкусовые вещества, [13] без которых в случае нужды можно было обойтись. Не только в отношении продовольствия, но и в отношении сырья не было особой зависимости от заграницы. Правда, мы сильно нуждались в привозном хлопке; но, с одной стороны, благодаря быстрому развитию хлопководства в Туркестане, уменьшалась доля заграничного хлопка в общем потреблении, а с другой — не надо упускать из виду, что мы являлись поставщиками другого вида текстильного сырья — льна и, ввозя хлопок, мы в сущности меняли один вид сырья на другой. Во всяком случае, наша зависимость от заграницы была совершенно иного порядка, чем та, в которой находились Германия и Англия.

В этом отношении Соединенные Штаты еще в более благоприятном положении. Они богаты продовольствием и имеют в своих пределах почти все необходимые виды сырья. Произведенная в конце войны инвентаризация естественных богатств установила, что в Соединенных Штатах в недостаточном количестве — только никель, кобальт, платина и олово, все же остальные минеральные вещества находятся или в удовлетворяющем или в значительно превышающем отечественную потребность количестве; что касается текстильного сырья, то здесь дело тоже очень благоприятно: страна имеет колоссальные избытки хлопка и много своей шерсти, потребность в которой на ³/₄ удовлетворяется за счет внутреннего производства. Такая потенциальная самоудовлетворяемость страны отражается на составе ее ввоза, самые крупные статьи ввоза составляют — кофе, сахар, меха и кожи, каучук. Довольно значителен также ввоз олова и шелка — сырца; из изделий на первом месте продукты хлопчатобумажного производства, которых она ввозила на 66 млн долл. (1913 г.), но этому ввозу противостоял вывоз на 54 млн долл. Ввоз железных и стальных изделий, составляющий такую крупную статью нашего ввоза, в Соединенных Штатах не играет большой роли. Для Соединенных Штатов это статья не ввоза, а вывоза.

Что касается вывоза, то на первом месте здесь стоит вывоз хлопка, составляющий одну пятую часть всего вывоза; затем значительную, однако, все уменьшающуюся роль играет вывоз хлебов, главным образом, пшеницы и кукурузы, молочных и мясных продуктов, табака; таким образом вывоз из Соединенных Штатов в значительной степени имеет аграрный характер, и в этом он напоминает наш вывоз. Но наряду с вывозом продуктов сельского хозяйства громадное значение имеет вывоз продуктов обрабатывающей промышленности; он превышает уже 30% всего вывоза и имеет неуклонное стремление к росту. Промышленность ее начинает в широком масштабе ориентироваться на внешний рынок.

Отношение экспорта к производству⁰²³.

[14] Первое место во внешней торговле Соединенных Штатов занимает Европа, в которую направлялось почти ²/₃; вывоза и из которой шло около ¹/₂ всего ввоза. Однако, это значение Европы уменьшается, как в вывозе, так и в ввозе Соединенных Штатов. Отчасти в этом повинно обнищание Европы, для которой дорогие американские товары теперь после войны уже не по карману, но в значительном степени это объясняется уменьшением посреднической роли Европы в сношениях Соединенных Штатов с другими континентами. Значительная часть товаров, ввозимых в Соединенные Штаты из Европы, были в сущности товарами не европейского происхождения, а только проходившими через Европу. До войны 45% ввоза каучука и 61% ввоза олова шли через Европу, теперь это посредничество сократилось до 16% для каучука и 26% для олова. Видную роль в этом уменьшении посредничества сыграло как развитие в Соединенных Штатах морского судоходства, так в особенности проведение Панамского канала, который значительно приблизил Соединенные Штаты к восточно-азиатским и австралийским рынкам.

Итак, мы видим, что в странах аграрного экспорта в действительности внешняя торговля не имеет такого неотложного характера. Это, конечно, справедливо только в отношении стран гармонично развитых, или имеющих шансы такого гармоничного развития. Если же мы возьмем такую страну, как Аргентину, то мы увидим, пожалуй, не меньшую, чем в Англии зависимость от заграницы.

Аргентина является в сущности мировой пшеничной фабрикой. Она не имеет самостоятельной промышленности, поэтому все машины и орудия производства, все одеяние и домашняя утварь ее жителей заграничного происхождения.

Мало того, благодаря одностороннему уклону ее сельского хозяйства, главным образом, в сторону экстенсивного скотоводства и культуры зерновых хлебов, она ввозит немало и продуктов сельского хозяйства, фруктов, овощей, яиц и т.п. В обиходе обитателя Аргентины заграничные товары имеют колоссальное значение, что подтверждается и крайне высокой цифрой душевого оборота внешней торговли. В 1912 г. обороты внешней торговли, по расчету на душу населения составляли 400 марок, т. е. немного меньше, чем в Англии (500 мар.) и значительно больше, чем в Соединенных Штатах (159 мар.).

Заканчивая характеристику международного обмена, мы должны указать на то, что в современном товарообороте, как и раньше, очень большую роль играют продукты тропических стран. Азия, Африка, Южная Америка отдают значительную часть своей продукции Европе и Соединенным Штатам, во ввозе которых продукты этих стран занимают весьма заметное место; современный международный обмен в большой доле объясняется различиями климата и других естественных условий хозяйства.

Но не одно различие в естественных условиях является основанием для возникновения международного обмена. Большое значение имеет здесь и различие в плотности населения. Когда население достигает определенной плотности, то становится затруднительным пропитание всего этого населения и возникает нужда во ввозе продовольствия и вывозе фабрикатов в молодые, редко населенные страны. Таким образом, прирост населения является важным фактором расширения внешних торговых сношений. Не надо, однако, упускать из виду, что прирост населения в известных случаях оказывает и прямо противоположное действие. В таких странах, как Соединенные Штаты или Россия, прирост населения относительно уменьшает значение внешней торговли. Чтобы найти [15] занятие своему все возрастающему населению, они начинают развивать свою промышленность, стремятся производить дома то, что раньше ввозилось из заграницы. Этим объясняется, например, почему в чисто аграрных странах в роде Аргентины, Австралии или Канады внешняя торговля относительно имеет более важное значение, чем в Соединенных Штатах или России⁰²⁴.

Различие естественных условий и неодинаковая плотность населения в отдельных странах объясняют многое в современном товарообороте. Это делает понятным, почему Германия ввозит хлеб из России и вывозит туда фабрикаты, почему Соединенные Штаты стремятся завязать сношения с Малайским Архипелагом, почему Англия ввозит кофе и каучук из Бразилии.

Но не объяснить этим обмена между Францией и Англией, между Англией и Германией. Почему, например, Англия ввозит во Францию мужские сукна и вывозит оттуда дамские шерстяные материи, почему Англия ввозит и в то же самое время вывозит из Бельгии металлические изделия, чем объяснить, что Соединенные Штаты специализировались на производстве некоторых машин, а Германия до войны была монополистом в тонкой химической промышленности?

Самые разнообразные основания создают для отдельных стран превосходство в мировом хозяйстве. Германия, например, завоевала мировое господство в тонкой химической промышленности в значительной степени потому, что раньше других стран поняла значение и использовала успехи чистой науки для практических целей⁰²⁵.

Врожденный художественный вкус и чувство изящного создают преимущество Франции в производстве предметов роскоши и открывают для этой страны широкие возможности по экспорту изделий ее промышленности. Соединенные Штаты, обладая огромным спросом внутреннего рынка на однообразные продукты массового потребления, могли развить до крайних пределов механизацию и стандартизацию производства и на этой основе предпринимают теперь наступление на мировой рынок, навязывая всем свои стандартизованные продукты. Таким образом, мы видим, что даже страны, стоящие на одной ступени развития, сохраняют ряд специфических особенностей национального и культурного порядка, которые создают отличия в направлении производства, и тем дают основания для взаимного обмена. Еще больше таких различий в производстве стран неодинаковой экономической культуры.

В распоряжении стран старой экономической культуры всегда имеется целый ряд таких продуктов, которые молодая страна сама произвести не может и вынуждена ввозить из заграницы. Правда, молодые страны стремятся насадить у себя недостающие им отрасли производства, но промышленное развитие не может идти одновременно по всем направлениям и, освобождаясь от заграничной зависимости в одном направлении, они продолжают зависеть в другом.

Когда в 19-м веке мы насаждали у себя бумаготкацкое производство, то это сопровождалось усилением спроса на заграничную пряжу, а быстрое развитие многих отраслей обрабатывающей промышленности в предшествующие [16] войне годы требовало усиленного подвоза машин и орудий производства из заграницы.

Промышленное развитие молодых стран — процесс медленный н постепенный и, несмотря на сильную тенденцию в сторону международного выравнивания характера и способов производства, все же значительная часть современного обмена продолжает корениться в хозяйственном соприкосновении стран не одинакового экономического развития.

Кроме этого, иногда совершенно своеобразные условия дают повод к внешней торговли и заграничному ввозу. Немалое значение имеет иногда пристрастие к заграничному. С понятием заграничного происхождения ассоциируется представление об особой доброкачественности товара, что заставляет, не взирая ни на что, отдавать предпочтение заграничному товару⁰²⁶, а иногда, наоборот, приверженность к национальным обычаям и привычкам является поводом заграничной мены. Маршалл, отмечая, например, усиление вывоза одежды из Англии после 1846 г., ставит это в связь с желанием английских эмигрантов носить одежду только английского покроя⁰²⁷.

Под влиянием этих, а также некоторых других причин происходила усиленная интернационализация народных хозяйств. Отдельные страны все больше и больше врастали в мировое хозяйство. Будет ли в будущем усиливаться или ослабляться этот процесс, сказать невозможно. Решающую роль, здесь, несомненно, сыграет направляющая воля человека. Люди давно и с успехом пытаются рационализировать процессы международного обмена, и от того, восторжествуют ли идеи международной экономической солидарности, или, наоборот, возьмет верх стремление к национальной самоудовлетворяемости и исключительности, зависит дальнейшая судьба международного обмена и мирового хозяйства.

ГЛАВА II
ТЕОРИЯ СВОБОДНОЙ ТОРГОВЛИ

В отличие от меркантилистов, по мнению которых выгода одной страны всегда покупается ценою ущерба какой-нибудь другой, Адам Смит учил, что внешняя торговля одновременно приносит пользу всем странам. Свобода торговли, облегчая разделение труда, является залогом достижения каждой страны максимума производительности.

Внешняя торговая политика старее современного государства; в Средние века, когда о государстве в современном смысле этого слова не могло быть и речи, уже были известны и применялись самые разнообразные способы регулирования внешних торговых сношений; но в то время забота о внешней торговле лежала на городской власти, и притом имелась в виду не международная, а междугородская торговля.

[17] О государственной международной торговой политике можно говорить только с того периода, когда возникает народное хозяйство и на государство переносятся функции экономической политики. Для Западной Европы это был период так называемого нового времени, и, действительно, начиная с XVI столетия, государственная власть постоянно уделяет очень много внимания вопросам международной торговой политики; в это же время складывается и первая теоретическая система международной торговой политики — система торговой политики меркантилизма.

В эпоху господства меркантилизма был создан целый арсенал всевозможных мер воздействия на внешнюю торговлю (ввозные и вывозные пошлины, премии, запрещения ввоза и вывоза, торговые договоры, монополии, навигационные акты и т. д.); целью всех этих мер было поощрение вывоза и затруднение ввоза; при этом имелось, главным образом, в виду поощрение вывоза готовых изделий: вывоз сырья в большинстве случаев не только не поощрялся, но даже прямо запрещался.

Конечно, эти меры в значительной степени обусловливались рядом исторических особенностей общественной и экономическом жизни той эпохи. Так, общее для всех стран стремление к увеличению денег объяснялось большой нуждой в деньгах хозяйства той эпохи; разложение натурального и рост денежного хозяйства требовал увеличения орудий обращения. Некоторые особенности меркантилизма в отдельных странах также находят себе объяснение в исторических условиях той эпохи. Так, например, усиленное, в ущерб земледелию, покровительство обрабатывающей промышленности и торговле во Франции времен Кольбера объясняется желанием правительства привлечь на свою сторону класс зарождающейся буржуазии и в нем найти опору в борьбе с земельной аристократией. В Англии же, где соотношение сил было иное, в систему меркантилизма входило и покровительство земледелию.

Несмотря на такую конкретно-историческую обусловленность политики меркантилизма, все же нельзя отрицать, что в основе этой политики, по крайней мере для многих литературных ее защитников, лежал один общий теоретический принцип. Таким теоретическим принципом являлось признание особенной выгодности для страны внешней торговли.

Внешняя торговля представляется большинству меркантилистов одним из самых полезных видов хозяйственной деятельности: она, если не единственное, то, во всяком случае, самое верное средство обогащения страны⁰²⁸. Для того чтобы извлекать выгоду от внешней торговли, надо достигнуть превышения вывоза товаров над ввозом; надо больше продавать и меньше покупать заграницей. «Государство, — говорит Миссельден⁰²⁹, — подобно отцу семейства, который должен более продавать, чем покупать, согласно мудрому совету Катона: Patrein lamilias vendacem non emacem esse oportet, — иначе он очутится в долгу».

Перевес вывоза над ввозом или благоприятный торговый баланс является, по мнению меркантилистов, весьма благоприятным симптомом; это свидетельствует о росте народною богатства.

Различные соображения заставляли меркантилистов видеть меру выгоды, извлекаемой страной от внешней торговли, в благоприятном торговом балансе. Может быть, здесь, как это утверждал Ад. Смит, сыграло [18] роль отождествление богатства с деньгами. Перевес вывоза над ввозом был желателен потому, что вызывал прилив драгоценных металлов и, стало быть, увеличение богатства. Но главное основание, по-видимому, заключалось в том, что меркантилисты видели в благоприятном торговом балансе показатель накопления страною капитала.

Подобно тому, как каждый отдельный человек, продавая, больше, чем покупая, увеличивает свое богатство, точно также и страна, по их мнению. увеличивает свои капитал и богатеет, если она больше продает, чем покупает.

Увеличение ввоза они отождествляли с усилением непроизводительного потребления, сокращение ввоза — с уменьшением потребления и накоплением капитала⁰³⁰. Подобно тому, как во внутренней политике всевозможными законами против роскоши поощряли бережливость и накопление капитала, так во внешней торговой политике меркантилисты рассчитывали затруднением ввоза усилить образование страною капитала.

Некоторое оправдание этот взгляд их мог найти в самом характере товарного оборота той эпохи; значительную часть ввоза в то время составляли предметы роскоши: шелковые и хлопчатобумажные материн, вина, пряности, сахар и т.п. Говоря о необходимости сокращения ввоза, они имеют, главным образом, в виду эти товары; ввоз предметов производительного потребления, например, сырья, часто пользуется большим сочувствием с их стороны.

И ввоз драгоценных металлов представлялся меркантилистам особенно желательным потому, что они видели в них сохраняемую форму богатства⁰³¹.

Если для получения выгоды от торговли с другими странами надо добиться благоприятного торгового баланса, то отсюда непременно следует, что одна страна может извлечь выгоду из внешней торговли только за счет других стран. Если одна страна больше вывозит, чем ввозит, то это значит. что есть какая-нибудь другая страна, которая больше ввозит, чем вывозит. Что выигрывает одна, то непременно теряет другая. Меркантилисты не допускали возможности одновременного извлечения выгоды всеми вступающими в обмен странами. «В торговле, — говорит Верри⁰³², — барыш одного народа всегда приносит другому народу убыток, занятие торговлей — настоящая война». Стюарт уподобляет руководителей внешней торговой политикой отдельных стран игрокам в шахматы»⁰³³. Один должен стараться обыграть другого. Меркантилизм — это политика международной вражды и угнетения слабых государств сильными.

Из этого отношения к внешней торговле делается понятным та постоянная, столь характерная для эпохи меркантилизма, враждебность отдельных стран друг к другу, те многочисленные, возникавшие на почве торговых интересов, вооруженные столкновения⁰³⁴.

[19] Это признание противоположности экономических интересов отдельных стран являлось главным теоретическим оправданием государственного вмешательства во внешние торговые сношения. Целью этого вмешательства было не достижение экономической самостоятельности и не покровительство молодой промышленности⁰³⁵ — аргументы современных протекционистов, — а обогащение одной страны за счет других. Для этой цели старались использовать все внешнее политическое влияние страны; из-за этого вели войны, для этого приобретали колонии и заключали торговые договоры.

Нечто подобное наблюдаем мы и в настоящее время. С 70-х годов прошлого столетия экономические интересы получают преобладающее значение в международной политической жизни. Одно государство перед другим стремится использовать для получения экономических выгод силу своих войск и флота. «Страсть к завоеваниям и торговая зависть снова являются важнейшими мотивами внешней политики» (Зеринг). Идеи меркантилизма владеют и до настоящего времени умами практиков, но в современной теории внешней торговли эта доктрина не пользуется уже кредитом.

Меркантилизм, как система внешней торговой политики, господствует на практике и в теории в XVII и XVIII столетиях, но в XIX столетии в теории, а в Англии и на практике, на смену меркантилизма выступает система свободной торговли. Отдельные голоса в пользу свободы торговли начинают раздаваться уже начиная с XVII столетия, но полное научное завершение система свободы торговли получает только в трудах классической школы, главным образом у Ад. Смита, Рикардо и Джона Стюарта Милля.

Ад. Смит исходит в своей теории международной торговли из критики меркантилизма. У сторонников этой системы сложилось, по его мнению, совершенно превратное представление о международной торговле и тех выгодах, которые она доставляет стране. Не в ввозе золота и серебра, не в благоприятном торговом балансе заключается эта выгода, а в увеличении производства товаров. Источником заблуждений меркантилистов являлось отождествление богатства с деньгами; деньги — такой же товар, как и все остальные, никакими особыми преимуществами они не обладают⁰³⁶.

Польза или выгода страны не в изобилии денег, а в увеличении «меновой ценности ежегодного производства ее земли и труда». И вот этому увеличению производства и способствует внешняя торговля. Расширяя рынок, она увеличивает разделение труда, а потому доставляет все с ним связанные выгоды; она увеличивает успешность производства в каждой стране; выгоду от торговли извлекают все страны одновременно, а не непременно одна страна в ущерб другой, как думали меркантилисты. Поэтому внешняя торговля должна вызывать «естественное согласие и дружбу как между людьми, так и между народами»⁰³⁷.

[20] Так как польза внешней торговли заключается в увеличении народного производства, то и вопрос о целесообразности государственного вмешательства Ад. Смит сводит к решению вопроса, можно ли путем пошлин или других мер государственного воздействия увеличить «ценность ежегодного производства земли и труда». Как известно, Ад. Смит требует свободы внешних торговых сношении. Размеры производства страны, по мнению Ад. Смита, ограничены размерами ее капитала; поэтому единственное, чего государство, вмешиваясь во внешние торговые сношения, может достигнуть, это дать части труда страны такое направление, какого он не принял бы без такого вмешательства. Оказывая особое покровительство отдельным отраслям производства, государственная власть стремится как бы «указать путь частным людям в избрании ими назначения для своих капиталов, а предписывать в таком случае правила почти всегда бывает бесполезно или вредно»⁰³⁸. «Всякий человек старается всеми силами сделать самое выгодное употребление из своего капитала: правда, что он имеет в виду свои собственный интерес, а вовсе не общественную пользу, но забота о личной выгоде естественно и необходимо побуждает его избрать именно тот путь, который оказывается самым выгодным для общества»⁰³⁹. Свобода торговли лучший залог достижения народным трудом максимума производительности. Кроме этого экономического аргумента в пользу свободы торговли у Ад. Смита были, конечно, и другие основания для этого; всякое вмешательство государства во внешние торговые сношения представлялось ему нарушением естественного права каждого отдельного лица на свободу и на свободное определение своих действий⁰⁴⁰.

Признавая основным принципом свободу внешней торговли, Ад. Смит допускает, однако, ряд существенных изъятий из этого правила. Стеснения свободы торговли могут иметь место, когда этого требует безопасность страны; можно облагать пошлинами ввоз тех товаров, производство которых внутри страны обложено налогом. Наконец, таможенными пошлинами можно пользоваться, как мерой воздействия на торговую политику других стран. «Стеснения такого рода могут считаться хорошею мерою, когда есть вероятность, что ими можно добиться отмены высоких пошлин или запрещении, на которые жалуются дома»⁰⁴¹.

Интересно отметить, что в этом перечне возможных уклонений от принципа свободной торговли нет указания на целесообразность пошлин, как средства промышленного воспитания страны. Смит не упустил этого из вида, он знает, что при помощи таможенных пошлин можно добиться более быстрого развития некоторых отраслей промышленности, но не видит особой пользы с этом. Общего богатства страны это не увеличит, рост богатства обусловлен накоплением капитала, а таможенные пошлины, уменьшая доход страны, не могут ускорить это накопление⁰⁴².

Учение Рикардо—Милля: между отдельными странами нет полной свободы передвижения капитала и труда, а потому основанием для международного обмена являются различия в сравнительной, стоимости отдельных товаров.—Страна может ввозить такие товары, которые она сама могла бы произвести с меньшими затратами капитала и труда.—Единственную прямую выгоду внешней торговли составляет ввоз товаров.

[21] Учение свободной торговли нашло себе дальнейшее развитие и завершение в трудах Д. Рикардо и Дж. Ст. Милля. На характеристике их взглядов необходимо остановиться подробнее. Учение Рикардо—Милля составляет незыблемую основу современной теории международной торговли. Основные их взгляды на природу и законы международного обмена восприняты наукой, и если многие современные ученые приходят к отличным от классической школы практическим выводам, то потому, что они вводят в свои анализ новые условия, которых не учитывала классическая школа⁰⁴³.

Внутри страны, по предположению Рикардо, труд и капитал свободно переходят от одного занятия к другому, но между странами нет этой свободы передвижения. Конечно, это предположение имеет условный характер: в действительности государственные границы не являются такой неодолимой преградой. Мы знаем, что десятки и сотни тысяч рабочих ежегодно эмигрируют в другие страны, и многими миллионами исчисляется капитал, инвестируемый заграницей. Но все же при всем космополитизме современного капитала и труда, перемена политических, национальных и бытовых условий работы не может не учитываться ими, как дополнительное препятствие к передвижению их из одной страны в другую.

Я, конечно, знаю, что иногда капиталу легче перейти в соседнюю страну, чем переселиться в свою же отдаленную окраину, но в общем и целом подвижность капитала и труда между странами проявляется все же, я думаю, в меньшей степени, нежели в пределах одной и той же страны. Одно это различие в степени подвижности является достаточным основанием для выделения особой проблемы международного обмена.

Как правильно указывает Струве⁰⁴⁴, теория Рикардо и Милля, это «теория обмена товарами между хозяйственными средами, которые экономически сообщаются исключительно путем товарного обмена». Поэтому и ко внутреннему обмену в той мере, в какой здесь ограничена подвижность капитала и труда, приложимы устанавливаемые для внешнего обмена законы.

П. Б. Струве считает большой ошибкой приурочение к внешней торговле вышеприведенного представления. Конечно, существо международного обмена не исчерпывается понятием ограниченной подвижности капитала и труда. Этому обмену всегда присущ своеобразный политический элемент. Это прежде всего обмен между такими хозяйственными системами, которые существуют и осуществляют себя, как политические единства. Но отсюда не следует, как думает Струве, что надо всецело отвергнуть классическую теорию. Она, конечно, не охватывает всей проблемы, но разрабатывает важную и неотъемлемую часть этой проблемы.

[22] Причиной международного обмена является различие производительных способностей отдельных стран. В одной стране могут производиться продукты, которых по климатическим или каким-либо иным условиям совершенно нельзя получить в другой; кроме того, в одной стране можно произвести одни продукты дешевле, чем в другой. Если есть налицо такое различие производительных способностей отдельных стран, то почва для возникновения международного обмена готова; отдельные страны займутся производством тех продуктов, условия производства которых у них особенно благоприятны, а недостающие им продукты будут получать путем обмена с другими странами.

Для возникновения международного обмена вовсе нет нужды в том, чтобы вступающая в обмен страна могла производить вывозимый ею товар дешевле⁰⁴⁵ других стран; может случиться, что страна, производство которой малоуспешно, все же будет вывозить товары, и притом в те страны, которые сами могли бы дешевле этой страны произвести эти товары. Это будет в том случае, если у этих последних стран есть какое-нибудь другое еще более выгодное занятие, куда они и предпочитают затрачивать все свои производительные средства.

Для возникновения обмена важно различие не в абсолютной, а сравнительной стоимости. Это одно из центральных положений теории Рикардо, и в нем надо видеть весьма существенное дополнение учения о внешней торговле Адама Смита⁰⁴⁶.

Рикардо поясняет этот принцип международного обмена на следующем примере. Положим, говорит он, Португалия имеет преимущество над Англией и в производстве сукна и в виноделии, но в виноделии ее преимущество значительно больше, чем в производстве сукна. Так, в Англии для производства определенного количества сукна требуется 100 рабочих, а для производства вина 120 рабочих, в Португалии же одинаковое количество этих продуктов можно получить при помощи труда 90 и 80 рабочих. В этом случае Португалии будет выгодно совершенно прекратить производство сукна и сосредоточить все свои силы на добыче вина. Необходимое ей сукно она станет получать путем обмена вина на английское сукно. «Хотя бы она могла изготовить сукно трудом 90 человек, она будет ввозить его из страны, где на производство его требуется труд 100 человек. Для нее будет выгоднее употреблять свои капитал предпочтительно на производство вина, за которое она получит больше сукна из Англии, чем она произвела бы сама, если бы она переместила часть своего капитала из виноделия в производство сукон»⁰⁴⁷. «Несомненно, — продолжает он⁰⁴⁸, — как для английских капиталистов, так и для потребителей обеих стран было бы выгодно, чтобы при таких обстоятельствах и вино и сукно изготовлялись в Португалии и, следовательно, чтобы английский капитал и труд, занятие в производстве сукна, переместились для этой же цели в Португалию». Но капитал и труд нелегко переходят из одной страны в другую, а потому «если труд и капитал известной страны остаются в ней, то полезнее всего употребляются они на то, чтобы и для заграничных рынков и для [23] собственного производить предметы, производство которых в этой стране наименее невыгодно, если нет предмета, производство которого было бы в ней выгоднее, чем в других странах»^{049, 050} .

Таким образом, каждая страна сосредоточивает свои производительные силы на добывании таких продуктов, в производстве которых она имеет наибольшее относительное преимущество. Благодаря этому, все человечество получает большее количество продукта с той же затратой, или то же количество с меньшей затратой производительных средств. В этом и заключается польза международной торговли как для всего человечества, так и для отдельной страны. Благодаря международной торговле, каждая отдельная страна вместо того, чтобы растрачивать свой труд на создание таких товаров, в производстве которых она не обладает особыми преимуществами, получает их из-за границы.

Таким образом, говорит Милль, «единственную прямую выгоду внешней торговли составляет ввоз товаров». «Ходячая теория, — продолжает он далее, — не замечает этой пользы и полагает, что выгода торговли состоит в вывозе товаров, как будто бы выигрыш страны от заграничной торговли состоит не в том, что получает, а в том, чего лишается страна»⁰⁵¹.

Благодаря международному разделению труда и обмену в общей совокупности мирового производства, получается некоторое увеличение продукта; это приращение продукта распределяется между отдельными странами, и в зависимости от того, какую часть этого продукта получает отдельная страна, и зависит величина той выгоды, которую она извлекает из торговли.

Положим существуют две страны А и В, в которых производятся два различных продукта x и y⁰⁵². Если затратив одинаковое количество средств производства на тот и на другой товар, в стране А можно получить 10x и 15y, а в стране В можно получить 10x и 20y. Если каждая из этих стран будет удовлетворять свои потребности исключительно своими средствами, то вместе обе страны получат 20x и 35y. Если же каждая из этих стран займется производством только одного какого-нибудь продукта и путем обмена будет получать другой недостающий ей продукт, если А будет исключительно производить x, а В — y, то всего в совокупности обеими странами будет уже произведено 20x и 40y.

Благодаря разделению труда и обмену между этими странами, количество продукта увеличится на 5y. Эти 5y и составляют тот барыш, который получают обе эти страны от взаимного обмена, барыш этот должен распределяться между этими странами, и в зависимости от того, какую часть этих 5y получит каждая отдельная страна, и зависит величина извлекаемой ею из торговли выгоды.

[24] Величина выгоды отдельной страны зависит от ценности обмениваемых ею товаров. Чем ниже ценность х, выраженная в у, т.е. чем больше у дают за данное количество х, тем больше выгоды получает страна А и тем меньше остается на долю страны В. Если 10х будут обмениваться на 17у, то выгода страны А будет равна 2у, выгода страны В — 3у; если за 10х будут давать 19у, то А получит 4у барыша от внешней торговли, В же только у; наконец, если за 10х; будут давать 20у, то всю выгоду от внешней торговли получит одна страна А, В же ничего не достанется. Выгода от внешней торговли для страны тем больше, чем больше иностранных товаров получает она в обмен за свои товары.

Поэтому для определения, от каких условии зависит величина этой выгоды, надо обратиться к анализу закона международных ценностей, надо выяснить, от каких факторов зависит пропорция международного обмена.

Учение Рикардо—Милля (продолжение): обмен между странами принимает устойчивый характер тогда, когда ввоз по своей денежной ценности покрывается вывозом. Выгода страны зависит от сравнительной ценности вывозимых и ввозимых товаров и от того, во что обходятся стране предметы ее вывоза.—Стране не всегда бывает выгодно улучшение в производстве предметов ее внешней торговли.

Внутри страны товары обмениваются пропорционально издержкам производства, но в международном обмене этот принцип не имеет силы; теряет он свое значение здесь потому, что между отдельными странами нет свободного передвижения капитала и труда, и не действует тот механизм, который вызывает приноровление цены к издержкам производства. Для определения ценности в международном обмене надо обратиться не к закону издержек производства, а «к закону более коренному — к уравнению спроса и предложения»⁰⁵³.

Если исходить из этого закона, то пределами колебания ценности наших товаров х и у будет обмен 10х на 15у и обмен 10х на 20у. Цена 10х ни в каком случае не будет ниже 15у и выше 20у. Если бы в международной торговле за 10х стали давать только 14у, то стране А не было бы никакого расчета продолжать торговлю с В: обратившись к производству у, она может с теми же затратами, как я при существовании внешней торговли, получить 15у. Давать в обмен за 10х больше 20у, например 21у, по тем же соображениям будет невыгодно стране В: ей будет выгоднее вместо того, чтобы покупать х, самой производить этот продукт.

В этих пределах пена должна установиться на таком уровне, чтобы спрос на х по этой цене с стране В был равен предложению х в А, а спрос на у в стране А был равен предложению у в В⁰⁵⁴. Пропорция обмена, или цена х, выраженная в у, будет тем выше, чем больше спрос на х в стране В и чем меньше спрос на у в стране А.

Рикардо, а вслед за ним и Милль анализируют законы внешней торговли сначала при предположении непосредственного обмена товара на товар, затем они переходят к рассмотрению денежной мены. Это не вносит, по их мнению, никаких существенных изменений в законы [25] международных ценностей. В случае денежной мены необходимым условием международного обмена является равенство денежной ценности ввоза и вывоза. Вывоз страны в конечном итоге должен быть всегда равным ввозу. Если это соответствие между величиной ввоза и вывоза нарушено, то излишек ценности должен быть покрыт пересылкой денег. Когда вывоз превышает ввоз, из-за границы начинают присылать деньги; если, наоборот, ввоз превышает вывоз, деньги начинают уходить из страны. Однако, такой прилив или отлив денег долгое время продолжаться не может. Он должен сам собой прекратиться и в то же время уничтожить вызвавшую его причину.

Если, например, вывоз у нас больше ввоза, то это поведет сначала к приливу денег; количество обращающихся в стране денег увеличится, поэтому ценность их упадет, и денежные цены товаров поднимутся. Раз цены товаров возрастут, то это должно сократить спрос иностранных покупателей, и, следовательно, ослабить наш вывоз. С другой стороны, благодаря отливу денег из стран, ввозящих к нам товары, ценность денег там должна подняться, и уровень цен понизиться, а это должно увеличить наш ввоз из этих стран. Таким образом, при превышении вывоза над ввозом, благодаря приливу денег, автоматически сокращается вывоз и увеличивается ввоз, и это продолжается до тех пор, пока обе эти величины не сравняются. Если ввоз превышает вывоз, то это неравенство устраняется точно таким же путем, путем перераспределения денег между странами.

Из этого рассуждения следует, что если мы какими-нибудь искусственными мерами затрудняем ввоз к нам товаров, то это в конце концов должно уменьшить и наш вывоз. Высокий покровительственный тариф, уменьшая ввоз иностранных товаров, вызывает первоначально прилив к нам денег; ценность их у нас падает, общий уровень цен товаров подымается. а это в конце концов уменьшает и наш вывоз. Ввозные пошлины сокращают не только наш ввоз, но и наш вывоз.

Прилив или отлив денег из страны и связанное с этим повышение или понижение уровня цен товаров и является той силой, которая заставляет ввоз и вывоз выравниваться в своей денежной ценности. Это выравнивание осуществляется чисто автоматическим путем, и совершенно также происходит распределение денежных материалов — золота и серебра — между отдельными странами. Если в какой-нибудь стране ощущается недостаток в деньгах, то это отражается на общем уровне ее товарных цен; этот уровень невысок, а потому условия для ввоза товаров неблагоприятны и, наоборот, благоприятны для вывоза. Торговый баланс изменяется в сторону превышения вывоза, и деньги начинают притекать в страну. Это продолжится до тех пор, пока страна не получит необходимого ей количества денег.

Рикардо и Милль в теории денег стояли, как известно, на почве количественной теории, и на всем вышеизложенном их рассуждении заметны следы этой точки зрения. Однако, судьба этого утверждения о необходимом равенстве ввоза и вывоза не связана неразрывно с количественной теорией. Для того, чтобы отстаивать их утверждение о стремлении ввоза и вывоза к равенству, надо только признать, что изменение количества обращающихся в стране денег не проходит бесследно и, рано или поздно, изменяет уровень товарных цен. А это вряд ли можно отрицать, хотя, конечно, изменение цен осуществляется не так легко и быстро, как это представлялось классикам.

Вышеизложенное рассуждение давало Рикардо и его последователям убеждение в нецелесообразности всех тех мер внешней торговой политики, которым придавали такое большое значение представителя меркантилизма.

[26] Добиваться искусственными мерами прилива золота и серебра с точки зрения классиков совершенно бесцельно: страна сама собой всегда получит необходимое ей количество денег и больше этого она удержать у себя не может. Что касается благоприятного торгового баланса, в чем видели цель своих стремлении многие меркантилисты, то добиться этого на долгое время невозможно, ввоз и вывоз всегда, в конце концов, выравниваются, и, затрудняя ввоз, мы тем самым всегда уменьшаем и вывоз.

Как я указывал выше, для каждой отдельной страны тем лучше, тем больше ее выгода, чем больше иностранных товаров она получает в обмен за данное количество своих. Если принять во внимание необходимость равенства денежной ценности ввоза и вывоза, то можно сказать, что количество получаемых нами товаров тем больше, чем ниже денежные цены импортируемых и чем выше цены экспортируемых товаров. Таким образом, при денежной мене, точно так же, как и при натуральной, в ценах ввозимых и вывозимых товаров мы имеем меру выгодности внешней торговли.

Так как высота цен предметов международной торговли зависит от спроса на них, то мы можем сказать, что международный обмен сложится для нас тем благоприятнее, чем больше другие страны нуждаются в наших товарах, и чем меньше мы сами нуждаемся в иностранных товарах. Кроме этого на выгодность внешнего обмена оказывает влияние и общая производительность нашего труда и капитала: чем успешнее наше производство, тем меньшей затраты производительных средств требует от нас наш вывоз, и тем дешевле нам обходятся ввозимые товары.

Таким образом, величина выгоды страны от внешней торговли зависит, во-первых, от того, какое количество наших товаров мы должны давать в обмен за иностранные, и, во-вторых, от того, во что обходится нам производство этих товаров⁰⁵⁵.

При данной пропорции международного обмена, при данных ценах предметов ввоза и вывоза для страны всегда выгодно улучшение производства экспортируемых ею товаров. Но так как изменение условий производства предметов экспорта отражается на их ценах, то возможен такой случаи, когда страна, с точки зрения интересов ее внешней торговли, потерпит ущерб от усовершенствования производства предметов ее вывоза. Производство вывозимых товаров будет ей обходиться дешевле, но зато ей больше прежнего придется отдавать своих продуктов в обмен за иностранные.

Положим, в производстве вывозимого нами товара введено какое-нибудь усовершенствование, позволяющее вдвое понизить стоимость его производства. Результатом этого будет падение цены этого товара на внутреннем рынке; положим, это падение в точности соответствует усовершенствованию производства, и цена понижается тоже вдвое. Это понижение цены должно, как общее правило, увеличить иностранный спрос на этот товар. Спрос этот, в зависимости от ею эластичности, может увеличиться в той же, в большей или в меньшей, пропорции.

Положим, спрос на этот товар за границей мало эластичен и при падении цены вдвое увеличивается только в полтора раза. В этом случае заграничные покупатели в общем будут меньше прежнего расходовать на покупку этого товара; денежная ценность нашего вывоза уменьшится, и нарушится равновесие между нашим ввозом и вывозом; деньги начнут уходить от нас заграницу. Общее количество обращающихся у нас денег [27] уменьшится, а в других странах увеличится. Уровень цен у нас поэтому понизится, а заграницей возрастет. Для покрытия нашего ввоза нам придется больше прежнего отдавать своих товаров. Поэтому, несмотря на усовершенствование производства нам придется больше затрачивать капитала и труда для получения прежнего количества иностранных товаров. Таким образом, усовершенствование производства, с точки зрения интересов нашей внешней торговли, окажется для нас убыточным.

Но если спрос на этот товар очень эластичен и при понижении цены вдвое увеличится более чем в два раза, то мы получим двойную выгоду от усовершенствования производства. Не только производство предметов нашего вывоза будет стоить дешевле, но, кроме того, мы получим возможность приобретать иностранные товары на более выгодных условиях. Когда спрос очень эластичен, покупатели при падении цены, может быть, будут в общей сложности больше прежнего расходовать денег на покупку этого товара, денежная ценность нашего вывоза увеличится, наш вывоз станет больше ввоза, и к нам потекут из заграницы деньги; уровень цен от этого у нас поднимется, а заграницей упадет. Это вызовет сокращение вывоза и увеличение ввоза, страна будет меньше отдавать заграницу своих и больше получать заграничных товаров⁰⁵⁶.

Если усовершенствование производства может, как мы сейчас видели, причинить стране ущерб, то, обратно, ухудшение условий производства может ей оказаться выгодным. Это будет в том случае, когда спрос на вывозимый ею продукт мало эластичен, когда он убывает медленнее возрастания цены, и когда поэтому иностранные потребители этого товара, несмотря на его вздорожание, не сокращают своих покупок, а, наоборот, расходуют на него больше денег, чем раньше. Так, например, неурожай хлеба, поднимая его цену, может создать более благоприятные для стран хлебного экспорта условия международного обмена⁰⁵⁷.

Учение Рикардо—Милля (окончание): для всего человечества всегда самой выгодной является свободная торговля, но для отдельной страны может оказаться более выгодным ввести таможенные пошлины неохранительного характера. Они могут дать возможность одной стране обогатиться на счет другой.

Это учение о международной торговле является тем основанием, на котором покоится система внешней торговой политики Рикардо, Милля и их последователей. Как известно, они, подобно Смиту, отстаивают принцип свободы торговли; основной аргумент в пользу этого у них тот же, что и у Ад. Смита. Всякие стеснения свободы международного обмена, искусственно создавая особо благоприятные условия для развития какой-нибудь одной отрасли производства, заставляют капитал и труд ухолить из более производительных, не нуждающихся ни в какой охране, занятий. Поэтому пошлины всегда уменьшают общую сумму производства страны.

[28] «Единственным, — говорит Рикардо⁰⁵⁸, — последствием высоких ввозных пошлин на мануфактурные изделия и хлеб или премий за их вывоз является отлив капитала в такие отрасли производства, в которые он при естественном ходе вещей не направился бы. Они приводят к крайне убыточному распределению всех общественных фондов. Они вводят фабриканта в искушение продолжать дело или даже начинать его в сравнительно невыгодной отрасли производства».

Стеснения свободы внешней торговли, уменьшая общую сумму народного богатства, не доставляют, в сущности, никаких постоянных выгод даже лицам, участвующим в том производстве, которому желают этим путем оказать особую поддержку. Фабриканты обложенных таможенными пошлинами товаров, правда, могут первое время получать большие барыши, но прилив в эту отрасль новых капиталов скоро уничтожит всю эту выгоду.

Только один класс общества может извлекать постоянную выгоду из ограничения свободы внешней торговли, это — землевладельцы, и то только в случае пошлин на ввоз хлеба. Затруднение ввоза хлеба заставляет обращать в культуру менее плодородные участки, а это имеет тенденцию повышать земельную ренту⁰⁵⁹.

Свободная торговля обеспечивает наилучшее использование производительных сил. Она является залогом достижения каждой страной максимума возможной производительности⁰⁶⁰. В этом и заключается основной аргумент школы Рикардо в пользу этой системы торговой политики. Выставляя этот аргумент, классики становятся на точку зрения настоящего момента, а не будущего развития. Впрочем, это не совсем точно, статическая точка зрения у них преобладала, но нельзя сказать, чтобы они, отстаивая принцип свободы торговли, совершенно игнорировали динамическую сторону вопроса. Достижение максимума богатства в настоящий момент важно и в интересах будущего. Чем больше богатство в настоящий момент, тем быстрее идет накопление капитала, и тем больше рост богатства. Таможенные пошлины не только уменьшают богатство в данный момент, но и задерживают рост его в будущем⁰⁶¹.

Свобода торговли, повышая успешность производства, всегда, по мнению Рикардо и Милля, соответствует интересам всего человечества. Поскольку она повышает производительность, она выгодна и для каждой отдельной страны, но по отношению к отдельной стране нельзя сказать, чтобы ей всегда была выгоднее всего система свободной торговли. В интересах отдельного народа может быть полезно иногда ограничить свободу торговли. Не говоря уже о пользе таких стеснений торговли, о которых говорил уже Ад. Смит⁰⁶², таможенными пошлинами можно иногда увеличить даже общие размеры народного богатства, но, нужно заметить, такое [29] увеличение богатства одного какого-нибудь народа всегда покупается ценою ущерба какого-нибудь другого. Рикардо вполне определенно указывает на это⁰⁶³, но особенно интересны рассуждения по этому поводу у Дж. Ст. Милля⁰⁶⁴.

Выгода, извлекаемая отдельной страной из внешней торговли, определяется тем, какая часть общего приращения продукта, получаемого благодаря наилучшей организации мирового производства, приходится на ее долю; эту долю, по мнению Милля, можно увеличить различными таможенными мероприятиями; отдельная страна может, благодаря им, получить львиную долю в дележе выгод, извлекаемых всеми странами от международного обмена.

При этом нужно добавить, что Милль имеет здесь в виду только «неохранительные», как он говорит, пошлины, т. е. такие, которые оказывают влияние только на цены обложенных ими товаров, но не служат к поощрению отечественного производства⁰⁶⁵. Охранительные пошлины, или такие, которые приводят к иному, нежели при свободе торговли, распределению производства между странами, за одним исключением⁰⁶⁶, всегда по его мнению, вредны, как для всего человечества, так и для каждой отдельной страны.

Всякая таможенная пошлина изменяет цены товаров, на которые она наложена, а потому она изменяет и пропорцию международного обмена. Благодаря этому, установлением пошлины можно добиться, в известном случае, более благоприятной для страны пропорции международного обмена; можно достигнуть того, что страна будет получать больше иностранных товаров за прежнее количество своих, и выгода ее от внешней торговли станет больше. Милль прежде всего доказывает это относительно вывозной пошлины. «Установлением пошлины с вывоза — говорит Милль⁰⁶⁷, — можно в некоторых обстоятельствах произвести наиболее благоприятный для себя раздел выгод торговли».

Ход рассуждении у него здесь аналогичен вышеприведенному доказательству возможности извлечения страной выгоды от ухудшения производства предметов ее экспорта. Вывозная пошлина, поднимая цену, сокращает спрос на иностранных рынках; возможно, что это сокращение спроса будет так незначительно, что иностранные покупатели нисколько не уменьшат, а даже увеличат свои расходы на покупку этого товара; денежная ценность нашего вывоза увеличится; торговый баланс станет благоприятным, и к нам потекут из за границы деньги. Уровень цен у нас поднимается, а в странах, ввозящих обложенный нами товар, упадет. Поэтому этим странам для покрытия их ввоза придется отдавать нам больше прежнего своих товаров, и наша выгода от внешней торговли стонет больше. Такой результат, думают некоторые⁰⁶⁸, имели пошлины на опий в Индии и пошлины на шерсть в средневековой Англии. В Соединенных Штатах в расчете на подобный результат одно время отстаивали введение вывозной пошлины на хлопок.

Подобно вывозным пошлинам, и ввозные пошлины могут оказаться для страны выгодными. Повышение цен иностранных товаров, если оно [30] сильно сокращает спрос на эти продукты, может уменьшить общую ценность нашего ввоза и повести к приливу денег, а это, по изложенным выше соображениям, может изменить в благоприятную для нас сторону пропорцию международного обмена. Таким образом, говорит Милль⁰⁶⁹, при помощи этих пошлин нация может на счет иностранцев присваивать себе большую, чем доставалось бы ей без налога, долю из того возрастания общей производительности всемирного труда и капитала, которая происходит от обмена наций товарами».

Признавая при этих условиях пользу таможенных пошлин, Милль все же не решается их отстаивать. «Это, — говорит он⁰⁷⁰, — такое средство, принятие которого трудно бывает советовать, потому что ему очень легко могут противодействовать другие страны точно тем же способом»⁰⁷¹. Наконец, так как здесь выгода одной страны всегда получается в ущерб другой, то «если бы правила международной нравственности верно понимались и соблюдались, такие пошлины, будучи противны всеобщему благу, не существовали бы»⁰⁷².

Наша характеристика взглядов классической школы на внешнюю торговлю была бы не полна, если бы мы не указали на одно важное дополнение к этой теории, которое было сделано Дж. Ст. Миллем. Милль, отстаивая в общем необходимость свободы торговли, допускал, однако, одно существенное изъятие из этого принципа. Таможенные пошлины, говорит он⁰⁷³, могут допускаться в том случае, «когда они устанавливаются на время (особенно у молодой и цивилизующейся нации) с надеждою акклиматизировать в ней заграничную промышленность, совершенно подходящую к ее положению».

Это признание пользы воспитательных в духе Фридриха Листа пошлин является существенным дополнением теории международной торговли классической школы. Здесь Милль вводит новый принцип, который дополняет, но не стоит в противоречии с ранее выставленными положениями. Классики, отстаивая свободу торговли, имели в виду настоящую выгоду, а потому признание пользы ради будущих благ ограничения свободы обмена не колеблет правильности их теории.

Ниже мы подробно остановимся на оценке принципа свободы торговли, сейчас же нам хотелось указать только на одну слабую сторону в теоретических построениях школы Рикардо—Милля. Как мы уже не раз указывали выше, эта школа видит выгоду внешней торговли в увеличении количества продуктов, которыми может располагать страна. С точки зрения современной теории следовало бы выгоду внешней торговли определять [31] не приращением продукта⁰⁷⁴, а увеличением общей суммы полезности, извлекаемом страной из этого приращения продукта⁰⁷⁵.

Приращение полезности не всегда соответствует приращению продукта. Одно и то же приращение продукта для бедной и богатой страны имеет, конечно, различное значение, знаменует различное приращение полезности. Оно меньше в богатой, чем в бедной стране: потребности обитателей этой последней страны менее насыщены, а потому более способны к расширению. Наконец, приращение полезности, а стало быть и выгода страны может быть различна в зависимости от характера тех продуктов, количество которых увеличивается благодаря международной торговле. Если она удешевляет и увеличивает количество предметов роскоши, доступных только богатым классам, то, конечно, выгода страны будет меньше, чем в том случае, если бы увеличились и удешевились предметы потребления рабочего класса.

Если выгоду от внешней торговли измерять не приращением продуктов, а приращением полезности от потребления этих продуктов, то нельзя уже так категорически, как это делала школа Рикардо—Милля утверждать, что с точки зрения интересов всего человечества свобода торговли всегда является самой выгодной. Если даже свобода торговли обеспечивает для всего мира maximum продукта, то этот maximum продукта не непременно соответствует maximum'y полезности. Положим, при свободе торговли общее увеличение мирового производства равно 5, а в случае применения таможенных пошлин понижается до 4. Если, однако, а этом последнем случае бедные страны получают больше продуктов — раньше из пяти на их долю приходилось 2, теперь из четырех — 3, то вполне допустимо, что общая сумма полезности возрастет — выгода бедных стран перевесит ущерб богатых.

Если мы признаем, что страна, как целое, может увеличить выгоду, извлекаемую ею из производства, такими мерами внутренней политики, которые, хотя и уменьшают общую сумму производимого богатства, но зато приводят к более справедливому его распределению, то мы должны признать, что и все человечество, вместе взятое, может различными ограничениями свободы внешней торговли увеличить выгоду от международного обмена.

Заканчивая этим изложение учения классической школы, мы должны указать на то, что основным недостатком этого учения является чрезмерная абстрактность и упрощенность предпосылок; но в вину классикам этого, конечно, ставить нельзя; Рикардо и Милль были пионерами в теоретической разработке проблем международной торговли. Дальнейшее развитие этой проблемы, даже если бы оно заставило выдвинуть противоположный классикам принцип внешней торговой политики, должно свестись поэтому не к опровержению, а к углублению и расширению их дедукций, путем включения новых точек зрения и усложнения теоретических предпосылок.

Принцип сравнительных издержек не является безошибочным критерием экономически наиболее рационального распределения труда между странами. Страна, имеющая для экспорта продукты с возрастающими издержками производства, может с выгодой для себя отказаться от свободы торговли.

[32] Изложенная нами теория международной торговли Рикардо—Милля была воспринята современной наукой. Основные положения этой теории повторяются теперь всеми теоретикам международной торговли. Если мы возьмем два новейших трактата по этому вопросу, а именно книги итальянца Luigi Fontana-Russo⁰⁷⁶ и американца Harry G. Brown'a⁰⁷⁷, то мы встретим там все знакомые нам идеи классической школы. Этим я не хотел бы сказать, что в науке ничего не сделано нового в этом вопросе. Во второй главе будет изложен ряд новых точек зрения, которые прибавляют многое к тому, что утверждала классическая школа и заставляют во многих отношениях отказаться от тех практических выводов, к которым приходили теоретики свободной торговли.

Фридрих Лист, выдвигает, например, идею о необходимом сочетании сельского хозяйства с промышленностью и ради этого требует временного ограничения свободы торговли. Аграрные протекционисты настаивают на постоянной охране отечественного земледелия и выдвигают идею экономического самодовления, по крайней мере в отношении снабжения населения важнейшими предметами питания. Рихард Шюллер, отказавшись от одного из условии школы свободной торговли, выдвигает в корне противоположную этой школе систему торговой политики.

Все это добавляет много нового к учению классической школы, но именно добавляет, а не заменяет это учение. В научный анализ вводятся новые предпосылки, теория обогащается новыми точками зрения, но в той плоскости, в которой работали над проблемами внешней торговли классики, ничего особенно существенного добавлено не было. Даже такие корифеи научной мысли, как Эджворт или Маршалл в своих работах по чистой теории международного обмена не покушались на незыблемость основных положений классической теории.

Тем больший интерес приобретает недавняя попытка одного американского ученого, ученика Тауссига, Frank D. Graham'а пересмотреть ряд основных положении этой теории. В противоположность другим критикам Грахам принимает все исходные пункты классической школы. Он ставит своей задачей показать, что при известном усложнении данных проблемы в некоторых случаях из предпосылок классической теории надо сделать выводы, прямо противоположные тем, какие делали классики. В частности, например, он утверждает, что для страны может быть выгодным искусственно поддерживать такое производство, которое никогда не может существовать без поддержки со стороны. Классики потому это отрицали, что не учитывали всех последствий закона убывающей производительности. В своих рассуждениях о международном обмене они принимали неизменные издержки производства. Если отказаться от этого упрощения проблемы и включить в рассмотрение факт изменения издержек производства в зависимости от изменения размеров производства, то надо существенно ограничить их [33] основное положение. Свобода торговли далеко не всегда является залогом наибольшего производства и богатства.

Против этой идеи классиков уже до Грахама выдвигались возражения, однако, как будет видно в дальнейшем, эти возражения основывались на непринятии одной из предпосылок классической теории. Грахам идет не по этому пути. Он остается всецело на почве «чистой» теории, в этом характерная особенность его позиции. Поэтому мы считаем наиболее целесообразным изложить его взгляды непосредственно после изложения теории свободной торговли⁰⁷⁸.

Возьмем, говорит он, две страны: А и В, и два товара: пшеницу и карманные часы. Положим —

Согласно принципу сравнительных издержек страна А имеет относительное преимущество в производстве часов, страна В в производстве хлеба. Обмен между этими странами возможен, причем стране А выгодно продавать в страну В часы и покупать хлеб в стране В. Страна В может вывозить хлеб и привозить из страны А часы. Но спрашивается будет ли это выгодно для страны В.

Положим, что между этими странами устанавливается взаимный обмен, в котором дают за 40 единиц пшеницы 35 карманных часов. Страна А специализируется на производстве часов, а страна В на производстве хлеба. Благодаря увеличению производства часов в стране А, а производства хлеба в стране В, меняется стоимость их производства Производство часов, подчиненное закону убывающих издержек, обходится теперь дешевле. В 20 рабочих дней производятся не 80, а 90 штук часов. Но производство хлеба в силу возрастающих издержек обходится теперь дороже. В стране В затрата 20 рабочих дней дает положим только семьдесят единиц хлеба.

При обмене 35 часов на 40 единиц хлеба — эта пропорция обмена приемлема для обеих стран — страна А получит из страны В 40 единиц хлеба, да от собственного производства у ней останется 55 часов. 35 часов она отдаст в страну В за хлеб. Страна В будет иметь в результате обмена 35 часов купленных в стране А и 30 единиц хлеба, 40 единиц хлеба она отдаст в страну А в обмен на часы. Если сопоставить положение этих стран без обмена и при наличии его, то мы получим:

Здесь от международной торговли имеется несомненный плюс, страна увеличила свое материальное богатство на 15 часов.

[34]

От международного обмена страна B разбогатела часами, у ней их стало больше на 5 штук, но зато на 10 единиц уменьшилось в ее распоряжения хлеба. А так как это количество хлеба стоит дороже 5 часов, то очевидно страна остается от внешней торговли в убытке. При таких условиях ей выгоднее совершенно отказаться от обмена со страной А и для того, чтобы не допускать вредного для нее ввоза часов, установить высокие, даже запретительные пошлины.

Во всем этом рассуждении Graham'a заключается попытка дать теоретическое обоснование той идеи, которую неоднократно высказывали некоторые протекционисты (например Patten), а именно, что для страны невыгодно специализироваться по линии тех производств, которые имеют возрастающие издержки. Действительно Грахаму удалось показать, что теоретически возможен случай, где свобода торговли явно убыточна для страны. Но он не ограничивается этим, он решается утверждать, что конструируемый им a priori пример отображает соотношения в реальном торговом обороте.

Свободный ввоз продуктов промышленности невыгоден, думает он, для стран аграрных, и именно на вышеизложенных основаниях. Форсируя вывоз хлеба и понижая этим производительность труда в сельском хозяйстве, страны эти получают не выгоду, а ущерб от свободного ввоза продуктов промышленности. В этом по мнению Грахама, экономическое обоснование той эпидемии промышленного протекционизма, которая в последнюю четверть прошлого столетия охватила все страны. Не надо, однако, упускать из виду, что все это рассуждение Грахама покоится на произвольно подобранном числовом примере. При иной схеме изменения производительности и при более выгодной для В меновой пропорции можно и не получить желательных Грахаму результатов. Поэтому с применением этого теоретического рассуждения к объяснению конкретных явлений надо быть весьма осторожным.

У нас нет никаких данных предполагать, что выдуманный Грахамом числовой пример верно отражает реальные соотношения по обмену продуктов промышленности на продукты сельского хозяйства. Наши представления о действительном изменении стоимости производства хлеба и других продуктов сельского хозяйства слишком еще недостаточны. Не вполне даже бесспорен самый факт повышения себестоимости в сельском хозяйстве, в особенности в условиях динамического хозяйства. Поэтому нельзя не признать, что практические выводы Грахама весьма рискованны. Но это не умаляет теоретической ценности его анализа. Разделение труда между странами согласно принципу сравнительных издержек не является безошибочным критерием наилучшей для каждой отдельной страны организации производства, и в доказательстве этого положения несомненная заслуга перед «чистой» теорией этого выдающегося ученого.

Еще, пожалуй, интереснее вторая его работа. Она напечатана в последней книжке (ноябрь 1923 г.) журнала Гарвардского университета и посвящена проблеме международных ценностей. Подобно тому, как в общей теории ценности анализ развернутого обмена, где выступает много лиц и много товаров, приводит к некоторым результатам, отличным [35] от обмена двух товаров между двумя лицами, точно также и рассмотрение обмена несколькими товарами между рядом стран заставляет, говорит Грахам, признать, что классики, которые ограничивались в своем анализе двумя странами и двумя товарами, сделали ряд неправильных выводов и в некотором отношении затемнили действительное положение вещей. Ввиду крайней сложности и глубоко специального характера затрагиваемых Грахамом проблем, я остановлюсь только на одном вопросе.

Весьма распространенный взгляд⁰⁷⁹, что разнообразие экспорта благоприятный признак для страны, по мнению Грахама, теоретически неправилен. Разнообразие экспорта не создает презумпции об особо благоприятном положении страны в отношении международного обмена, а скорее дает основания заключить, что условия обмена были для нее мало благоприятны.

Для того, чтобы составить себе представление о ходе его рассуждения возьмем самый простои из приводимых им случаев. Возьмем две страны А и В, в которых имеются три товара х, у и z. Положим, затратив одну единицу производственных средств, мы можем получить:

Страна A имеет наибольшее преимущество в производстве у, страна В в производстве х. Согласно известному уже нам правилу А начнет вывозить у, а В вывозить х. Относительно того, какая страна будет вывозить z, a priori сказать нельзя. Это зависит от того, в какой пропорции будет обмениваться x на y. Положим, обмен между этими двумя товарами устанавливается на базе 10х за 16у, тогда для страны В открывается возможность наряду с товаром х вывозить и z. Для нее безразлично за 10x или за 90z купить в стране А нужные ей 16у. Что касается страны А, то она охотно возьмет за 16у 90z, так как с той затратой, которую требует производство 16у сама она может произвести только 80z. Положим теперь, что пропорция обмена резко меняется в пользу страны В и за своп 10x она может уже получить целых 19y. В этом случае страна В потеряет возможность вывозить наряду с x товар z. За эти 19y она больше 90z все равно давать не будет, раз она может купить 19y за 10x, ко по такой цене для страны А нет расчета обменивать у на z. Ей будет выгоднее самой производить z с той затратой, которая идет на производство 19y она сама может дома получить 95z. Здесь свое производство становится для A дешевле ввоза. Она может даже сама приступить к вывозу в страну B.

Мы видим, что при исключительно благоприятных для нее условиях обмена страна B вывозила только один товар, а когда эти условия ухудшились, она получила возможность вывозить и другой товар. Не следует ли отсюда, спрашивает Грахам, что разнообразие экспорта вовсе не является показателем особо благоприятной позиции страны в международном обмене. «Наибольшую выгоду от внешней торговли, продолжает он, вероятно получит [36] та страна, которая сумеет обеспечить весь свой ввоз путем вывоза только одного товара, так как этим товаром будет тот, который данная страна может производить с наибольшей сравнительно легкостью. Чем больше товаров вывозится, тем ниже надо спускаться по гамме сравнительной выгоды и тем меньше становится разница между тем, что стоят вывозимые блага и тем, что должны были бы стоить полученные за эти блага предметы ввоза, если бы их пришлось производить дома. Это заключение в достаточной мере подтверждается опытом. Чили за свою селитру, Ост-Индия за каучук и Куба за свой сахар получают большую часть своего ввоза. Конечно, нельзя отрицать, что, если бы эти страны стали прибегать и к экспорту других товаров, то это означало бы, что выгода от первоначального экспорта уменьшилась настолько, что вывоз главного экспортного продукта сделался не более рентабелен, чем вывоз других продуктов, и что положение этих стран стало бы хуже, чем оно было вначале. Пример Бразилии с достаточной ясностью иллюстрирует это. Во время последней войны она внезапно потеряла значительную часть рынка для своего кофе. В этой своей беде она развила весьма разнообразный экспорт, который она не стала бы производить в период своего благосостояния; но ведь никто не предположит, что такая ситуация является улучшением прежнего положения этой страны.

ГЛАВА III
РАЗЛИЧНЫЕ ТЕЧЕНИЯ В ПРОТЕКЦИОНИЗМЕ

Промышленный протекционизм Листа: развитие промышленности — залог наилучшего развития и использования производительных сил страны и подъема земледелия.—Становясь в проблеме международной торговли на динамическую точку зрения, Лист существенно дополняет статическую теорию Рикардо—Милля.—Блестящая защита им пошлин, как средства промышленного воспитания.—Неопределенность его позиции в вопросе об экономической самостоятельности страны.

В ряду протекционистов первое место безусловно принадлежит немецкому экономисту и общественному деятелю первой половины XIX столетия Фридриху Листу, к характеристике взглядов которого на внешнюю торговую политику мы сейчас и обратимся.

Фридрих Лист вовсе не безусловный противник системы торговой политики Смита и его школы, он неоднократно повторяет, что в основе этого учения лежит совершенно правильная идея. Если бы, говорит он, подобно ученым этого направления, предполагать мир и полное единение между народами, если бы можно было весь мир рассматривать, как единую республику, «то принцип свободы международной торговли представлялся бы совершенно правильным»⁰⁸⁰.

Хотя развитие человечества идет, по его мнению, в эту сторону, но еще целые столетия отделяют нас от осуществления такого единения народов. Свободная торговля — идеал будущего, но в настоящее время она выгодна только для той страны, которая в своем экономическим [37] развитии успела опередить другие страны. При современных условиях свободный обмен был бы выгоден одной Англии; он повел бы не к общему благосостоянию всех народов, а к господству Англии на мировом рынке и экономическому закрепощению других стран.

Школа, как называет Лист Ад. Смита и его последователей, выставила требование свободы торговли и для настоящего момента, потому что она имела в виду только интересы отдельного индивидуума или всего человечества. В этом ее основная ошибка. Для школы, говорит Лист, не существовало нации, как самостоятельного объекта научного внимания. Она совершенно упустила из вида, что общество людей, занимающих одну территорию и связанных общностью языка, литературы, права и религии, представляет из себя нечто целое; такое общество людей, или нация, живет особой жизнью, имеет особые интересы и права и, прежде всего, право на самостоятельное существование и развитие. Центром внимания для экономиста и должна являться нация с ее особыми интересами и правами, а не все человечество или отдельный индивидуум, как это было у Ад. Смита и его последователей. Их научная система — система космополитической, а не политической экономии.

Отдельные нации, продолжает Лист, находятся в различном состоянии; есть народы великаны и карлики; одни из них нормально развиты, другие искалечены; одни достигли высшей ступени цивилизации, другие не вышли еще из варварского состояния. «Но всем им природа внедрила такой же, как отдельному человеку, инстинкт самосохранения и стремление к усовершенствованию. Задача политики — цивилизовать варварские, увеличить и усилить небольшие и слабые национальности, но прежде всего она должка всем им обеспечить продолжительное существование. Задача национальной экономии в том, чтобы экономически воспитать нацию и, таким образом, подготовить ее к вступлению в будущую всеобщую ассоциацию»⁰⁸¹.

Так как «способность создавать богатство бесконечно важнее самого богатства»⁰⁸², то каждый отдельный народ должен стремиться не к накоплению меновых ценностей, как утверждал Ад. Смит⁰⁸³, а к возможно полному развитию производительных сил. Поэтому, если это необходимо, «нация должна жертвовать и отказываться от материальных благ, чтобы приобрести духовные и общественные силы, ради будущих выгод она должна пожертвовать настоящими»⁰⁸⁴. «Производительные силы народов обусловлены не одним прилежанием, бережливостью, нравственностью и интеллигентностью индивидуумов или обладанием естественными богатствами и материальными капиталами, они обусловлены также общественными, политическими и гражданскими учреждениями и законами и, прежде всего, гарантиями существования, самостоятельности и силы их национальности. [38] Как бы ни были прилежны, бережливы, изобретательны, предприимчивы, нравственны и интеллигентны индивидуумы, без национального единства, без национального разделения труда и национального соединения производительных сил нация никогда не достигнет высокой степени благосостояния и силы, никогда не обеспечит себе продолжительного обладания духовными, общественными и материальными благами... Разделение труда и соединение производительных сил в национальном масштабе существует тогда, когда духовное производство стоит у нации в правильном соответствии с материальным, когда у нее равномерно и гармонически развиты земледелие, промышленность и торговля»⁰⁸⁵.

Особенно подробно Лист доказывает, как важно для каждой страны иметь развитую промышленность: самыми яркими красками он рисует выгоды этого: в стране исключительно земледельческой не могут быть использованы все естественные богатства: залежи полезных минералов остаются без разработки; капитал такой страны мало производителен; в умственной и культурной жизни царит полный застой. С развитием промышленности все это меняется: расцветают науки и искусства; появляются новые потребности и повышается трудовая энергия населения; улучшается общественный и политический строй; развиваются торговля и судоходство; даже земледелие становится несравненно более производительным. Близость рынка, высокие цены и устойчивый спрос на продукты сельского хозяйства дают возможность разнообразить сельскохозяйственные культуры; развивается в большом размере молочное и огородное хозяйство, производство овощей и плодов и т. д. Благодаря такому разнообразию культур, различные сорта почвы могут быть использованы наилучшим образом, и повышается доходность земледелия.

Соединение промышленности с земледелием, увеличивая общее богатство, в то же время полезно обеим этим отраслям производства. Смит не оценил этого в достаточной мере потому, что он имел в виду только разделение труда и упустил из вида все выгоды соединения различных производительных сил.

Страна чисто земледельческая может производить только те продукты, которые выдерживают отдаленную перевозку; на нее ложатся издержки транспорта, и эти издержки, благодаря громоздкости ее товаров, очень значительны⁰⁸⁶. Она всегда находится в большой зависимости от тех стран, от которых получает необходимые ей продукты промышленности.

Сбыт ее продуктов, а потому и возможность получения из заграницы необходимых ей товаров, зависит от всевозможных случайностей: от неурожаев, войн, различных торговых и политических мероприятий других стран. Потрясения торговли вредны, конечно, и для стран, вывозящих продукты промышленности, но земледельческая страна несравненно сильнее от этого страдает; не имея собственного флота и самостоятельной международной торговли, она не может в случае нарушения внешних торговых сношений искать других рынков. Страна, не обладающая собственной промышленностью, подобна человеку, лишенному одной руки.

В известном случае развитие промышленности становится прямо необходимым под угрозой искалечения самого земледелия (verkruppelte [39] Agrikultur). Прирост населения, если он не будет отливать в промышленность, может повести к чрезмерной парцелляции земли и ухудшению земледельческой культуры⁰⁸⁷.

Поэтому все народы должны стремиться развить у себя промышленность, конечно, добавляет Лист, только в том случае, если они обладают всеми необходимыми для этого условиями. Важнейшим из этих условий он считает обширную территорию, большое население, обилие естественных богатств и умеренный климат. Мало вероятия, чтобы промышленность развилась сама собой; почти совершенно уже это невозможно в той стране, которая в своем экономическом развитии отстала от других стран. Ввоз из этих стран дешевых продуктов не дает ей возможности основать и с выгодой эксплуатировать свои фабрики. Чтобы создать в стране промышленность, надо искусственными мерами создать благоприятные для этого условия, надо обеспечить ей внутренний рынок и защитить ее от иностранной конкуренции. Для этого должны быть введены пошлины на ввоз иностранных продуктов. Удорожая иностранные товары, они обеспечивают спрос на продукты отечественной промышленности и дают возможность ей развиваться⁰⁸⁸.

Таким образом, Лист, подобно меркантилистам, является защитником таможенных пошлин; однако, нельзя сближать эти две системы внешней торговой политики, различий у них больше, чем сходства.

Для меркантилистов пошлины нужны, главным образом, для достижения благоприятного торгового баланса, у Листа это — средство промышленного воспитания страны. Меркантилисты были принципиальными противниками свободы торговли. Лист же считает свободу торговли нецелесообразной и вредной только при известных условиях.

Государственное вмешательство во внешние торговые сношения необходимо только в определенной исторический и географической обстановке. На ранних ступенях хозяйства⁰⁸⁹ должна быть полная свобода внешней торговли; такой же политики должны придерживаться и страны жаркого климата; здесь по климатическим условиям не может развиться промышленность. Эти страны должны оставаться поставщиками сырья и колониальных продуктов для стран умеренного климата⁰⁹⁰.

Международный обмен будущего рисуется Листу, главным образом, как обмен между странами умеренного и странами жаркого климата; в первых процветают мануфактуры, во вторых земледелие и производство сырья. По сравнению с этим международный обмен между странами умеренного климата имеет второстепенное значение⁰⁹¹.

Наконец, необходимо указать, что пошлины у Листа имеют временный характер; это костыли, которые должны помочь промышленности утвердиться [40] на ногах. «Ограничение торговли, — заявляет он, — только средство, целью же является свобода».

Признавая пользу и необходимость таможенного покровительства, Лист проявляет, однако, большую умеренность в своих практических предложениях. Его протекционизм не удовлетворил бы многих современных протекционистов. Пошлины, по его мнению, не должны быть очень высокими, они не должны принимать запретительного характера⁰⁹². Охрана промышленности не должна создавать монополии. Не полное уничтожение, а ограничение иностранной конкуренции и живое, энергичное соперничество туземных производителей на внутреннем рынке — залог развития и совершенствования промышленности. Покровительствовать нужно с разбором, не всем отраслям промышленности, а только важнейшим, только тем, которые производят продукты массового потребления⁰⁹³. Особое внимание должно быть обращено на машиностроение, но вначале ввоз машин должен быть свободным или обложен лишь небольшой пошлиной⁰⁹⁴.

Пошлины в глазах Листа не всемогущее средство, они могут не дать никакого результата, если нет налицо других благоприятных условии культурно-политического характера. Громадное значение в деле развития производительных сил придает он народному образованию, политической свободе, вообще всему культурно-политическому укладу страны⁰⁹⁵.

В заключение необходимо отметить одну в высшей степени характерную особенность Листа, а именно — полное отрицание им пошлин на продукты сельского хозяйства. Попытку применить здесь пошлины он называет «бессмысленным начинанием» (...Beginnen)⁰⁹⁶.

Подводя теперь итоги, мы должны сказать, что теория международной торговой политики обязана Листу очень многим и прежде всего установлением новой точки зрения на задачи внешней торговой политики, точки зрения будущего развития. В проведении этой точки зрения большая его заслуга, и этом он существенно дополняет статическую теорию классиков и ставит вопрос о необходимости таможенной охраны на непоколебимую почву. Насколько он был оригинален в своем требовании промышленного воспитания нации — трудно сказать. И до него этот аргумент, как обоснование таможенной политики, уже высказывался многими⁰⁹⁷. В Америке в 30-х годах XIX столетия требование покровительства молодой промышленности являлось весьма распространенным взглядом⁰⁹⁸. Но, во всяком случае, он ярче и талантливее других сумел доказать необходимость этого и таким образом обосновать протекционизм, как средство промышленного воспитания нации.

Что касается другого важного принципа протекционизма — необходимости обеспечить стране экономическую самостоятельность, то по поводу его Лист занял довольно неопределенное положение. Он знает об этом аргументе и придает ему большое значение; так, доказывая необходимость [41] развития промышленности, постоянно указывает на возможность войны или каких-нибудь других нарушений международного обмена, но, с другой стороны, постоянно требует полной свободы торговли хлебом, точно страна, вынужденная ввозить хлеб, не может попасть в случае войны в такое же затруднительное положение, как страна, ввозящая продукты промышленности.

Это безусловное отрицание аграрных пошлин трудно согласовать с его общей точкой зрения; оно было бы вполне понятно, если бы он в своем оправдании протекционизма стоял исключительно на точке зрения экономического воспитания нации. Если в стране земледелие мало производительно, то это происходит или от природных условий, или от отсутствия в стране промышленности. В первом случае пошлины вообще бесполезны, а во втором нужны пошлины, но только не аграрные, а промышленные, так в праве рассуждать тот, кто видит в протекционизме только средство экономического воспитания.

Но Лист не отрицает и другого аргумента протекционизма — необходимости экономической самостоятельности страны, а потому его требование полной свободы хлебной торговли представляется непонятным и недостаточно обоснованным. Очевидно, здесь сыграла роль та историческая обстановка, в которой жил Фр. Лист.

В его время ввоз хлеба нигде не достигал больших размеров⁰⁹⁹. Лист не мог предвидеть, что наступит время, когда его собственная родина будет вынуждена питаться чужим хлебом, а потому не мог оценить, какое большое значение приобретает этот аргумент как раз относительно свободного ввоза хлеба. В этом нужно искать объяснения неопределенности позиции Листа в вопросе об экономической самостоятельности страны. В современных спорах об аграрном протекционизме в Германии, где этот аргумент играет доминирующую роль, и та и другая из спорящих сторон причисляет Листа к своему лагерю¹⁰⁰.

Большой интерес представляют все его рассуждения о пользе для страны развития промышленности и необходимости соединения этой отрасли производства с земледелием: здесь же он указывает, правда мимоходом, на одно очень важное обстоятельство — на значение прироста населения, делающего развитие промышленности для страны безусловно необходимым.

Во всем этом много верного, хотя, конечно, нельзя отрицать, что Лист часто впадает в преувеличения — в слишком розовых красках представлялась ему городская культура и промышленный капитализм. Из других его идей большое значение имеет указание на историческую обусловленность и относительность экономических мероприятий, интересен его метод и многое другое.

Все это обеспечило Листу видное место в истории экономической науки. В заключение, однако, нельзя не отметить одной отрицательной черты научного облика Листа. Лист очень односторонен, пристрастен и несправедлив в своей критике классической школы. Он часто укоряет Смита и его последователей в том, в чем они совершенно не были повинны¹⁰¹. Но эта черта его вполне понятна. Лист не был спокойным и бесстрастным исследователем истины, это был горячий борец за дорогую ему идею политического и экономического объединения Германии.

Аграрный протекционизм: одностороннее в ущерб земледелию промышленное развитие ставит страну в опасную зависимость от других государств.—Там, где угрожает такая «гипертрофия» промышленного развития, необходимо озаботиться об искусственном, путем таможенных пошлин, поддержании земледелия.—Внутренний рынок вернее и устойчивее внешнего, а потому покровительство земледелию, расширяя внутренний рынок, приносит много пользы и промышленности.

[42] Разделение труда между народами не представляется протекционистам очень желательным явлением; особенно много возражений вызывает с их стороны один вид этого разделения труда, сводящиеся к международному обмену продуктов сельского хозяйства на продукты промышленности. Лист в этом вопросе стал на сторону земледельческих стран и доказывал необходимость для них развития промышленности. Другие протекционисты имеют в виду промышленные страны и требуют сохранения в них земледелия.

Они указывают на то, что в настоящее время, главным образом благодаря поразительному усовершенствованию транспорта, сделалось возможном образование чисто промышленных государств (Industriestaaten). Эти государства своим хлебом прокормиться не могут и вынуждены ввозить большое количество предметов питания из заграницы. Примером такого государства является Англия, которая ввозит в три-четыре раза больше пшеницы, чем сама производит, и является в сущности фабрикой мира. Такое направление развития не встречает сочувствия у аграрных протекционистов. Для страны очень опасно зависеть в удовлетворении своей самой насущной потребности от других стран. Поэтому нужно бороться с гипертрофией промышленного развития и охранять таможенными пошлинами отечественное земледелие.

Вопрос об аграрном протекционизме наиболее разработан в немецкой литературе. Хлебные пошлины были введены в Германии в конце 70-х годов пришлого столетия; введенные Бисмарком сначала в очень небольшом размере, они постоянно возрастали, и только в 90-х годах они были несколько понижены. Вот это временное понижение пошлин и разгоревшаяся в это время партийная борьба и агитация за повышение пошлин заставили германскую экономическую науку поставить вопрос об общем значении аграрного покровительства. В 1897 году на евангелическо-социальном конгрессе в Лейпциге был прочтен К. Ольденбергом доклад: «Германия, как промышленное государство». В этом докладе Ольденберг в ярких красках рисовал опасность быстрого, в ущерб земледелию, промышленного развития Германии и доказывал необходимость таможенной охраны сельского хозяйства.

Эта точка зрения нашла сильную поддержку у Ад. Вагнера, но многие отнеслись к ней отрицательно. Среди немецких экономистов обособились два противоположных течения: протекционистское с Ад. Вагнером и фритредерское с Дитцелем и Брентано во главе.

Основной довод в пользу хлебных пошлин сводится к указанию на то, что стране опасно зависеть от других государств в удовлетворении своей потребности в питании.

Промышленная страна, в которой нарушено соответствие между земледелием и промышленностью, удовлетворяет потребности своего населения в продуктах сельского хозяйства двояким путем: она вывозит или продукты [43] своей промышленности, или свои капиталы. В первом случае она обменивает хлеб и другие предметы питания на продукты своей промышленности, во втором случае оплачивает ввоз хлеба доходами со своих, помещенных за границей, капиталов. Ни то, ни другое средство не может гарантировать постоянного, достаточного и выгодного ввоза предметов питания.

Страна, вывозящая капиталы и кредитующая таким образом страны, которые являются для нее поставщиками сельскохозяйственных продуктов, не может быть уверена, что эти страны и в будущем будут оставаться ее должниками. Капитал повсюду возрастает в очень быстром темпе, и страны, вынужденные в настоящий момент занимать на иностранных рынках, могут выйти из этого положения; они могут из должников сами превратиться в кредиторов других стран.

На помещение за границей своих капиталов, как на средство оплаты ввозимого хлеба, нельзя долго рассчитывать. Капиталы эти могут вернуться в страну обратно. Наконец, не исключена возможность, что должники промышленных стран, не нуждаясь более в иностранном кредите, даже прямо откажутся, вопреки всякому праву, от уплаты своих долгов¹⁰².

Что касается другого средства приобретения промышленными странами предметов питания — вывоза фабрикатов, то на него тоже нельзя долгое время с уверенностью рассчитывать. Сбыт продуктов промышленного производства становится все труднее; одна страна за другой развивает у себя промышленность; рынок становится все уже, а число конкурентов растет; борьба из-за сбыта принимает самый ожесточенны» характер. Вместо продуктов обрабатывающей промышленности страны начинают вывозить каменный уголь, железо и машины, а, поступая так, они только сами готовят себе конкурентов; вывозя машины, они сами роют себе могилу (Oldenberg).

В ближайшем будущем конкуренция на мировом рынке должна принять особо ожесточенный и прямо гибельный для западноевропейских стран характер. В качестве поставщиков промышленных продуктов появятся народы с очень низким уровнем потребностей, а с дешевым трудом индусов, китайцев и японцев не в силах будет конкурировать западноевропейская промышленность¹⁰³. Таким образом, стране, которой необходимо для получения хлеба вывозить продукты своей промышленности, будет все труднее и труднее обеспечить сбыт своим товарам на иностранных рынках и получить, таким образом, средства для покупки заграничного хлеба.

Но опасность грозит не только с одной этой стороны. Нельзя быть уверенным и в будущем ввозе продуктов сельского хозяйства. Промышленные страны не должны рассчитывать, что в будущем им так же легко будет приобретать хлеб, как у их теперешних поставщиков. Хлебный вывоз из земледельческих стран должен сократиться или, по крайней мере, принять менее благоприятный для промышленных стран характер. В будущем нельзя рассчитывать на такое же обильное предложение дешевого хлеба.

Прежде всего, говорил Ад. Вагнер¹⁰⁴, не нужно упускать из виду, что государства, вывозящие продукты сельского хозяйства, могут, хотя бы, например, в фискальных интересах, пожелать использовать то обстоятельство, [44] что промышленные страны не могут обойтись без их экспорта и затруднят какими-нибудь мерами таможенной политики вывоз хлеба. Страны хлебного экспорта могут установить вывозную пошлину на хлеб; таким образом, они могут, благодаря своему монопольному положению, обложить промышленные страны налогом в свою пользу. Новейшая история финансов знает уже аналогичный этому случаи. В 1901 году Англия ввела пошлину на вывоз угля в расчете на то, что иностранцы, нуждаясь в английском угле, уплатят эту пошлину.

Наконец, сама способность земледельческих стран к вывозу сельскохозяйственных продуктов должна уменьшиться. Oни сами будут нуждаться во все большем количестве хлеба; у них увеличится население и разовьется промышленность: свое сырье они будут перерабатывать сами, а тот хлеб, который они раньше вывозили, будет потреблять их промышленное население.

Это сокращение вывоза хлеба может произойти не потому, что нельзя было бы соответственно потребностям мирового рынка увеличить добычу хлеба¹⁰⁵, а потому, что дальнейшее расширение культуры хлеба перестанет уже соответствовать интересам земледельческих стран. Им будет выгоднее развивать промышленность. Привлеченный высокой прибылью, капитал уйдет в эту отрасль производства, земледелие же, как менее доходное, будет оставлено. И это может произойти даже в том случае, когда еще будет оставаться много свободной земли.

Поэтому указание на обилие плодородной и еще незанятой земли на земном шаре, указание на возможность технического прогресса земледелия в аграрных странах не устраняет еще для промышленных стран опасности остаться без хлеба¹⁰⁶. Промышленная страна «в неотдаленном будущем не найдет ни сбыта своим продуктам, ни хлеба для своего существования»¹⁰⁷.

Поэтому тем странам, которым представляется возможность превратиться, подобно Англии, в фабрики мира, необходимо задержать такое развитие. Они должны по возможности сохранить свою экономическую самостоятельность, а для этого им надо заботиться о сохранении и поддержании земледелия. При этом не надо останавливаться перед жертвами; опасность остаться без хлеба настолько серьезна, что ради ее устранения можно пойти на большие жертвы.

Если искусственная поддержка земледелия, удорожая жизнь и невольно поэтому повышая цену труда, вредно отразится на работающей для экспорта промышленности, то в этом нет большой беды. Развитие промышленного экспорта вовсе не является особым благом для страны. Страна, благодаря ему, втягивается в международную конкуренцию и испытывает на себе все неприятные последствия этого. Для того, чтобы иметь успех в конкуренции, чтобы удержаться на мировом рынке, надо подкупать дешевизной своих товаров: надо во что бы то ни стало уменьшать издержки и прежде всего экономить на заработной плате. Это урезывание заработной [45] платы приобретает особенно большое значение в международной конкуренции, питому что на мировом рынке уже теперь, а в будущем еще больше придется иметь дело с такими конкурентами, которые берут, главным образом, дешевизной своего труда (Индия, Япония и т. д.).

Повышение способности к экспорту должно сопровождаться усилением эксплуатации труда; и бороться с этой эксплуатацией нет никакой возможности. Страна, вынужденная для получения хлеба сохранять и форсировать свои вывоз, не может принимать никаких мер для улучшения положения рабочего класса; она, как говорит Поле, лишена самостоятельности в социально-политическом отношении¹⁰⁸. Различные меры социальной политики могут повысить цену труда для предпринимателя, а это, удорожая товары, может повредить экспорту, который надо удержать во что бы то ни стало.

Наконец, страна, втянутая в международный торговый оборот, делается крайне чувствительной ко всем событиям на мировом рынке. Рынок этот часто колеблется; предусмотреть и приспособиться к этим колебаниям очень трудно. Промышленность, работающая для вывоза, зависит от всевозможных политических событий.

Поэтому, если бы искусственное усиление земледелия приводило к ослаблению работающей на вывоз промышленности, то этого не надо опасаться, тем более, что само развитие земледелия приносит большие выгоды промышленности. Оно поднимает покупательную способность деревни, и возможное уменьшение сбыта на внешних рынках компенсируется ростом внутреннего рынка. Внутренний рынок гораздо более устойчив, чем внешний; страна здесь меньше страдает от кризисов. Кроме этого, развитие земледелия ослабляет приток в города сельского населения и избавляет, таким образом, городской пролетариат от этой опасной для него конкуренции.

Таким образом, аграрные протекционисты считают весьма нежелательным, чтобы промышленность в стране развивалась быстрее земледелия. Вышеизложенные основания для отрицательного отношения к такой «гипертрофии» промышленного развития сводятся в сущности к двум следующим аргументам: 1) стране, вынужденной ввозить продукты сельского хозяйства, грозит опасность остаться без хлеба; 2) усиленное развитие промышленного экспорта заставляет страну страдать от всех последствии обостренной конкуренции на мировом рынке.

Кроме этого, Ад. Вагнер выдвигал еще одно соображение. Он утверждает, что промышленным странам грозит опасность перенаселения, правда, не абсолютного, до этого еще далеко, а относительного; он указывает на трудность обеспечить растущему населению привычный для него уровень жизни. Страшно быстрый рост населения за XIX столетие невольно, говорил он, заставляет задуматься над проблемой населения, заставляет задуматься над тем, как прокормить, воспитать, пристроить к делу и, что самое важное, как сделать довольным это все возрастающее население; при этом надо иметь в виду, что население не только растет, но и становится, вкушая от городской культуры, все притязательнее.

Особо благоприятную почву для возникновения такого относительного перенаселения создает рост городов и городской промышленности. В игнорировании этой опасности ошибка тех политиков, которые равнодушно смотрят на упадок земледелия и растущую индустриализацию страны. Искусственная поддержка земледелия и связанное с этим замедление темпа [46] промышленного развития является для Вагнера средством ослабить прирост населения¹⁰⁹.

Кроме этих трех аргументов, аграрные протекционисты выдвигают и другие соображения, уже не экономического характера. Указывают на затруднения подвоза хлеба в военное время, на малую годность промышленно-городского населения к военной службе, на необходимость поддержания дворянства и крестьянства, на опасность роста городского пролетариата и обострения социальных антагонизмов и целый ряд других доводов социально-политического, даже этического характера.

Поэтому необходимо заботиться о том, чтобы в стране были пропорционально развиты и земледелие и промышленность. Молодые страны должны заботиться о развитии промышленности, старые — о сохранении земледелия. Как в молодых в экономическом отношении странах промышленность страдает от ввоза дешевых фабрикатов из промышленно-развитых стран, так в промышленных странах земледелие не в состоянии выдерживать конкуренции дешевого хлеба земледельческих стран. При низких ценах на хлеб интенсивное земледелие стран старой культуры неминуемо должно погибнуть. Чтобы поддержать и сохранить земледелие, надо поднять таможенными пошлинами цены на хлеб на внутреннем ринке.

Фридрих Лист тоже находил нужным повысить уровень цен на внутреннем рынке, но, по его планам, это повышение цен должно быть только временным, пока не разовьется промышленность. Для него пошлины — воспитательное средство, для аграрных протекционистов пошлины — не средство воспитания, а средство охраны¹¹⁰. Это вечная стена, ограждающая страну от наплыва дешевого хлеба из-за границы. Не временные, а постоянные высокие цены на хлеб предмет их пожеланий¹¹¹.

Аграрные протекционисты не упускают из вида, что хлебные пошлины делают жизнь дороже, что они отягощают потребителей и особенно сильно малоимущие слои населения, но, с одной стороны, это бремя не так уже велико, а, с другой стороны, оно перевешивается народно-хозяйственной выгодой сохранения земледелия. Даже для рабочих, сильнее других классов страдающих от дороговизны жизни, это зло хлебных пошлин может быть компенсировано другими обстоятельствами, главным образом большей устойчивостью их заработка¹¹².

Что касается промышленных пошлин, то они тоже необходимы, но не как воспитательное средство — в этом промышленно-развитые страны более не нуждаются, а как средство компенсации могущего произойти из-за аграрного покровительства вздорожания сырья и рабочих рук¹¹³.

Односторонняя, т. е. признанная только одной какой-нибудь страной, свобода торговли причиняет ущерб стране.—У страны, открывшей свои границы для свободного ввоза, нет средств для заключения выгодных торговых договоров; нет и возможности отражать агрессивные таможенные мероприятия других стран.

[47] Кроме этих двух течений в протекционизме — одного, отстаивающего пошлины, как средство промышленного воспитания, другого, видящего в них способ обеспечить экономическую самостоятельность страны, есть и другие попытки доказать необходимость ограничения свободы внешней торговли. Оригинальная и интересная в теоретическом отношении точка зрения была выдвинута английскими протекционистами, наиболее ярким представителем которых являлся Джозеф Чемберлен. Новейший английский протекционизм ведет свое начало с 80-х годов прошлого столетия и стоит в связи с утратой промышленностью Англии ее преобладающего положения на мировом рынке. Рост в Германии и Америке промышленности и успешная конкуренция этих стран с Англией заставили значительную часть английского общества усомниться в благодетельных для страны последствиях свободной торговли.

Характерной чертой английского протекционизма является указание на вред односторонней свободы торговли. Свободная торговля, по мнению этой группы английских протекционистов, оказывает благодетельные последствия только в том случае, если она признана повсюду. Стране выгодно уничтожить пошлины только в том случае, если она уверена, что другие страны последуют за ней в этом направлении. Если же они сохранят свои пошлины, то такая односторонняя свобода торговли причиняет только ущерб той стране, которая открыла свои границы для свободного ввоза товаров. На внутренних рынках у ее промышленности появляются новые конкуренты, а на внешние рынки по-прежнему нет доступа из-за высоких пошлин.

Стране, допустившей свободный ввоз иностранных товаров, приходится иметь дело со странами, применяющими высокую покровительственную систему, и, мало того, многие из этих стран придают своему протекционизму даже прямо агрессивный характер.

Затрудняя всеми способами ввоз, они посредством явных или тайных премий или иных способов искусственно форсируют свои вывоз. Особенно сильно английские протекционисты жаловались на дешевые продажи на английском рынке американских трестов и германских картелей. Это указание на дешевые продажи за границу (dumping) являлось, пожалуй, одним из самых сильных их аргументов¹¹⁴.

При таких условиях, по их мнению, неразумно придерживаться свободы торговли. В основу торговой политики должен быть положен не принцип свободы, а принцип справедливости и взаимности в международных торговых сношениях. Верным лозунгом внешней политики является не free trade, a fair trade. Поэтому Англии нужно снова вернуться к таможенным пошлинам и пользоваться ими, как средством борьбы с применяемыми другими странами стеснениями ввоза английских товаров. При режиме свободы торговли у Англии нет средств для таможенной борьбы, нет [48] и возможности путем каких-нибудь уступок добиться льгот на иностранных рынках. Заключение торговых договоров, имеющих такое большое значение в международной торговле, страшно затруднено для Англии; добиваясь каких-нибудь таможенных уступок у других стран, она ничего не имеет предложить с своей стороны.

Положение Англии в ряду других стран подобно положению безоружного человека, окруженного со всех сторон вооруженными людьми. Такое положение недостойно великой державы. Ей надо дать в руки то же оружие, которым пользуются другие страны. Если страны, с которыми Англии приходится иметь дело, применяют таможенные пошлины, то и ей Нужно вернуться к этой системе торговой политики¹¹⁵.

Из этого отрицательного отношения к односторонней свободе торговли исходит большинство английских протекционистов. Эта идея лежала в основе протекционистского движения 80-x годов¹¹⁶, на нeй же зиждился протекционизм Солсбери¹¹⁷ и Бальфура. И даже самый яркий английский протекционист известный Дж. Чемберлен многие свои аргументы черпал из указания на вред для Англии односторонней свободы торговли, или, как он иногда выражался, свободного ввоза без свободной торговли. В его системе идея таможенного возмездия занимала видное место, для него пошлины в значительной мере средство борьбы и переговоров с протекционистскими странами¹¹⁸.

В сущности, и в его основном требовании, в желании восстановить хлебные пошлины, содержалась также и эта идея. Ввозные пошлины на хлеб нужны были ему, помимо его империалистических целей, также и для того, чтобы, предлагая колониям льготный ввоз хлеба, добиться, в свою очередь, от них каких-нибудь уступок для английских товаров.

Таким образом, эта группа протекционистов требовала таможенных пошлин только для защиты страны от вреда, причиняемого ей высокими таможенными тарифами других стран. Если эти страны перейдут к свободе торговли, то исчезнут и основания для таких таможенных пошлин¹¹⁹.

Вагнер, Ольденберг и др., отстаивая пошлины на хлеб, выступали на борьбу с тенденциями естественного разделения труда. Для них безразлично, какой политики придерживаются другие страны, им важно в своей стране искусственно создать благоприятные условия для процветания земледелия. С точки же зрения охарактеризованной выше группы английских протекционистов пошлины нужны только, как средство противодействия тому вреду, который проистекает из ограничения свободы торговли другими странами.

Поэтому это движение несравненно ближе по духу к доктрине свободной торговли, хотя, конечно, утверждение, что ввести пошлины выгоднее, нежели придерживаться односторонней свободы торговли, стоит в резком противоречии с этим учением. С точки зрения чистых фритредеров, конечно, самым выгодным является всеобщий режим свободной торговли.

[49] Если страна может рассчитывать различными таможенными репрессиями понудить другие страны перейти к свободе торговли, то введение таких пошлин, как временного боевого средства, не стоит в противоречии с их точкой зрения. Если же нельзя быть уверенным в таком результате то стране выгодно перейти к свободе торговли даже в том случае, если другие страны будут продолжать придерживаться охранительной политики. Если другие страны, не понимая своих интересов, вводят пошлины и тем ухудшают свое производство, то здесь нет никакого основания, так должен рассуждать последовательный фритредер, чтобы и данная страна, отказываясь от свободы торговли, тоже понижала успешность своего производства¹²⁰.

Если в Германии искусственно форсируется вывоз железа, и стали в Англию, то для английского хозяйства, с точки зрения доктрины свободной торговли, это только выгодно. Англия получает эти продукты дешевле, чем сама могла бы произвести. Опасно не это форсирование вывоза, а то, что искусственное поощрение вывоза может иметь только временный характер. Если германские картели, продавая дешево в Англию, рассчитывают только уничтожить своих английских конкурентов, а затем предполагают вернуться к прежним высоким ценам, то призыв к борьбе с такой агрессивной политикой иностранцев не может вызвать серьезных возражений и со стороны фритредера¹²¹.

При выяснении идеологии противников свободы торговли не надо упускать из виду того, что она часто имеет корни не в экономической, а в политической области. При изложении взглядов немецких аграрных протекционистов нам приходилось уже отмечать это. Враждебное отношение к свободе торговли в некоторых слоях английского общества находит себе серьезную опору также в соображениях неэкономического порядка. Оно имеет резко политическую окраску.

Идейный вдохновитель британского империализма и проповедник т. н. тарифной реформы, Дж. Чемберлен постоянно заявлял, что протекционизм нужен ему для упрочения связи между Англией и ее колониями, он видел в нем средство возродить и укрепить Британскую империю.

Как известно, Англия имеет очень большие колониальные владения: многие из этих колонии пользуются широким самоуправлением и в сущности весьма мало зависят от метрополии. Связь их с Англией уже и теперь не особенно прочная, в будущем, по мнению британских империалистов, может еще ослабнуть, и Англии грозит опасность утраты ее колониальных владений. Поэтому насущной задачей английской политики должна быть забота об увеличении связи между отдельными частями Британской империи. Одних мер общей политики здесь недостаточно, надо испытать другие, более действенные, средства.

В настоящее время английские колонии держатся за метрополию в значительной мере потому, что они экономически от нее зависят, они нуждаются во ввозе английских товаров. Однако, при существующей системе английской торговой политики, нет уверенности, что в будущем такая торговая связь между отдельными частями Британской империи не порвется. Успешно конкурирующие с Англией на мировых рынках страны могут вытеснить английские товары и с колониальных рынков¹²², и тогда [50] исчезнет для колоний необходимость держаться за Англию. В хозяйственном объединении отдельных частей Британской империи — лучший залог ее прочности.

Британский империализм, говорит Hewins¹²³, «можно сравнить с великим движением в сторону национального объединения эпохи меркантилизма, Тогда стремились на промышленности и торговле соорудить государство, в котором под правительственным руководством частные и местные интересы должны были двигать вперед силу и дееспособность нации. Если мы здесь на место государства поставим мировую империю (Weltreich), то мы получим хорошую характеристику той цели, которую преследует политика империализма, и с которой заявит себя солидарным большинство сторонников этой политики».

Кому дороги интересы Британской империи, кто не желает превращения Англии из великой державы и Голландию или Швейцарию XX века, тот, по мнению Чемберлена, должен стремиться к поддержанного и усилению хозяйственной связи между отдельными частями Британской империи. Тарифная реформа и должна была преследовать эту цель. Англия должна была ввести пошлины на хлеб и освободить от этой пошлины колонии, а они, в свою очередь, должны предоставить Англии особые льготы по ввозу продуктов ее обрабатывающей промышленности. Путем такого таможенного о6ъединення Британская империя должна стремиться превратиться в единое хозяйственное целое.

Тарифная реформа в глазах Чемберлена являлась, таким образом, средством укрепить Британскую империю, цель ее — усиление политического могущества и значение английского народа. А для достижения этого можно не останавливаться перед жертвами. «Я всегда, — заявил однажды Чемберлен¹²⁴, — признавал, что если удержать свободную торговлю, то, может быть, больше чеков пройдет через расчетную палату и возрастут поступления от подоходного налога. Но разве нет ничего выше этого? Мы можем богатеть, и, несмотря на то, может придти к концу наша национальная миссия. Против этого я и протестую со всей силой моей природы». Впрочем, эта политика никаких серьезных жертв не потребует. Тарифная реформа, по мнению Чемберлена, вполне соответствовала интересам Англии, как самостоятельной хозяйственной единицы. Правда, пошлины на предметы питания могут удорожить жизнь, но, с одной стороны, вряд ли предметы питания повысятся в цене на всю пошлину, часть этой пошлин наверняка будет уплачена иностранцами, с другой стороны, с этим вздорожанием жизни можно бороться.

Чемберлен предлагал, например, одновременно с установлением хлебных пошлин понизить чисто фискальные пошлины, например, пошлину на чай, кофе и т. д., чтобы удешевлением этих товаров компенсировать увеличение расходов на предметы питания. Впрочем, говорил он, если даже жизнь и станет дороже, то за это английской промышленности будет обеспечен верный сбыт в колониях. Наконец, немалое значение имеет и гарантия, что в будущем Англия не останется без хлеба и сырья.

Двадцать лет тому назад Ад. Вагнер¹²⁵ предсказывал близкий успех этой реформе, однако, до настоящего времени Англия не изменила традиционному принципу свободы торговли. Правда, после войны был введен ряд покровительственных пошлин, и колонии в духе вышеизложенных предложений [51] Чемберлена получили и сами предоставили Англии некоторые таможенные льготы. Однако, все эти шаги в сторону протекционизма не вызывают большого сочувствия, и, как свидетельствуют последние выборы в парламент, вера в благотворный принцип свободы торговли непоколебима и в настоящее время.

Теория Rich. Schuller'a: таможенные пошлины должны служить средством увеличить общую сумму народного производства.—Целесообразность той или другой системы внешней торговой политики зависит от того, как быстро убывает стоимость единицы продукта от увеличения размеров его производства.—Когда эта стоимость убывает медленно, полезно бывает установить пошлину на ввоз. В противоположном случае должен иметь место свободный ввоз этого продукта.

Прежде чем закончить характеристику различных течений в протекционизме, необходимо остановиться на взглядах на этот вопрос Rich. Schuller'a¹²⁶. Этот оригинальный австрийский ученый становится в своей защите таможенных пошлин на весьма своеобразную точку зрения.

Для Schuller'a протекционизм — средство наилучшей организации народного производства и распределения. И та и другая система торговой политики: и свободная торговля и протекционизм могут, по его мнению, повести, в зависимости от характера товара, как к уменьшению, так и к увеличению народного производства. От внутренней структуры производства и от характера издержек производства товара зависит, будет ли выгодна та или иная система торговой политики.

Многие сторонники протекционизма не отрицают, в сущности, того, что всякое ограничение свободы международного разделения труда и обмена имеет тенденцию уменьшить народное производство и богатство. В защиту своей системы они указывают на то, что это возможное понижение производительности народного труда вполне компенсируется другими выгодами протекционизма (развитием производительных сил, достижением экономической самостоятельности страны и т. д.); Schuller в отличие от них как раз в протекционизме видит средство повышения общей производительности народного труда. Для него оправдание протекционизма в том, что он увеличивает размеры народного производства и улучшает положение рабочего класса.

Точка зрения безусловно оригинальная; в общем обзоре важнейших течений в протекционизме нельзя поэтому обойти молчанием этой теории.

Начиная свое исследование, Schuller указывает на то, что в каждой отдельной отрасли производства, не только в земледелии, но и повсюду в промышленности, постоянно существуют предприятия с самой разнообразной стоимостью продукта. Издержки производства или себестоимость очень различны в отдельных предприятиях. Это объясняется прежде всего тем, что отдельные предприятия неодинаково благоприятно поставлены относительно естественных условии производства. Это имеет место не только в земледелии, но и в промышленности. В промышленности, например, очень большое значение имеет место расположения предприятия. Кроме этого, различия в стоимости производства часто обусловливаются различиями в стоимости и качестве труда, различиями организаторских [52] способностей руководителей предприятия, неодинаковыми условиями пользования кредитом и т. д. Все это приводит к тому, что отдельные предприятия работают с различными издержками.

Нельзя считать, чтобы это было только временным явлением. Наряду с наиболее благоприятно поставленными предприятиями всегда, говорит Schuller, должны существовать предприятия, работающие при худших условиях. Первые предприятия не могут совершенно вытеснить с рынка своих более слабых конкурентов. Они могли бы этого достигнуть, если бы были в состоянии расширять свое собственное производство без увеличения издержек. Вопреки весьма распространенному, в особенности относительно промышленности, взгляду, Schuller отрицает в громадном большинстве случаев возможность такого увеличения производства отдельными предприятиями без увеличения для них стоимости единицы продукта.

Он, конечно, признает, что расширение производства, допуская более широкую специализацию производства и лучшее использование машин, рабочего персонала и т. д., имеет тенденцию понизить издержки производства, но то же самое расширение производства вызывает к действию и такие силы, которые, наоборот, удорожают продукт. Так, например, он указывает на вздорожание сырого материала и рабочей силы, не возрастание расходов по перевозке; затем кредит становится дороже при большем его использовании и т. д. Все это, думает Shuller, перевешивает те выгоды, которые получаются от расширения производства и, как правило, расширение производства приводит не к уменьшению, а к увеличению издержек производства единицы продукта.

Не только по отношению к отдельному предприятию, но и по отношению ко всей отрасли производства Schuler считает возможным утверждать, что чем больше производство, тем выше предельные издержки, чем оно меньше, тем ниже эти издержки. Это является исходной точкой всех его дальнейших рассуждений.

То обстоятельство, что в настоящее время мы можем по меньшей мере произвести в 10 раз больше чугуна, чем пятьдесят лет тому назад, не стоит в противоречии с этим утверждением¹²⁷. За это время совершенно изменились условия производства этого продукта, а утверждение Schuller'a о возрастании издержек имеет силу по отношению к одним и тем же условиям производства. Он утверждает только, что если бы мы теперь стали производить меньше чугуна, то пуд чугуна обошелся бы нам дешевле, или если бы мы при данном уровне технических знаний увеличили производство, то это увеличило бы стоимость единицы продукта. Это утверждение Schuller'a относится к области статики, а не динамики хозяйства¹²⁸.

Такое расширение сферы действия закона возрастающих издержек нельзя, как мне представляется, признать правильным. Schuller преуменьшает выгоды и преувеличивает невыгоды увеличения производства. В промышленности и даже, в известных случаях, в сельском хозяйстве увеличение размеров производства не увеличивает, а уменьшает стоимость единицы продукта.

Поэтому рассуждения Schuller'a,.поскольку они основаны на неправильном расширении закона возрастающих издержек, не могут иметь того широкого значения, которое он сам им придает, но все же они представляют [53] большой интерес. Для того, кто не решается в той же мере, как и он, расширять сферу действия закона возрастающих издержек, все его рассуждения будут иметь силу только по отношению к той категории товаров, которые подчинены этому закону, а что такие товары существуют, это не подлежит сомнению.

Быстрота, с которой возрастают при увеличении производства предельные издержки, или, как Schuller предпочитает выражаться, расстояние между самыми высокими и самыми низкими издержками производства единицы продукта очень различно для отдельных товаров.

В земледелии, добывающей промышленности, горном деле издержки сильно изменяются от предприятия к предприятию и быстро возрастают с расширением производства. Это объясняется тем, что здесь стоимость продукта очень сильно зависит от естественных условий (плодородия, минеральных богатств земли и т.д.), а эти условия более других подвержены колебанию от предприятия к предприятию. Кроме того в этих производствах, благодаря громоздкости их продукта, большие различия в издержках проистекают из различий в месте расположения предприятий. Более благоприятно расположенные предприятия могут сберегая на фрахтах, дешевле поставлять продукты. Однороднее всего условия производства в обрабатывающей промышленности; здесь различия в стоимости продукта вызываются, главным образом, различиями в стоимости и качестве труда. Поэтому там, где в производстве применяется труд однородного характера, например, в производстве предметов массового потребления, стоимость производства мало изменяется от предприятия к предприятию. Но эти различия в издержках производства довольно велики в производстве предметов роскоши, здесь большую роль играют организаторские таланты руководителя дела и некоторые виды высококвалифицированного труда, которые не поддаются такой же нивелировке, как простой фабричный труд. Различие характера изменения издержек в отдельных отраслях производства имеет, в глазах Schuller'a, очень большое значение для теории международной торговли. Оно дает ключ к суждению, при каких условиях целесообразна свободная торговля, и когда необходимы таможенные пошлины.

Подобно классикам, Schuller много внимания уделяет выяснению значения внешней торговли для народного хозяйства; особенно подробно он останавливается на анализе ввоза товаров. Здесь он прежде всего указывает на одну основную ошибку доктрины свободной торговли. Фритредеры в своих построениях постоянно исходят из предположения, что размеры народного производства определяются размерами существующего в данный момент капитала. Отсюда они делают одно крайне для них важное, но неправильное, по мнению Schuller'a, заключение: ввоз товаров не может уменьшить общей суммы народного производства; он может, по мнению фритредеров, погубить одну какую-нибудь отрасль производства, но вместо загубленного иностранной конкуренцией производства сейчас же, благодаря освобождению здесь капитала, развивается какая-нибудь другая отрасль производства, которой не опасна иностранная конкуренция.

Это рассуждение в корне, по мнению Schuller'a, неправильно. Оно является следствием неправильного предположения, что производительные средства страны — величина неизменная, и что они всегда в одинаковой мере используются. К этой интересной и правильной мысли Schuller'a нам еще придется вернуться; сейчас же отметим, что Schuller в полной противоположности фритредерам предполагает, что ввоз всегда уменьшает общую сумму производства страны.

[54] Ввоз товаров из-за границы всегда сокращает производство этих товаров внутри страны. Иногда ввоз может повести к полной гибели этой отрасли производства, но, в большинстве случаев, производство не совершенно прекращается, а только сокращается. Так, например, Англия, несмотря на свободный ввоз хлеба, все же сохранила часть своего земледелия. Более благоприятно поставленные предприятия, конкурируя с иностранцами, продолжают свое производство. И только те предприятия, издержки производства которых велики, прекращают свое существование. Это является чистым минусом для общей суммы народного производства и дохода. Schuller, впадая в противоположную фритредерам крайность, совершенно игнорирует в своих рассуждениях возможность компенсации этого ущерба, благодаря развитию какой-нибудь другой отрасли производства.

Таким образом, с точки зрения производства, ввоз всегда невыгоден; он всегда уменьшает общую сумму народного производства, но зато приносит большую пользу потреблению. Удешевляя товары, он как бы увеличивает общую сумму народного дохода. Та же по величине денежная сумма дает возможность приобрести большее количество продуктов. В этом основная выгода ввоза. Величина ее может быть больше или меньше в зависимости от того, какие товары становятся дешевле. Если понижаются цены предметов массового потребления и увеличивается покупательная сила небольших доходов, то для страны это, конечно, выгоднее, чем если понижаются цены предметов роскоши, доступных только немногим богатым людям.

Таким образом, ввоз, удешевляя товары, увеличивает, а сокращая производство, уменьшает общую сумму народного дохода. От того, какое из этих двух влиянии перевесит, и зависит, будет ли ввоз в конечном итоге выгоден или невыгоден для страны. Чем меньше ввоз сокращает производство и чем сильнее понижает он цену, тем выгоднее он для страны.

Сила влияния ввоза на цены и производство страны зависит от того, как велико производство заграницей, и насколько ниже там пены. Если в стране А цены на чугун значительно ниже, чем в стране В, а производство этого продукта в А достигает очень больших размеров, то свободный ввоз чугуна из А в В значительно сократит производство и в то же время сильно удешевит чугун в стране В. Здесь одновременно велики и вред и польза от такого ввоза. Поэтому ни в том, ни в другом обстоятельстве нельзя видеть удобного критерия оценки окончательных результатов ввоза товаров.

Если бы мы, например, считая, подобно фритредерам, особенно благодетельным для страны ввоз таких товаров, которые за границей производятся значительно дешевле, чем у нас, вздумали поощрять ввоз этих товаров, то, в конечном итоге. мы вместо пользы могли бы причинить ущерб своей стране. Правда, потребители много бы выиграли от удешевления товара, но ущерб от сильного сокращения производства мог бы перевесить всю эту выгоду.

Для того, чтобы найти основание для оценки окончательных итогов ввоза, надо обратить внимание на внутреннее строение той отрасли производства. о ввозе продукта которой идет речь. Что перевешивает, выгода или вред от ввоза, зависит от того, насколько различается себестоимость продукта в отдельных предприятиях и как быстро убывают предельные издержки от сокращения производства.

Если внутри страны в производстве товара участвуют однородные, работающие с одинаковыми издержками, предприятия, то небольшое, под [55] влиянием ввоза товаров, понижение цены может погубить все это производство. Если же в производстве участвуют предприятия с очень различной себестоимостью продукта, если здесь велико расстояние между низшими и высшими издержками, то иностранная конкуренция может погубить только те предприятия, у которых себестоимость продукта очень высока. Более благоприятно поставленные предприятия выдержат конкуренцию и будут продолжать производство. Таким образом, в первом случае небольшое падение цены поведет к сильному сокращению производства а во втором случае даже более сильное падение цены не вызовет значительного сокращения производства. Так как выгода ввоза тем больше, чем больше, под влиянием иностранной конкуренции падает цена, и чем меньше сокращается производство, то можно сказать, что в первом случае ввоз менее выгоден, чем во втором.

Schuller поясняет это рассуждение следующим примером. Положим, у нас есть два товара — I, II; I — принадлежит к категории товаров с быстро возрастающими предельными издержками, II — к категории товаров с медленно возрастающими издержками. Зависимость между ценой, производством и потреблением этих товаров внутри страны и за границей имеет следующий характер:

[56] Если бы не было международного обмена, то внутри страны цена на оба эти товара была бы 40 крон, так как только при такой цене спрос делается равным предложению; за границей эти товары продавались бы значительно дешевле, а именно по 30 крон. Если откроется международная торговля этими товарами, то это различие цен исчезнет; за границей товары эти вздорожают, а на внутреннем рынке упадут в цене. Если игнорировать расходы по перевозке, цена этих товаров теперь повсюду будет равна 35 кронам, так как только по этой цене общий спрос на эти товары внутри страны и за границей будет равен предложению. В этом случае часть продукта будет производиться внутри страны, а часть ввозиться из заграницы; I товара будет ввезено 15 миллионов центнеров, а II — 35 миллионов центнеров. И тот и другой товар подешевеет внутри страны на 5 крон; благодаря этому, возрастет потребление на 10 миллионов центнеров; в этом и будет заключаться выгода от их ввоза: но эта одинаковая выгода будет куплена ценою очень различных жертв. В первом случае производство сократится только на 5 миллионов центнеров; во втором же случае сокращение производства внутри страны будет разно 25 миллионам центнеров. Поэтому ввоз I товара значительно выгоднее ввоза II.

Если оценивать ввоз с точки зрения его влияния на общую сумму народного дохода, то можно сказать, что ввоз тем выгоднее, чем быстрее изменяются предельные издержки с изменением размеров производства.

К этому нужно добавить, что, по мнению Schuller'a, ввоз этих товаров благотворно влияет и на характер распределения народного дохода. Сильное падение цены значительно сокращает доходы рентообразного характера, но так как это падение цены сопровождается незначительным сокращением производства, то другие доходы, главным образом трудовые доходы, не могут сильно пострадать от такого ввоза. Спрос на труд если сокращается, то очень немного, поэтому не происходит значительного понижения заработной платы, но зато рабочие могут выиграть от понижения цен, если они сами потребляют удешевляющиеся благодаря ввозу товары.

Таким образом, ввоз тех продуктов, издержки производства которых быстро изменяются с изменением размеров производства, вдвойне выгоден для страны; он увеличивает и общую сумму народного дохода и улучшает его распределение. По отношению к таким товарам надо поэтому придерживаться принципа свободы торговли. Здесь пошлины вредны.

Что касается другой категории товаров, в производстве которых участвуют однородные предприятия с малоразличающейся себестоимостью продукта, то здесь, наоборот, свободная торговля является вредной, и полезны таможенные пошлины. Хотя, повышая цены, они приносят вред потребителям, но зато они сохраняют от гибели значительную часть отечественного производства.

Что касается вывоза, то в отличие от ввоза, он почти всегда бывает выгоден. Увеличение благодаря возможности вывоза размеров производства внутри страны увеличивает общую сумму народного дохода. Что касается вздорожания цены, которое происходит благодаря увеличению предельных издержек от расширения производства, то оно не может уменьшить общей суммы народного дохода. То, что теряют от этого одни, выигрывают другие. Потребители страдают от вздорожания товаров, но это идет на пользу производителям¹²⁹.

[57] Единственно, в чем может быть вреден вывоз, это в том, что он может ухудшить общий характер распределения. Вздорожание цен вывозимых товаров может сильно увеличить рентообразные доходы и уменьшить покупательную силу трудовых доходов. Поэтому стране особенно выгодно вывозить такие товары, которые мало возрастают в цене от усиления вывоза; такими товарами являются товары с однородными издержками производства. Вывоз товаров, издержки производства которых быстро возрастают, менее выгоден; хотя он, позволяя расширять производство, увеличивает народный доход, но это сопровождается ухудшением характера распределения этого дохода.

Если вспомнить, что быстрее всего, по мнению Schuller'a, возрастают издержки в земледелии и добывающей промышленности, а медленнее всего в обрабатывающей промышленности, то из этих его рассуждении следует, что для страны выгоднее всего ввозить сырые материалы и продукты сельского хозяйства, а вывозить продукты обрабатывающей промышленности.

Признавая особую выгоду ввоза продуктов сельского хозяйства, Schuller не делает, однако, напрашивающегося заключения, что ввоз этот должен быть совершенно свободен. Вопрос о целесообразности аграрных пошлин должен быть решен путем детального обследования внутреннего строения производства отдельных продуктов сельского хозяйства. Если издержки производства окажутся очень различными в отдельных предприятиях, то таможенные пошлины будут вредны; но не исключена возможность, что в земледелии, в некоторых случаях, издержки производства будут мало отличаться в различных предприятиях, тогда здесь вполне целесообразны таможенные пошлины.

Как раз в таком положении находится, по его мнению, земледелие в Германии. Поэтому он не возражает против германских аграрных пошлин, а, наоборот, рекомендует умеренное покровительство земледелию. Таким образом, покровительство земледелию не составляет для него самостоятельной проблемы, вопрос об аграрных пошлинах он решает на общих основаниях. Что касается особых аргументов немецких аграрных протекционистов, то он относится к ним весьма скептически¹³⁰.

В основу только что изложенной теории положен факт изменения стоимости единицы продукта с изменением размеров производства; этому обстоятельству безусловно нужно придавать очень большое значение при оценке различных таможенных мероприятий. Поэтому нельзя не вменить в заслугу Schuller'y, что он подробно остановился на выяснении того, какое значение для международной торговой политики имеет закон возрастающих издержек¹³¹, при этом, однако, он чрезмерно расширяет сферу действия этого закона. Закон этот не имеет того универсального характера, который ему придает Schuller'r. Во многих случаях расширение производства не увеличивает, а уменьшает стоимость единицы продукта.

В заключение укажем еще на одну особенность теоретической конструкции Schuller'a. Правильно критикуя основной аргумент фритредеров [58] и указывая, что свободная торговля может повести к уменьшению общих размеров народного производства, Schuller впадает в противоположную им крайность. Фритредеры полагали, что если, под влиянием свободного ввоза, гибнет какая-нибудь отрасль производства, то за счет освободившегося здесь капитала должна развиться какая-нибудь другая отрасль производства. Schuller в своих рассуждениях совершенно не считается с возможностью этого; так, например, сокращение, под влиянием свободного ввоза, выработки чугуна на 5 миллионов пудов будет для него означать уменьшение в точно таком же отношении общей суммы народного производства.

Конечно, переход капитала и труда от одного занятия к другому в действительности сопряжен с очень большими трудностями, но все же он не совершенно невозможен. Часть капитала различная для отдельных производств, может бить извлечена из осужденных при свободном ввозе на гибель предприятий и затрачена на какое-нибудь другое производство. В полном игнорировании этой возможности большой пробел теории Schuller'a. Особенно важно было бы ему обратить внимание на различную степень подвижности капитала в отдельных производствах; в некоторых случаях это могло бы заставить его изменить свои выводы.

Schuller советует устанавливать пошлины на ввоз тех товаров, издержки производства которых медленно возрастают от увеличения производства. Однако, вполне возможно, что как раз в этих отраслях производства капитал, хотя бы потому, что здесь преобладают затраты оборотного капитала, более подвижен, чем в производствах с быстро возрастающими издержками. Поэтому свободный ввоз этих продуктов вовсе не будет так вреден, как это следует по теории Schuller'a. Более сильное сокращение производства будет компенсироваться большей приспособляемостью затраченного здесь капитала к производству каких-нибудь новых продуктов,

Законодатель должен учитывать оба эти момента, поэтому игнорирование в системе Schuller'a возможности перехода капитала и труда от одного занятия к другому в сильной степени умаляет ее практическую ценность, но теоретического значения, конечно, нельзя отнять у этой новой системы протекционизма.

ГЛАВА IV
СВОБОДА ТОРГОВЛИ И ПРОТЕКЦИОНИЗМ.

Вывоз страны должен соответствовать ее ввозу. Поэтому затруднение ввоза тем самым уменьшает и вывоз.—В условиях бумажно-денежного обращения колебания внешневалютного курса являются той силой, которая автоматически приводит в соответствие торговый и платежный баланс страны.

В настоящей главе мы попытаемся разобраться в научной ценности тех аргументов, которые приводятся в пользу свободной торговли и протекционизма. Нас будет интересовать не вопрос о том, насколько целесообразна та или иная система международной торговой политики в данных конкретных рамках места и времени, а проблема торговой политики в ее абстрактно-теоретической постановке. Рассмотрение этой проблемы под таким отвлеченно-теоретическим углом зрения представляет не один академический интерес. Конечно, абстрактными рассуждениями нельзя разрешить конкретных вопросов торговой политики, но такой анализ может помочь оценить по достоинству все те аргументы общего, теоретического характера, которые постоянно выдвигаются при всяком обсуждении [59] какого-нибудь практического мероприятия в области таможенной политики и которыми не пренебрегают и «люди практики», часто имеющие весьма отдаленное представление о научной теории международной торговли.

Одним из весьма распространенных доводов в пользу ограничения свободы торговли является указание на то, что это необходимо ради благоприятного торгового баланса. Идеи меркантилизма оказались чрезвычайно жизненными, и до настоящего времени многие убеждены в том, что во внешней торговле надо форсировать вывоз и тормозить ввоз. Одни настаивают на этом потому, что продолжают расценивать вывоз, как благо, ввоз, как зло для страны. Другие требуют этого во имя интересов денежного обращения. Свободный ввоз из-за границы, по их мнению, понижает ценность денег и ухудшает денежное обращение.

Что касается первого взгляда, то на нем вряд ли стоило бы останавливаться. Пришлось бы повторить все то, что говорили по этому поводу Ад. Смит и его школа, и что было уже мною изложено выше. Но второй взгляд заслуживает самого серьезного внимания; идея подчинения; внешнеторговой политики интересам денежного обращения имеет, несомненно, практическое значение. В прошлом эта идея, несомненно, влияла на направление нашей торговой политики; наша торговая политика получила характер такого огульного протекционизма в значительной степени потому, что всякое понижение пошлин расценивалось, как угроза денежному обращению. Но и в наше время эта идея начинает пускать глубокие корни. Так, например, часто приходится слышать, что нельзя допускать понижение курса червонца по отношению к фунту стерлингов или доллару. А для этого надо добиваться активности в нашем торговом балансе.

Сторонники валютного уклона внешней торговой политики обычно рассуждают следующим образом: в интересах денежного обращения необходимо искусственно удерживать на высоком уровне внешневалютные курсы или внешнюю ценность денег. Верным для этого средством является активный торговый баланс, а потому надо всемерно поощрять вывоз и затруднять ввоз товаров из-за границы. Я думаю, политика активного или благоприятного торгового баланса в этой более современной форме так же несостоятельна, как и в том случае, когда добиваются благоприятного торгового баланса ради благоприятного торгового баланса. Для доказательства этого необходимо выяснить три вопроса: 1) может ли внешнеторговая политика служить средством для относительного повышения внешневалютных курсов; 2) если это возможно, то является ли благоприятный торговый баланс средством для достижения этой цели; 3) нужно ли стремиться к тому, чтобы держать внешний курс валюты на относительно высоком уровне. Но, дабы разрешить эти вопросы, надо составить себе правильное представление о сущности международных расчетов и управляющих ими законов.

Если А должен В тысячу рублей и имеет получить с него такую же сумму, то, естественно, никаких денег для ликвидации этих обязательств не требуется: они взаимно зачитываются и погашаются. Такой же зачет взаимных обязательств может происходить и там, где нет такой прямой встречи долговых претензий. Положим, А имеет получить деньги с В, В с С, С с Д, и Д с А. Отношения между этими четырьмя лицами могут быть представлены в следующей схеме. <см. схему>

[60] Вместо того, чтобы самому получить деньги с В, А уступит в зачет своего долга это право Д, который в свою очередь уступит это право С, погашая таким образом свои ему долг. Таким образом, первоначальное право А требовать деньги с В перейдет в руки С. В результате этого у В и С будут иметься две встречных долговых претензии, которые могут быть взаимно погашены.

Подобный зачет взаимных обязательств широко практикуется в современном хозяйстве. Особенно часто он имеет место во внешней торговле и других международных сделках. В этих сделках выработалась удивительная по совершенству своей работы система международных безденежных расчетов. В общих чертах она сводится к следующему: положим, страна А продала в страну B хлеб и купила в этой стране машины. По вывозу хлеба она является кредитором, а по ввозу машин — должником страны B. Продавцы хлеба пишут приказ своим покупателям уплатить предъявителю этого приказа причитающиеся за хлеб деньги. Этот приказ на своего покупателя или тратту на страну В они продают тем, кто купил в стране B машины и должен платить в эту страну. Покупатели машин пересылают эту тратту в страну В для того, чтобы продавцы машин получили с покупателей хлеба причитающиеся им деньги. Таким образом, покупатели хлеба в стране B оплачивают проданные в стране В машины, а покупатели машин в стране А оплачивают закупленный в этой стране хлеб. Этим путем, без всякой пересылки денег, из страны А в страну В или обратно может происходить расчет по международным обязательствам¹³².

Описанная выше схема расчета по международным обязательствам имеет на практике одно весьма существенное и важное дополнение. Между экспортерами и импортерами становятся обычно банки, которые специально работают в сфере организации международных расчетов. Продавцы хлеба не предлагают непосредственно покупателям машин имеющиеся в их руках векселя, а продают их банкам. Что касается покупателей машин, то они оплачивают свою заграничную покупку банковским чеком или переводом. Банковские чеки или переводы имеют перед международными векселями то существенное преимущество, что они могут быть выписаны на любую сумму и дают больше гарантий. Продавцы машин могут и не принять векселя, выписанного на мало, может быть, им известного покупателя хлеба, тогда как чек на крупный международный банк вряд ли вызовет какое-либо с их стороны возражение.

Таким образом, все операций по международным расчетам сосредоточиваются в небольшом числе крупных банков, которые находятся между собой в постоянных сношениях и тесной финансовой связи. Они покупают иностранные векселя (девизы) и другие ценности, имеющие спрос на международном рынке, приобретают акции известных промышленных предприятий, иностранные железнодорожные облигации и государственные займы. Таким образом, в их портфеле сосредоточивается большое количество заграничных обязательств, что и дает им возможность легко удовлетворить [61] всякое желание своих клиентов по переводу за границу денег¹³³. Они принимают от своих клиентов местные деньги и выдают им обязательство на получение за границей иностранной валюты; например, русский банк принимает рубли и выдает чек на получение фунтов стерлингов из какого-нибудь английского банка. Пропорция, в которой деньги одной страны обмениваются на деньги другой, называется внешневалютным или вексельным курсом. Наш внешневалютный курс определяется таким образом тем, какое количество рублей России надо заплатить для того, чтобы иметь право немедленно получить один фунт стерлингов в Англии¹³⁴. Когда за фунты приходится давать больше рублей, чем раньше, то говорят, что этот курс становится для России неблагоприятен, и, наоборот, он улучшается, когда за фунты приходится давать меньше русских денег.

Сущность этого, обрисованного нами в самых общих чертах, механизма расчетов по международным обязательствам заключается в зачете встречных обязательств. Благодаря этой системе зачета взаимных претензий пересылка денег в натуре из одной страны в другую в нормальное время имеет самые ничтожные размеры. Этим достигается большое облегчение и удешевление внешних сношений. Расплата наличными деньгами в международных сделках сопряжена с большими неудобствами. Для этого, прежде всего, надо располагать деньгами, которые имели бы хождение в другой стране; затем надо озаботиться их пересылкой. Пересылка валюты в натуре требует и времени и относительно больших расходов. Все это отпадает при расплате векселями, чеками или переводами.

Кроме этого есть и другое, весьма существенное, преимущество современной системы международных расчетов. Она дает возможность стране продавать товары в одно место, а покупать в другом. Такой односторонний обмен может сулить особые выгоды и, в действительности, он часто имеет место. Так, например, Америка много ввозит из Азии, но сама, по крайней мере до войны, относительно мало туда вывозила. Главный ее вывоз, как известно, шел в Европу. При современной системе международных платежей это не создает никаких затруднений. Она расплачивается со своими азиатскими поставщиками векселями на Англию, на которые имеется большой спрос на азиатских рынках, так как Азия закупает большое количество английских товаров. Таким образом, Америка заставляет Англию, с которой у нее благоприятный торговый баланс, платить по ее обязательствам в Азии. Но, ecли бы не было векселей и других орудий международных расчетов, Америка должна была бы пересылать в Азию громадное количество золота и серебра, которое, по истечении некоторого времени, возвращалось бы к ней обратно, кружным путем через Европу¹³⁵.

Хозяйственная связь между отдельными странами поддерживается постоянными передвижениями товаров, капиталов и людей между ними. Из этих взаимоотношений возникает ряд обязательств между странами. Количество денег, которое должна страна платить за границу, зависит, главным образом, от того, какое количество товаров и услуг она закупила [62] за границей и как велики ее обязательные платежи за границу. Эти обязательные уплаты слагаются из процентов и погашения внешних займов, а также из выплаты дивидендов по принадлежащим иностранцам предприятиям. И, соответственно этому, ее требования по отношению к загранице определяются ценностью проданных за границу товаров и услуг, а также суммой доходов с ее капиталов, размещенных за границей.

Что касается самого факта перехода капитала из одной страны в другую, то он не всегда создает международное денежное обязательство. Капиталы нередко переходят из одной страны в другую не в деньгах, а в натуре. Так, например, английский предприниматель, инвестируя 1 млн ф. ст. в русской промышленности, может значительную часть этих денег израсходовать на приобретение оборудования или машин, изготовленных на английских или каких-нибудь других иностранных заводах. Таким образом, самый факт затраты в России капитала в 1 млн ф. ст. еще не создает денежного обязательства Англии по отношению к России на всю эту сумму, а лишь на ту ее часть, которая непосредственно инвестируется в России в денежной форме.

В наш век великого переселения народов очень значительная сумма международных обязательств возникает из трат заграничных туристов и переводов на родину тех, кто вынужден проживать на чужбине. Мы знаем, например, что в довоенное время даже в платежном балансе Соединенных Штатов заметную роль играли денежные переводы европейских эмигрантов к себе на родину и содержание в Европе несметных полчищ американских туристов. А в Швейцарии или Италии это составляет чуть не важнейшую активную статью платежного баланса¹³⁶.

Таким образом, платежный баланс страны составляется из следующих элементов:

Если пассив равен активу, т. е. если страна должна уплатить заграницу столько же, сколько и получить оттуда, то ликвидация ее обязательств осуществляется простым зачетом ее требований на заграницу. Но, если [63] страна должна уплатить больше, чем имеет получить из-за границы, то, по зачете всех ее долговых претензий, все же получается некоторый остаток, для оплаты которого должен быть изыскан какой-нибудь иной способ.

Если это несоответствие между пассивом и активом вызвано какими-нибудь временными причинами, например, сокращением вывоза сельскохозяйственных продуктов весной или летом, то оно легка устранимо за счет расширения кредита. Часть платежей, например, по летнему ввозу может быть отсрочена до зимы, когда усиленный вывоз сельскохозяйственных продуктов создает средства для оплаты летнего ввоза. Но, если страна не пользуется кредитом, или несоответствие между пассивом и активом имеет постоянно действующую причину, отсрочка платежа тут не поможет. Надо так или иначе найти средства для погашения заграничных платежей.

Когда Россия должна Англии больше, чем имеет с нее получить, предложение векселей на Англию будет меньше спроса. Поэтому, те, кто должен платить за границу, будут согласны покупать иностранные векселя или чеки с некоторой премией, т. е. за английский вексель или чек они охотно станут платить более высокую цену. Курс рубля начнет падать. Такое изменение внешневалютного курса считают неблагоприятным для России. Но, в действительности, оно благоприятно для тех, кто вывозит товары из России, и неблагоприятно для тех, кто продает товары в Россию. Вырученная от продажи за границу товаров иностранная валюта дает теперь при обмене больше денег внутри страны, а от продажи заграничных товаров получается теперь меньшее количество иностранной валюты. Это изменение конъюнктуры внешней торговли влечет за собой увеличение вывоза и сокращение ввоза, благодаря чему сокращается несоответствие между пассивом и активом платежного баланса.

Среди предметов международного торга особую чувствительность к изменениям внешневалютных курсов проявляют различные ценные бумаги, котирующиеся на мировом рынке. Они реагируют на самые незначительные изменения вексельного курса и являются одним из первых и наиболее доступных способов покрытия остатков по платежному балансу¹³⁷.

Другим товаром, быстро реагирующим на эти изменения внешнеторговой конъюнктуры, являются драгоценные металлы, в особенности золото. Оно легко транспортабельно и повсюду имеет хороший сбыт. Поэтому остатки по платежному балансу могут покрываться за счет покупки или продажи за границу золота. Несколько процентов разницы в цене золота делают уже возможным и необходимым пересылку золота из одной страны в другую¹³⁸.

Когда в стране имеется золото, и вывозу его не чинится особых препятствий, незначительное в несколько процентов падение внешневалютного курса делает уже возможным погашение международных обязательств, в этом случае за счет продажи золота за границу.

В странах золотой валюты существует твердое соотношение между деньгами и золотом, здесь деньги то же золото, а потому колебаниям внешневалютного курса поставлены узкие пределы. В сношениях между странами, имеющими золотое денежное обращение, покупатели заграничных товаров будут платить своим заграничным поставщикам векселями, банковскими переводами или чеками только до тех пор, пока это обходится [64] дешевле прямой пересылки золота. Если эта пересылка обходится в 1 процент, то приплачивать больше одного процента за банковский перевод, чек или вексель никто, конечно, не станет.

Но, если нельзя свободно получать золото для вывоза, или чинятся какие-нибудь препятствия для ввоза золота из-за границы, то и при золотой валюте могут широко раздвигаться пределы колебаний вексельных курсов. И совсем нет количественно предопределенных пределов колебаний внешневалютных курсов в тех случаях, когда в сношения вступают страны бумажно-денежного обращения.

Здесь нет фиксированной ценности, золота, здесь деньги не обмениваются более на точно определенное количество золота, золото становится вольным товаром, имеющим на внутреннем рынке свою цену, изменения которой подчинены своеобразным, не поддающимся количественному выражению, законам. Если в стране имеется золото, то пределом колебания курса является лаж плюс стоимость пересылки золота. Но, там, где не имеется золота в достаточном количестве, там нельзя сказать даже этого.

Здесь внешневалютный курс должен изменяться, иностранная валюта должна дорожать или падать в цене до тех пор, пока не установится соответствие между суммой обязательств и суммой долгов страны. Международные обязательства в каждый данный момент должны быть урегулированы. Уплата по ним может быть отсрочена, но, если кредиторы не дают этой отсрочки, то все обязательства страны должны быть оплачены. Изменения внешневалютных курсов и являются вспомогательным для этого средством.

Мы видели, что изменение курса валюты меняет конъюнктуру всяких международных обязательств. Падение курса рубля вообще неблагоприятно для тех, кто имеет платить за границу, но благоприятствует тем, кто расходует иностранные деньги в России. Это имеет тенденцию увеличить активы и сократить пассивы страны. И в зависимости от того, как быстро реагируют отдельные статьи платежного баланса и определяется тот уровень внешневалютных курсов, при котором наступает соответствие между пассивом и активом страны.

Несомненно отдельные статьи платежного баланса неодинаково быстро реагируют на изменения внешневалютных курсов. Если, например, страна имеет большой долг за границей, по которому обязана ежегодно платить 12 миллионов фунтов стерлингов, то, очевидно, каковы бы ни были изменения внешневалютных курсов, страною должны быть изысканы средства для оплаты этого долга. Тоже самое нужно сказать и относительно уплаты за границу дивидендов иностранных предприятий. Хотя сумма подлежащих уплате за границу дивидендов и не является величиной вполне определенной, она зависит от доходности иностранных предприятий, а также от того, какая часть этих дивидендов капитализируется и остается в стране, но эта величина мало зависит от внешневалютного курса. Намерение французского рантье получить уплату по принадлежащим ему купонам облигаций русского государственного займа или желание бельгийского собственника израсходовать тот доход, который дает принадлежащее ему предприятие в России, мало сообразуется с тем, как высоко стоит курс рубля. Если они не намерены капитализировать и оставлять в России свои доходы, то причитающаяся к платежу им сумма должна быть уплачена независимо от того. как высоко стоят внешневалютные курсы.

Переход капитала из страны в страну, по крайней мере той его части, которая более или менее прочно оседает в стране, также мало [65] сообразуется с изменениями вексельного курса. Решающими здесь являются общие перспективы работы в стране, а не та случайная выгода, которая получается благодаря благоприятной внешневалютной конъюнктуре. Впрочем, некоторая часть международных миграций капитала весьма чувствительна по отношению к изменениям внешневалютных курсов. Это те денежные капиталы, которые ищут краткосрочного и ликвидного помещения некоторые помещаются в различные международные ценности¹³⁹.

Малой эластичностью в отношении изменений внешневалютных курсов отличаются и те статьи платежного баланса, которые имеют своим источником передвижения людей между странами. Сумма тех денег, которые поселившиеся в Америке европейцы склонны пересылать в Европу для поддержания оставшихся там родных, вряд ли стоит в заметной связи с колебаниями курса американского доллара. Впрочем, самые размеры международных миграций зависят в некоторой степени от высоты расценки иностранной валюты. Всякое повышение внешневалютного курса удешевляет поездку за границу, делает ее более доступной и расширяет круг лиц, посещающих чужие страны. В те периоды, например, когда германская марка особенно низко расценивалась на внешних рынках, Германия наводнялась несметными полчищами туристов. Для тех, кто имел английские фунты или американские доллары, Германия являлась страною сказочной дешевизны. Точно также отмечаемая после войны пустота швейцарских отелей находит себе некоторое объяснение в высоком курсе швейцарского франка.

Что касается внешней торговли, то она несомненно стоит в тесной зависимости от внешневалютных курсов. Относительно международной торговли драгоценными металлами или ценными бумагами этого никто не станет оспаривать, но и в отношении торговли другими товарами несомненно такая связь существует. Конечно, там, где господствует бюрократизм и рутина, даже сильные изменения внешневалютных курсов могут проходить бесследно, но при деловой постановке торговли сравнительно незначительные изменения курсов могут находить себе отражение в товарообороте. Дело в том, что во внешнем товарообороте всегда имеются такие товары, которые находятся, так сказать, на самом рубеже возможного экспорта или импорта; поэтому, даже небольшие колебания внешневалютных курсов создают уже экспортные или импортные возможности. Конечно, это влияние внешневалютных курсов скажется тем скорее, чем живее конкуренция, чем богаче инициативой и капиталами страна. Но сказаться оно должно во всяком случае ибо нет иного способа восстановить необходимое соответствие между долговыми претензиями и обязательствами страны. Из всех элементов платежного баланса на изменение внешневалютного курса скорее всего реализует ввоз или вывоз товаров¹⁴⁰.

Если страна по вытекающим из других источников обязательствам имеет пассивное сальдо, то вывоз должен настолько превысить ввоз товаров, чтобы активное сальдо по торговому балансу покрыло пассивное сальдо по другим обязательствам и, таким образом, общий платежный [66] баланс пришел в равновесие. Таким образом, условием равновесия в международном обмене, является не равенство ввоза и вывоза, а такое соотношение между ними, которое уравновешивает долги и требования к загранице. Бели страна сильно задолжала за границей, она должна больше вывозить, чем ввозить, и, наоборот, когда она является кредитором других стран, она больше ввозит, чем вывозит¹⁴¹.

Это, выведенное a priori положение находит себе и фактическое подтверждение. Так, например, Англия, Франция или Германия, имевшие большие поступления по размещенным за границей капиталам, постоянно имели превышение ввоза над вывозом, а Россия или Америка, имевшие до войны большую задолженность, имели активный торговый баланс. Другое, пожалуй наиболее убедительное, подтверждение этого положения мы находим в истории Соединенных Штатов, в годы, последовавшие за гражданской войной. F. D. Graham в своей работе¹⁴², имевшей целью эмпирически подтвердить некоторые положения абстрактной теории международной торговли, приводит следующую диаграмму (см. стр. 67).

На этой диаграмме нанесено движение торгового баланса и предоставленных Соединенным Штатам заграничных займов. Точки кривой, лежащие над нулевой горизонтальной линией, означают превышение вывоза над ввозом и поступлений по займам над их погашением вместе с оплатой процентов. Точки, лежащие ниже нулевой линии, означают неблагоприятный торговый баланс и перевес платежей над поступлениями по займам.

Мы видим, эти эмпирические кривые вполне подтверждают то, что надо было бы ожидать согласно абстрактной теории. В годы 1865 и 1873, когда в страну притекли заграничные кредиты, она значительно (на 105 млн долл. ежегодно) больше ввозила, чем вывозила, но в годы 1876—1878, когда стране приходилось больше платить, чем получать из-за границы, положение изменилось в диаметрально противоположную сторону. Страна стала больше вывозить, чем ввозить из-за границы.

Одностороннее затруднение ввоза, например, установление ввозных пошлин, может явиться средством длительного повышения внешневалютного курса, однако добиваться такого искусственного повышения курса вряд ли целесообразно. Денежного обращения это не улучшает, но зато уменьшает ту выгоду, которую, страна получает от международной торговли.

В одном из недавно появившихся сборников¹⁴³ в статье под заглавием: «Валютная конъюнктура и внешняя торговля» мы читаем следующее: «в последнее время можно считать общепризнанным, что интервалютарные курсы в конечном итоге определяются состоянием торгового баланса... средние курсы складываются под влиянием торгового баланса». Этот взгляд, столь решительно высказанный одним из авторов, действительно, является у нас весьма распространенным.

Вышеприведенное рассуждение не позволяет однако нам присоединиться к этому утверждению. Мы знаем, что внешневалютный курс сам определяет в известном отношении торговый баланс или соотношение между ввозом и вывозом. Как я пытался доказать выше, изменения внешневалютного [68] курса являются той силой, которая увеличивает или уменьшает ввоз и вывоз товаров и устанавливает, таким образом, подходящее для страны отношение между ввозом и вывозом. Даже относительно платежного баланса неправильно говорить, что он всецело определяет внешневалютный курс, и я не согласен с К. Дилем¹⁴⁴, что «единственно и исключительно от положения платежного баланса зависит, сколько швейцарец платит за германские деньги».

Как мы видели выше, платежный баланс сам тоже зависит от внешневалютного курса, повышение курса иностранной валюты уменьшает обязательства страны и увеличивает ее требования с других стран, а потому он и не может являться фактором, определяющим всецело и исключительно его высоту. Несомненно, изменение баланса платежей оказывает известное действие на внешневалютные курсы, но это действие вызывает и соответствующее противодействие. Неблагоприятный платежный баланс уменьшает внешневалютный курс, а понижение курса, в свою очередь уменьшает пассивное сальдо платежного баланса¹⁴⁵. На каком уровне уравновесятся эти противодействующие силы, и какой внешневалютный курс будет иметь страна, этого из состояния платежного баланса мы определить не в состоянии.

Тот, кто придает такое решающее значение платежному или торговому балансу, допускает такую же ошибку, как тот, кто решился бы утверждать, что цена товара определяется всецело и исключительно спросом и предложением. Но сказать, что цена определяется спросом и предложением, значит, в сущности, ничего не сказать. И в той же мере бессодержательно положение, что внешневалютный курс определяется платежным балансом.

В теории цен никто уже не довольствуется указанием на то, что цена зависит от спроса и предложения. Каждый понимает, что необходимо уяснить себе, от чего зависит самый спрос и предложение и на каком уровне спрос уравновешивается предложением. Такой путь неизбежен и для теории внешневалютных курсов, или для теории цен иностранной валюты. Мы разбирали уже, из чего слагаются пассив и актив платежного баланса, теперь остается вопрос о том, чем определяется тот курс, при котором пассив платежного баланса приходит в соответствие с его активом.

В этом вопросе, так же, как и в ряде других сложнейших проблем нашей науки, надо идти по стопам Давида Рикардо. В своем памфлете «Высокая цена слитков есть доказательство обесценения банковых билетов» Рикардо выступил решительным противником того взгляда, что благоприятный баланс является причиной падения вексельного курса. По его мнению, неблагоприятный торговый баланс и понижение вексельного курса просто следствие падения ценности денег внутри страны. «Искушение вывозить деньги в обмен на товары или то, что называется неблагоприятным торговым балансом, порождается исключительно одним только изобильным обращением»¹⁴⁶.

Эта мысль Рикардо легла в основу той теории внешневалютных курсов, которая имеет в числе своих сторонников ряд выдающихся представителей нашей науки. «Наша готовность платить известную цену за иностранные деньги, говорит Г. Кассель¹⁴⁷, должна, в конце концов, покоиться, [69] в сущности, на том обстоятельстве, что эти деньги обладают покупательной силой по отношению к товарам и услугам в чужой стране. С другой стороны, предлагая столько-то своих собственных денег, мы, в действительности, предлагаем некоторую покупательную силу в отношении товаров и услуг в нашей собственной стране. Наша оценка иностранных денег, главным образом, основана на соотношении покупательной силы денег обеих стран». Если в Англии на один фунт стерлингов можно купить, в два раза больше товаров, чем на один червонец в России, то курс фунта в России должен быть два червонца.

При отсутствии препятствий к торговле, никакой иной курс не может быть устойчивым. Если бы фунт стал котироваться в один червонец, то для англичан было бы выгодно продавать и убыточно покупать товары в России. Товар, купленный в Англии за один фунт стерлингов, можно в России продать за два червонца, и, таким образом, на один фунт стерлингов заработать два фунта. Но товары, купленные за червонец в России, от продажи в Англии дают только ¹/₂ ф. ст. Поэтому ввоз в Россию будет расти, а вывоз сокращаться. И только при условии повышения курса фунтов стерлингов может исчезнуть это несоответствие между ввозом и вывозом. Внешневалютный курс должен установиться на таком уровне, чтобы от продажи русского товара в Англии за покрытием всех накладных расходов можно было бы выручить ровно столько же, сколько от продажи его в России, и чтобы равным образом от продажи английского товара в России нельзя было выручить больше того, что можно выручить от продажи его в Англии.

Этого требует принцип единства цены на взаимно сообщающихся рынках. Конечно, квартиры или театры в России и Англии могут иметь различную цену, но хлеб, сукно, сахар и др. предметы международного торга как в рублях, так и в фунтах стерлингов должны иметь в той и другой стране одинаковую цену. Это предполагает следующее, вполне определенное, соотношение между двумя этими валютами: если в результате международного обмена цена на лен в Англии установится в р_r ф. ст., а в России в р руб., то курс фунта или цена одного ф. ст. в рублях должна быть равна р_r/p¹⁴⁸.

Если, благодаря эмиссии бумажных денег, цена хлеба и др. предметов обмена между Россией и Англией возрастет вдвое, то это должно в два раза понизить и курс рубля. Таким образом, во внешневалютном курсе находит себе отражение покупательная сила денег внутри страны по отношению к тем только товарам, которые являются предметами внешней торговли. Это необходимо добавить, ибо многие утверждают это относительно всех товаров. Популярная ныне теория паритета покупательной силы настаивает на том, что внешневалютный курс зависит от общего уровня товарных цен. Если, говорят популяризаторы этой теории, общий уровень цен какой-либо страны возрастет в два раза, то, соответственно этому, должен понизиться в два раза внешневалютный курс данной страны.

[70] Такое соответствие в движении внешневалютного курса и общего уровня цен могло бы иметь место лишь в том случае, если бы цены предметов внешнего торга изменялись строго пропорционально изменениям общего уровня товарных цен. Но ожидать этого мы не имеем основания. Цены этих товаров могут изменяться или медленнее или быстрее, чем изменяется отражаемый обще-товарными индексами уровень товарных цен, а потому внешневалютный курс может быть постоянно или выше, или ниже т. н. паритета покупательной силы.

Хотя цены предметов внешней торговли и не изменяются строго пропорционально изменению общего уровня товарных цен, однако, мало вероятия ожидать резкого расхождения в самом направлении движения этих цен. Поэтому касселевский принцип паритета покупательной силы может быть принят в качестве первого и грубого приближения¹⁴⁹. При практическом пользовании этой теорией не надо, однако, упускать из виду, что она может указывать только направление в движении вексельных курсов, и нас не должно смущать, если фактические курсы будут постоянно стоять или выше, или ниже того отношения, в котором находятся общие уровни товарных цен в отдельных странах.

Итак, внешневалютные курсы должны соответствовать тому отношению, в котором находятся цены предметов внешней торговли на внутреннем и внешнем рынке. Внешневалютный курс, совпадающий с этим отношением цен¹⁵⁰, является нормальным курсом, нормальным в том смысле, в каком цена, соответствующая издержкам производства, называется нормальной ценой товара. Подобно тому, как цена, отклонившаяся от этих издержек, имеет тенденцию вернуться к ним обратно, точно так же и внешневалютный курс, отошедший от своего нормального уровня, имеет тенденцию снова к нему вернуться.

Во всем вышеприведенном рассуждении я исходил из предположения, что курсы складываются под влиянием свободной игры экономических сил. Это предположение не соответствует действительности. Внешневалютные отношения являются излюбленной сферой государственного воздействия. Во время войны внешневалютные курсы не избежали участи всех других цен, они повсеместно подвергались регулировке. Все воюющие страны стремились снижать различными способами курсы иностранной валюты. Ho и до войны некоторые страны не допускали полной свободы образования внешневалютных курсов, особенно широко практиковалось это в нашем отечестве. По-видимому, мы были даже первыми в ряду тех государств, которые вступили на путь широкого государственного регулирования внешневалютных курсов.

Во внешневалютной политике можно преследовать две цели. Можно добиваться или стабилизации курсов, т. е. уменьшения их колебаний около нормального уровня, или, наоборот, стремиться к тому, чтобы внешневалютные курсы постоянно стояли выше или ниже их нормального уровня.

Опыт различных стран свидетельствует, что, при известных условиях, вполне возможно достижение как той, так и другой цели. Для этого имеются различные способы. Можно применить обычный рыночный метод воздействия на цену. Правительство начинает выступать, как самостоятельный контрагент на валютном рынке, начинает покупать продавать иностранные девизы. Своими покупками и продажами оно стремится [71] повлиять в желательном направлении на внешневалютный курс. Это наиболее часто практикующийся способ. Таким путем наши министры И. А. Вышнеградский и С. Ю. Витте стабилизировали курс рубля на Берлинской бирже¹⁵¹, в этом же заключалась и прославленная девизная политика Австро-Венгерского банка.

К этому в сущности сводилась военная система т.н. приколачивания (pegging) внешневалютных курсов. Английское правительство, например, вплоть до 1919 г. предлагало всем желающим американские доллары по заранее фиксированному курсу, около 4,86 за фунт. Раз можно было по этому курсу иметь доллары от английского правительства, то никто не мог брать более высокую за них цену. Таким путем достигался в военные годы тот относительно высокий и устойчивый курс английской валюты.

Другой способ воздействия правительства на курс валюты заключается в изменении условий образования цены иностранной валюты на вольном рынке. Правительство не вмешивается прямо в качестве покупателя или продавца иностранной валюты в образование ее цены, но достигает этого обходным путем, заставляя вольных торговцев выше или ниже расценивать иностранную валюту.

Наша расценка иностранной валюты зависит, как мы выдели выше, в сущности, от того, какое количество товаров мы можем получить в свое распоряжение от затраты этой валюты за границей. Это зависит от того, во что расцениваются товары на заграничных рынках, но также и от того, во что обходится доставка этих товаров из-за границы. Чем дороже обходится доставка товаров из Англии, тем дороже для русского потребителя английские товары. На то же количество иностранной валюты можно теперь приобрести меньше товаров из-за границы, ибо часть этой валюты поглощают выросшие расходы по доставке товаров в Россию. Поэтому, чем выше эти расходы, тем меньше для русских товарная ценность английской валюты, а потому тем меньше русских денег склонны будем мы давать за английские фунты, а это должно повести и к падению цены иностранной валюты.

Стоимость доставки товаров из-за границы поддается искусственному регулированию путем таможенной политики. Повышение пошлин увеличивает, а понижение уменьшает эти расходы. Поэтому таможенная политика дает правительству средство для воздействия на внешневалютные курсы. Одностороннее повышение пошлин какой-нибудь страной имеет тенденцию повысить внешний курс ее валюты. Когда министр Вышнеградский для поддержания курса рубля требовал огульного повышения таможенных пошлин, он несомненно предлагал вполне действительное средство. И точнее также облегчение или удешевление заграничного ввоза несомненно понизило бы курс нашего червонца.

В оценке результатов воздействия на курс таможенной политики я совершенно схожусь с общераспространенным мнением. Но то, как объясняется у нас это воздействие, мне представляется совершенно ложным. Высокие пошлины, так обычно у нас утверждают, потому повышают внешневалютный курс, что обеспечивают благоприятный торговый баланс. Но утверждать это — значит игнорировать соответствие между ввозом и вывозом. Правда, высокие пошлины уменьшают ввоз, но, соответственно этому, они уменьшают и вывоз. Если страна, кроме внешней торговли, не имеет других сношений с заграницей, то самые высокие пошлины не [72] обеспечат этой стране длительного превышения ввоза над вывозом, если же страна имеет большие платежи за границей, то и при полной свободе торговли она будет иметь т. н. благоприятный торговый баланс.

Итак, таможенные пошлины повышают внешневалютный курс, и это их действие может иметь длительный характер. Активный торговый баланс, поскольку он искусственно создается повышением пошлин, может иметь только временный характер. Но длительное действие должно иметь и длительно действующую причину, и такой причиной длительного повышения внешневалютного курса является уменьшение субъективной расценки иностранной валюты. На поставленный выше вопрос, является ли активный торговый баланс верным средством поддержания курса валюты, можно теперь дать ответ: политика благоприятного торгового баланса и бесцельна и внутренне противоречива. Но что сказать о той цели, которой стараются достичь этими негодными, как силился я показать, средствами? Выше я уже указывал, что внешневалютная политика может иметь две задачи: или уменьшение колебания курса или установление курса на каком-нибудь искусственном уровне, обычно на уровне более высоком, чем тот, который определяется свободной игрой экономических сил.

Что касается первой задачи, то вряд ли надо доказывать ее целесообразность. Постоянные и трудно предвидимые колебания и скачки внешневалютного курса то вверх, то вниз, порождают экономический хаос, и никакие нормальные экономические отношения не могут установиться между странами. Внешняя торговля получает характер азартной игры, в которой возможны самые невероятные комбинации. Мы знаем, например, что одно время из голодающей Германии было выгодно вывозить продовольствие, тогда как другие страны задыхались от изобилия продовольствия и сырья. Все это общеизвестно, а потому не может быть сомнений в целесообразности политики стабилизации внешневалютных курсов.

Но те, кто настаивает на политике благоприятного торгового баланса, имеют в виду не стабилизацию, а искусственное повышение курса по сравнению с тем, что можно назвать нормальным его уровнем. В целесообразности этого направления внешневалютной политики позволительно, на мой взгляд, весьма и весьма усомниться.

Если обратиться к тому, как обосновывалась в дореволюционной России политика повышения курса рубля, то мы натолкнемся здесь на соображения двоякого рода. Когда наше министерство финансов настаивало на. повышении внешневалютного курса рубля, оно делало это отчасти по соображениям чисто ведомственного характера. В прежнее время государство ежегодно производило большие платежи за границу (погашение и проценты по заграничным займам). Чем выше стоял курс рубля, тем меньше надо было русских денег для оплаты этих заграничных обязательств. Поэтому всякое повышение курса рубля облегчало для министерства финансов изыскание средств для этой оплаты. Отсюда вытекало стремление к искусственному повышению курса. Это несомненно облегчало положение финансового ведомства, но из этого не следует, что таким путем уменьшалось народно-хозяйственное бремя заграничной задолженности. Такой эффект искусственного повышения внешневалютного курса был бы вероятен лишь в том случае, если бы эта политика не имела других вредных для народного хозяйства последствий. Но мы знаем, что повышение курса рубля уменьшает и цены и выручку от продажи экспортных товаров. Если, благодаря повышению курса рубля, меньше собирали налогов на уплату заграничных долгов, то, с другой стороны, мы и меньше выручали от продажи [73] за границу наших товаров. И трудно сказать, не превышал ли ущерб страны от ухудшения конъюнктуры ее экспорта ту выгоду, которая получалась благодаря облегчению фиска.

Кроме этого узковедомственного основания, политика повышения курса рубля подкреплялась и указанием на ее народно-хозяйственное значение. Курсу рубля, говорили сторонники этой политики, не надо давать падать, чтобы не было отлива золота за границу во-первых, и во-вторых, чтобы не понижалась ценность денег внутри страны. Внешний курс валюты определяет и ее внутреннюю ценность. Повышая курс рубля на внешнем рынке, мы укрепляем его положение и внутри страны.

Обе эти идеи пустили глубокие корни в сознании русского общества. Для людей практики — это незыблемый догмат валютной политики, но и большинство наших теоретиков более или менее им сочувствуют. Однако, ни у кого мы не находили серьезного научного обоснования целесообразности подобной политики, а в этом ощущалась бы большая потребность, ибо, как я постараюсь показать, позволительно весьма и весьма сомневаться в ее народно-хозяйственной целесообразности.

Вполне понятно, что, в условиях золотого денежного обращения, можно с опасением взирать на отлив золота. Хотя я и не оспариваю того положения классиков, что золото, ушедшее из страны, рано или поздно тем или иным путем в нее вернется, конечно, если товарный оборот действительно в нем нуждается. Но этот процесс распределения мирового золота между странами соответственно потребностям оборота каждой отдельной страны, осуществляется очень медленно и с большими трениями. Отлив золота из страны вызывает все тяжелые последствия сокращения денежного обращения или дефляции. Цены падают, предприятия разоряются, наступает общий застой в делах. Дабы избежать всех этих тяжелых переживаний переходного состояния, можно признать вполне целесообразным принятие каких-нибудь мер, затрудняющих отлив золота за границу. В принципе возможно для этой цели искусственное стеснение ввоза и поощрение вывоза, например, путем огульного повышения ввозных таможенных ставок и выдачи экспортных премий.

Однако, не надо упускать из виду, что относительное увеличение вывоза не непременно влечет за собой прилив золота, а может быть увеличивает ввоз каких-нибудь других товаров. Более верным средством воздействия на прилив и отлив золота является практиковавшаяся некоторыми центральными банками политика золотых премии. Французский банк, например. когда замечалось усиленное требование на золото для вывоза, требовал уплаты особой премии теми, кто требовал у него золото, что прямо и непосредственно задерживало вывоз золота. Есть и другие способы противодействия нежелательному вывозу золота, но я, конечно, не стану отрицать, что и стеснение ввоза товаров и поощрение вывоза может служить, если не лучшим, то все же действительным средством для достижения этой цели.

Совершенно иначе обстоят дело в условиях бумажно-денежного обращения. Накапливать здесь золотой фонд, если не предвидится скорого восстановления размена бумажных денег, я не вижу основания, и, равным образом, я не вижу резонов для того, чтобы стремиться к искусственному поддержанию на высоком уровне внешневалютных курсов. Я вполне понимаю, что обесценение денег малоутешительно, но почему придавать какое-то особое значение падению ценности денег по отношению к иностранной валюте. Почему нас меньше должно тревожить обесценение денег относительно хлеба или железа, нежели обесценение их относительно фунтов стерлингов или долларов?

[74] Источник этого взгляда и вообще корни всей политики повышения внешневалютного курса надо искать в ошибочном понимании условий, определяющих ценность бумажных денег. Среди различных теорий бумажных денег существовал взгляд, что бумажные деньги продолжают и тогда, когда размен прекращен, быть представителями металла, и ценность их продолжает отражать ценность металла. Поэтому появление лажа на золото свидетельствует и, в то же время, измеряет падение ценности бумажных денег. Так как иностранная валюта — фунты или доллары — отражает более или менее точно мировую ценность золота, то повышение расценки этой валюты в бумажных деньгах равносильно падению ценности бумажных денег. И потому понижение внешневалютного курса расценивалось сторонниками этого взгляда. как ухудшение, а повышение, как общее улучшение состояния бумажно-денежного обращения. Отсюда вполне понятен переход к стремлению искусственно, путем различных правительственных мероприятии, удержать внешневалютные курсы от понижения.

Несомненно, такого рода представления витали в умах идейных вдохновителей нашей внешневалютной политики. «Нельзя, — говорил, например, Н. X. Бунге¹⁵², — согласиться с тем, чтобы бумажные деньги могли иметь ценность самостоятельную, независимую от монеты. Чем выражается покупная сила, заключающаяся в бумажных деньгах — рублем, франком, талером, фунтом стерлингов — одним словом, известным количеством золота или серебра... Даже и тогда, когда размен прекращен, ценность бумажного рубля есть только известная доля (курсив Бунге) рубля металлического». То же самое проповедовал и И. И. Кауфман, влиятельный советник и научный помощник С. Ю. Витте. «Оценке товаров на бумажные деньги, — думал он¹⁵³, — предшествует оценка самих бумажных денег на металлические деньги... Насколько же они сохраняют свою ценность, это, именно, должно обнаружить их сопоставление с звонкими деньгами».

Подобные представления были вполне понятны в семидесятых годах, в то время и в общей теории ценности царила большая путаница. Обычно считали, что товары должны иметь какую-то особую внутреннюю ценность, а так как бумажные деньги, очевидно, внутренней ценности не имели, то и складывалось представление о том, что они являются не деньгами, а в сущности только представителями настоящих, т. е. металлических денег. С точки зрения современных представлений, никакой внутренней ценности товары не имеют, ценность — понятие относительное. Все, что подлежит мене, имеет и меновую ценность, и величина меновой ценности определяется количеством получаемого в обмен товара. Бумажные деньги обмениваются на товары, а потому и имеют свою самостоятельную меновую ценность. И эта их меновая ценность определяется их покупательной силой по отношению к товарам, покупательная сила бумажных денег по отношению к золоту не более чем по отношению к какому-либо другому товару определяет их ценность.

Поэтому я и не вижу никакого основания в том, чтобы придавать какое-то особое решающее для всего денежного обращения значение явлениям в области лажа или внешневалютных курсов. Конечно, обесценение денег по отношению к иностранной валюте, т. е. собственно по отношению к заграничным товарам, может быть почему-либо особенно нежелательным, как, например, одно время являлось особенно нежелательным замедление [75] обесценения денег по отношению к хлебу и др. сельскохозяйственным продуктам. Но это относительное падение хлебных цен так отрицательно расценивается нами потому, что это противоречит интересам русского сельского хозяйства и точно также повышение курса иностранной валюты могло бы противоречить интересам нашей торговой политики, но для судьбы и благополучия денежного обращения это не имеет никакого особого значения.

Итак, я прихожу к заключению, что интересы денежного обращения не могут требовать искусственного снижения расценки иностранной валюты или искусственного повышения курса рубля или червонца. Если с точки зрения интересов денежного обращения подобное направление внешневалютной политики надо признать в лучшем случае безразличным, то с точки зрения торговой политики оно безусловно вредно. Как мне приходилось уже указывать, оно является удобной ширмой для крайнего протекционизма и в то же время серьезной угрозой для экспорта.

Таможенные пошлины, повышая доходность покровительствуемой отрасли производства, могут вызывать усиленную затрату нового и более интенсивное использование старого капитала.—Таким образом протекционизм может явиться условием увеличения общих размеров народного производства.—Отрицание этого со стороны фритредеров объясняется чрезмерным упрощением проблемы.

Основной идеей теории свободной торговли является указание на то, что свобода внешней торговли залог наилучшего использования производительных средств страны: она всегда обеспечивает максимум народного производства. На этой неправильной, как мы постараемся показать, идее покоится доказательная сила большинства аргументов фритредеров против протекционизма; критикуя таможенные пошлины, как средство защиты от применяемых синдикатами дешевых продаж за границу, или указывая на то, что пошлины не могут содействовать повышению заработной платы и привлечению в страну иностранных капиталов, они постоянно возвращаются к этой основной своей идее. Поэтому в основу критики теории свободы торговли должен быть положен анализ этого их утверждения.

Свободный ввоз, говорят фритредеры, не может повредить стране. Правда, иностранная конкуренция может погубить отдельные отрасли производства, которые могли существовать только благодаря таможенной охране, но, уменьшая производство одних, свободная торговля всегда увеличивает производство каких-нибудь других товаров. Иначе быть не может; для того, чтобы ввозить товары из-за границы, мы должны сами что-нибудь вывозить за границу. Если увеличивается наш ввоз, то должен увеличиться и наш вывоз. А для того, чтобы больше вывозить, мы должны и больше производить.

Если при свободе торговли мы начинаем усиленно ввозить чугун, который раньше производили дома, то для того, чтобы иметь средства для оплаты этого ввоза, мы должны вывозить какой-нибудь другой товар, например, сукно. Если раньше мы не были в состоянии вывозить этот товар, так как цена его была слишком высока, то теперь, как раз благодаря усилению ввоза, мы должны получить возможность к этому. Усиленный ввоз чугуна, вызывая первоначально отлив денег за границу, повысит их ценность внутри страны. Общий уровень цен понизится, и сукно подешевеет. А это откроет для сукна внешние рынки и заставит нас расширить [76] производство этого товара. Таким образом, сокращение производства чугуна должно сопровождаться увеличением производства сукна или какого-нибудь другого товара.

Это утверждение фритредеров нельзя признать правильным¹⁵⁴; мы не станем, конечно, отрицать того, что при прочих равных условиях¹⁵⁵ усиление ввоза должно сопровождаться увеличением вывоза. Но отсюда нельзя заключать, что увеличение вывоза должно сопровождаться расширением производства экспортируемых товаров. Страна может больше вывозить при тех же самых и даже при сокращающихся размерах производства. Она может усиленно вывозить за счет сокращения туземного потребления.

Положим, усиленный ввоз чугуна действительно требует увеличения вывоза сукна; но для того, чтобы страна могла это сделать, ей вовсе не нужно увеличить и производство сукна. При тех же размерах производства у ней может оказаться больше сукна для экспорта. Свободный ввоз чугуна, приводя к гибели или, во всяком случае, к сокращению чугунолитейного производства, сокращает доходы лиц, существовавших от этого производства: спрос их на товары и в частности на сукно сокращается; на руках у суконных фабрикантов остаются товары, которые на внутреннем рынке они уже не в состоянии разместить и которые они вынуждены продавать заграницу.

Фритредеры не считаются с возможностью этого: они думают, что такое сокращение чугунолитейного производства не поведет к сокращению внутреннего спроса на сукно; если уменьшится спрос лиц, участвующих в этом производстве, то увеличится спрос лиц, участвующих в каком-нибудь другом производстве, которое должно развиться, благодаря наплыву в него освободившегося в чугунолитейном производстве капитала и труда. Отмена таможенных пошлин приводит не к сокращению, а только к иному распределению производства.

Уничтожение таможенных пошлин, приводя к сокращению охранявшейся раньше отрасли производства, освобождает занятые здесь средства производства; капитал и труд уходят отсюда и переходят к какому-нибудь другому занятию, притом такому, которое не нуждается в тепличной атмосфере таможенных пошлин. Капитал и труд сосредоточиваются в таких производствах, в которых страна имеет какие-нибудь преимущества по сравнению с ее иностранными конкурентами; таким образом, при свободе торговли производительные средства страны получают наилучшее использование.

Всякое искусственное поощрение какой-нибудь отдельной отрасли производства непременно отвлекает капитал и труд от какой-нибудь другой отрасли, а потому направляет их от более производительного к нуждающемуся в охране, а, следовательно, менее производительному занятию¹⁵⁶. Протекционизм всегда уменьшает общие размеры производства.

Эта основная идея теории свободной торговли была бы теоретически правильна, если бы условием развития какой-нибудь одной отрасли производства непременно являлось отвлечение капитала и труда от какого-нибудь другого производства. Но разве нет иной возможности? Разве покровительствуемая отрасль производства не может развиться за счет незанятых в данный момент производительных средств?

[77] В каждой стране всегда найдутся такие производительные средства, которые не заняты или не вполне заняты в производстве; постоянно найдутся добивающиеся работы рабочие и ищущий себе приложение капитал. Если вводятся для поощрения железоделательной промышленности пошлины на железо и железные изделия, то это вовсе не непременно ведет к развитию железоделательной промышленности за счет какой-нибудь другой отрасли производства, за счет, например, текстильной промышленности. Железоделательная промышленность может начать усиленно развиваться, благодаря наплыву свободных не занятых средств производства. В этом случае созданная таможенной охраной высокая доходность железоделательного производства послужит средством для того, чтобы побороть инерцию владельцев свободных капиталов и заставить их направить свои капиталы в эту отрасль производства. Наконец, промышленность эта может начать расширяться не только за счет затраты нового капитала, но и за счет более интенсивного использования уже затраченных здесь средств производства.

Теоретики свободной торговли полагают, что производительные средства страны всегда в полной мере используются. Если принять это и если еще игнорировать возможность прилива капитала из заграницы, то их критика протекционизма теоретически неопровержима. Но это предположение слишком далеко от действительности. На самом деле степень использования производительных средств бывает очень различна и часто сильно колеблется. В этом нас должна убедить, например, наблюдаемая повсюду смена периодов оживления и застоя промышленности. В эти периоды вряд ли существует большое различие в общей сумме производительных средств, которыми располагает страна, но сильно разнится степень их использования. В период общего оживления промышленность усиленно всасывает свободные капиталы, сокращается число безработных, все машины пускаются в дело, и фабрики работают сверхурочное время. Одним словом, все производство идет самым интенсивным темпом.

Таможенные пошлины, искусственно повышая цены, могут вызвать такое же оживление в покровительствуемой отрасли производства¹⁵⁷; они привлекают в эту отрасль свободные капиталы и заставляют лучше использовать уже затраченные здесь капиталы. Выработка товаров в этой отрасли увеличивается, и возрастают общие размеры народного производства¹⁵⁸.

Отрицать возможность такого повышения интенсивности использования производительных средств можно лишь в том случае, если исходить из предположения полной подвижности труда и капитала и игнорировать экономическую инерцию и трение. В этом случае не может быть незанятого или не вполне занятого капитала и труда; вновь образуемый или освобождающийся капитал будет немедленно же затрачиваться на производство, и если где-нибудь нельзя вполне использовать затраченный капитал, то он сейчас же перейдет к другому занятию.

В основе теории свободной торговли и лежит это предположение полной подвижности капитала и труда. Только исходя из этой предпосылки [78] и можно утверждать, что протекционизм непременно уменьшает общие размеры народного производства. Но в теории международной торговли давно настало время отбросить это, непомерно упрощающее проблему, предположение. Когда классики, приступая к анализу международной торговли, предполагали полную подвижность труда и капитала, они были в праве это сделать; перед ними было совершенно незатронутое научным анализом поле исследования. Но современные теоретики международной торговли должны отказаться от этой упрощающей гипотезы и принять во внимание ограниченную подвижность капитала и труда.

Учитывая это обстоятельство, он, вслед за Лексисом¹⁵⁹ и Schuller'ом, считаем возможным утверждать, что таможенные пошлины могут явиться средством увеличения общих размеров народного производства. На этом и можно строить оправдание протекционизма в том случае, когда он является не временным воспитательным в духе Листа средством, а средством постоянной охраны отечественного производства.

Таким образом, таможенные пошлины могут, но, конечно, это не значит, что они всегда должны содействовать более интенсивному использованию производительных средств. Добиться этого, конечно, очень трудно. Но мы не касаемся здесь практических трудностей достижения такого результата. Нам важно только показать теоретическую возможность такого действия таможенных пошлин.

Кроме такого повышения степени использования производительных средств, уже существующих в стране, таможенные пошлины могут вызвать прилив капитала и труда из заграницы¹⁶⁰. Фритредеры не согласны с этим. Протекционизм, вполне определенно заявляют они¹⁶¹, не может явиться условием прилива в страну иностранных капиталов; действие протекционизма будет скорее обратное. Искусственно выращивая менее производительные предприятия, протекционизм уменьшает среднюю производительность капитала и труда и понижает уровень прибыли. Такое понижение уровня прибыли уменьшает для иностранных капиталистов привлекательность затраты их средств в охраняемой таможенными пошлинами стране; капитал будет не приливать в страну, а скорее уходить из нее¹⁶².

Даже если предположить, что протекционизм в конечном счете понижает общий уровень прибыли, а это мы не можем считать бесспорным¹⁶³, то все же это не значит, что протекционизм не может вызвать прилива в страну капитала из заграницы. Для такого прилива капитала вовсе [79] нет нужды в том, чтобы общий уровень прибыли в протекционистской стране был выше; для этого достаточно, чтобы в какой-нибудь отдельной отрасли производства уровень прибыли повысился выше нормы. Такое частичное повышение нормы прибыли явится уже достаточным основанием для привлечения свободного капитала из заграницы в эту отрасль производства.

На это фритредеры возражают следующее: если таможенные пошлины вызывают прилив капитала в покровительствуемую отрасль производства, то эти же пошлины вызывают отлив капитала из других отраслей производства, где нет такого искусственного повышения прибыли. Так и должно было бы быть, если бы капитал обладал полной подвижностью. Но ведь в действительности этого нет. Поэтому, учитывая это обстоятельство, мы должны сказать, что протекционизм может явиться средством привлечения в страну капитала¹⁶⁴.

В силу всех этих соображений нельзя уже a priori, как это склонны делать многие фритредеры, утверждать, что протекционизм непременно приводит к уменьшению общей суммы народного производства. Не свободная торговля, а протекционизм может явиться условием увеличения общих размеров народного производства.

Но даже если отказаться от этого, если признать правильным это утверждение фритредеров, то все же дело протекционизма далеко не проиграно. Многие протекционисты с Фр. Листом во главе, как нам уже приходилось указывать, согласны с фритредерами, что свободная торговля обеспечивает достижение в настоящем наибольшей производительности, но вместо этого они выдвигают иные цели, которые в их глазах важнее возможно большего накопления богатства. Протекционизм требует жертв, но эти жертвы окупаются крупными выгодами: он уменьшает богатство в настоящем, но это является условием увеличения богатства в будущем, он обеспечивает экономическую самостоятельность страны и т. д.

ГЛАВА V
СВОБОДА ТОРГОВЛИ И ПРОТЕКЦИОНИЗМ
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Таможенные пошлины могут вводиться или для временной поддержки молодой промышленности, или для создания постоянной охраны таких предприятии, которые при свободе торговли совершенно не могли бы существовать.—В этом последнем случае можно, с чисто экономической точки зрения, оправдывать пошлины только в том случае, если они являются средством увеличения общих размеров народного производства.

Каждая большая страна, по мнению протекционистов, должна иметь в своих пределах развитую промышленность. Очень много внимания доказательству этого уделял уже Фридрих Лист. Вся его аргументация по [80] этому поводу не потеряла значения и до настоящего времени; она сводилась, главным образом, к указанию на то, что развитие промышленности является условием наилучшего использования производительных средств страны. К этому необходимо еще добавить, что, когда население достигает известных размеров, создание промышленности становится безусловно необходимым.

Вывозить продукты сельского хозяйства и ввозить продукты промышленности могут только страны с относительно редким населением; увеличение населения, вызывая необходимость перехода к интенсивным системам земледелия и повышая цены (закон убывающей производительности), сначала затрудняет, а потом и совсем прекращает вывоз продуктов сельского хозяйства. Возрастающее население не может находить себе достаточно занятия в земледелии: возникает перенаселение, и вот эту грозящую земледельческим странам опасность и устраняет развитие промышленности.

Вместо того, чтобы кормить своим хлебом чужое промышленное население, страна, развивая промышленность, создает новое занятие для своего населения и тем самым позволяет существовать в своих пределах большему числу людей. Дальнейшее повышение емкости страны относительно населения сводится к развитию промышленного экспорта. Страна, вывозя продукты промышленности я обменивая их на хлеб, заставляет теперь уже земледельческое население чужих стран производить для себя хлеб, который трудно становится добывать дома. В этом повышении емкости страны относительно населения важнейшее социально-экономическое значение развития национальной промышленности¹⁶⁵, в нем надо видеть и главное оправдание промышленных пошлин.

Свобода торговли может сделать невозможным существование в стране промышленности. Это бывает тогда, когда иностранные производители обладают какими-нибудь особыми преимуществами, которые позволяют им предлагать более дешевые и лучшие товары, чем туземные производители. Такие преимущества иностранной промышленности могут вызываться самыми разнообразными причинами и прежде всего более благоприятными для производства естественными условиями. Обилие сырья, дешевизна двигательной силы, обусловленная, например, богатством и удобным расположением залежей каменного угля, или какие-нибудь другие природные условия могут создать такое преимущество. При таких преимуществах на стороне иностранцев, промышленность не в силах выдерживать иностранной конкуренции, и только какие-нибудь искусственные меры могут уравнять шансы обделенной природою страны.

Кроме этого, превосходство иностранной промышленности может объясняться и условиями совершенно иного порядка. Промышленности какой-нибудь страны может быть гибельна иностранная конкуренция, например, потому, что объединенные в картели иностранные производители получают возможность за счет высоких цен внутри страны искусственно удешевлять свой экспорт. Другой причиной превосходства иностранной промышленности может явиться дешевизна труда¹⁶⁶. Наконец, нужно еще [81] указать на то, что преимущество иностранной промышленности может заключаться только в том, что ей приходится иметь дело с молодой, только что начинающей развиваться, промышленностью.

Когда у иностранной промышленности имеется какое-нибудь такое преимущество, тогда необходимо или помириться с гибелью отечественной промышленности, или установить таможенные пошлины; затрудняя ввоз иностранных товаров, они дают возможность развиваться отечественной промышленности.

При оценке таможенных пошлин необходимо отличать пошлины временного характера от пошлин, которые по своей природе должны существовать вечно. Временными по своей идее являлись пошлины в системе Листа; они должны были облегчить только первые шаги молодой промышленности. Пошлины, введение которых обосновывается необходимостью защиты от синдикатов и трестов или от конкуренции дешевого труда, могут тоже со временем оказаться излишними, но необходимость этого не вытекает из самой их природы. Они мыслятся, как средство постоянной охраны от иностранной конкуренции.

Меньше всего возражений могут вызвать, конечно, воспитательные пошлины Листа. Такие пошлины допускают даже самые заядлые фритредеры¹⁶⁷. История промышленного развития отдельных стран неоднократно подтверждала пользу таких пошлин. Однако, значение их не надо преувеличивать. Если у нас есть ряд бесспорных свидетельств о благотворных результатах воспитательных пошлин, то и немало можно привести примеров, когда, несмотря на усиленную охрану, все стремления развить промышленность оканчивались полной неудачей.

Поэтому, при введении таких пошлин, надо выяснить, находятся ли налицо все необходимые для создания промышленности условия, и действительно ли только временные и преходящие условия задерживают ее развитие. Только в этом случае и могут быть оправданы воспитательные в духе Листа пошлины; если же этих условий не окажется, то таможенные пошлины или совсем останутся без результата, или поведут к созданию такой промышленности, которая всегда будет нуждаться в искусственной охране. Конечно, и в этом последнем случае пошлины могут быть вводимы, но для их оправдания нужны особые основания, для этого недостаточно указать на самый факт создания новой отрасли промышленности, которая не могла бы возникнуть при свободе торговли.

Признавая пользу воспитательных пошлин, мы должны, однако, указать, что возникновение новой отрасли промышленности не всегда требует непременно искусственной поддержки. Так, например, когда дело идет о развитии такого производства, аналогичное которому уже существует в стране, таможенные пошлины могут оказаться совершенно излишними. Если, говорит Тауссиг¹⁶⁸, в стране существует хлопчатобумажная промышленность, то для создания производства льняных материй совершенно не нужно прибегать к установлению таможенных пошлин. Условия производства здесь мало отличаются от условий производства бумажных материй, а потому здесь и при свободе торговли без особых затруднений можно хорошо оборудовать предприятие и получить достаточное количество вполне подготовленных мастеров и рабочих.

Но если дело идет не о развитии льняной промышленности при существовании других отраслей текстильного производства, а вообще о создании [82] в стране текстильной промышленности, то без искусственной поддержки, вряд ли можно рассчитывать на успех. Здесь приходится иметь дело с машинами, совершенно не похожими на применяющиеся в других производствах: от рабочих требуется ряд совершенно специальных навыков, для приобретения которых требуется время. Поэтому для привлечения и удержания капитала в этой отрасли нужно предоставить затраченному здесь капиталу какие-нибудь особые привилегии, нужно защитить его от иностранной конкуренции; нужно искусственно поднять цены, чтобы окупить первоначально очень высокие издержки и чтобы создать в виде высоких барышей стимул к помещению капитала в эту отрасль производства.

Говоря о трудностях, которые вначале приходится преодолевать новой отрасли производства, мы должны отметить, что эти затруднения несравненно больше в стране молодой, в которой вообще промышленность находится еще в зачаточном состоянии. Здесь, кроме отсутствия специальных технических навыков и подготовленного к данному производству рабочего персонала, серьезным препятствием для развития данной отрасли промышленности является отсутствие общих благоприятных для развития промышленности условий. Здесь нет достаточно дисциплинированного, пригодного и привычного к фабричной работе рабочего персонала, нет дешевого и удобного кредита, не выработана торговая техника и мало умелых организаторов и руководителей крупных промышленных предприятии.

Такое отсутствие общих условии процветания промышленности является сильным тормозом ее развития в молодых странах и делает необходимым здесь воспитательные пошлины. Что касается стран старой экономический культуры, то там этих затруднений уже не существует, а потому, по мнению некоторых теоретиков международной торговли, в тех странах, которые обладают уже широко развитою промышленностью, даже для создания какой-нибудь совершенно новой отрасли производства нет более необходимости в таможенной охране¹⁶⁹.

В заключение укажем еще на то, что в настоящее время создать в стране какую-нибудь новую отрасль производства несравненно легче, чем было раньше, чем было, например, в начале прошлого столетия. Объясняется это рядом условий, между прочим и характером современной техники. Работа машин принимает все более и более автоматический характер; в настоящее время фабричные рабочие должны обладать, главным образом, общей интеллигентностью и расторопностью. Приобретение рабочими каких-нибудь специальных технических навыков имеет теперь меньше значения, чем раньше. Притом, если уже нельзя обойтись без рабочих, обладающих такими специальными навыками, то всегда можно выписать из-за границы опытных техников и мастеров. Технические усовершенствования в настоящее время очень быстро распространяются по всему свету. "В настоящее время улучшения в области техники часто исходят от тех, кто делает машины, а не от тех, кто пользуется ими; машинозаводчики всегда рады снабдить новые предприятия более лучшими машинами, чем те, которые можно в среднем найти в существующих на родине этих машин предприятиях, так как здесь часть орудий производства во всяком случае имеет за собою уже несколько лет существования. Раньше же, в прошлом столетии, для отдельных, расположенных вдали, предприятий бывало трудно достать наилучшие орудия производства; притом, если они и ввозили дорогостоящие машины, то, в случае поломки этих машин не умевшими [83] с ними обращаться рабочими, не всегда, за исключением тех мест, откуда они были куплены, можно было их хорошо исправить. Системы заменимых частей еще не существовало; нигде, кроме Англии, да, пожалуй, еще Бельгии и Франции, не было мастерских для починки машин; теперь даже во второразрядных городах почти каждой молодой страны можно найти такие мастерские"¹⁷⁰.

Если польза чисто воспитательных пошлин не вызывает особых сомнений — здесь самый факт существования новой отрасли промышленности служит уже оправданием всех тех временных жертв, которые потребовало с населения таможенное покровительство, — то по отношению к пошлинам, целью которых является постоянная охрана от иностранной конкуренции, дело обстоит значительно сложнее¹⁷¹.

При оценке таких пошлин необходимо, главным образом, установить, являются ли они средством увеличения общих размеров производства. Большинство фритредеров не признают этой возможности; но в этом, как выше мы старались показать, нельзя с ними согласиться. Таможенные пошлины, приводя к увеличению затраты нового капитала и более интенсивному использованию старого, могут содействовать увеличению общих размеров народного производства.

Если имеется такой результат, таможенные пошлины благотворно влияют и на заработную плату. Расширение народного производства увеличивает спрос на труд; сокращается число безработных и возрастает заработная плата. Таким образом протекционизм может увеличить общие размеры дохода рабочего класса. Фритредеры не допускают однако этой возможности. По их мнению промышленные пошлины могут оказаться полезными только отдельным группам рабочих, причем эта выгода всегда получается за счет ухудшения положения какой-нибудь другой группы. Все же рабочие, вместе взятые, не говоря уже об ухудшении их положения от вздорожания предметов потребления, ничего не выигрывают от таможенных пошлин и в качестве производителен. Для них всегда самой выгодной является политика свободной торговли.

Особенно определенно отстаивает эту точку зрения Дитцель, один из самых видных в Германии современных защитников свободной торговли¹⁷². Основная идея Дитцеля сводится к следующему: заработная плата изменяется в том же направлении, как и успешность производства. Чем [84] выше производительность труда, тем выше заработная плата, и наоборот¹⁷³. Таможенные пошлины, заставляя производить внутри страны те товары, которые можно было бы при свободе торговли приобрести за границей, понижают производительность труда, а потому они должны понижать заработную плату и ухудшать положение рабочих.

Не отрицая того, что рабочим выгодно повышение производительности их труда — увеличивая субъективную ценность рабочей силы для предпринимателя, это является моментом, благоприятствующим увеличению заработной платы, — мы все же должны отметить, что производительность труда является только одним из многих факторов заработной платы. Если наряду с повышением производительности будут ухудшаться условия предложения труда, если обострится конкуренция и увеличится число безработных, то вполне возможно, что повышение производительности поведет не к повышению, а к понижению заработной платы.

Дитцель понимает, что ему можно сделать подобное возражение, а потому, говоря о вреде протекционизма и благотворных последствиях свободы торговли, постоянно предполагает, что в том и в другом случае занято одно и то же число рабочих. Но такого предположения, на котором, в сущности, покоится его доказательство, и нельзя делать. Протекционизм, увеличивая общие размеры производства, увеличивает спрос на труд, а потому может оказаться полезным для рабочих. Свобода торговли, сокращая народное производство и увеличивая число безработных, может им оказаться вредной. Фритредеры приходят к иному заключению, потому что они и в этом вопросе исходят из своего основного, уже отвергнутого нами, аргумента: свободный ввоз не может сократить народного производства.

Но даже если и принять этот их аргумент, если согласиться с ними,. что сокращение при свободе торговли производства в одном месте всегда должно компенсироваться ростом производства в другом, то и в этом случае нельзя заключать об отсутствии вреда для рабочих от отмены таможенных пошлин¹⁷⁴.

Вполне возможно, что в той отрасли производства, которая осуждена в этом случае на гибель, как раз работало очень много рабочих, тогда как во вновь развивающейся промышленности будет затрачиваться относительно мало труда и много капитала. В этом случае перераспределение производительных средств страны, вызванное отменой пошлин, может повлечь за собой сокращение общего спроса на труд и, следовательно, понизить заработную плату¹⁷⁵.

Что касается влияние протекционизма на устойчивость занятий, то здесь трудно дать какой-нибудь определенный ответ¹⁷⁶. С одной [85] стороны, протекционизм, искусственно выращивая промышленность, приводит к увеличению таких отраслей производства, которые как раз характеризуются сильными временными колебаниями спроса на труд; затем само установление какой-нибудь новой пошлины или повышение таможенных ставок может вызвать усиленную спекуляцию и чрезмерное расширение производства, которое в конце концов завершается кризисом¹⁷⁷; но, с другой стороны, тот же самый протекционизм обставляет существование промышленности такими условиями, которые могут ослабить силу временных колебаний промышленности.

Уменьшая зависимость от заграницы, протекционизм уменьшает опасность отражения в стране кризисов, наступивших в других странах; таможенные пошлины уменьшают опасность того, что страна явится тем местом, куда другие страны, пораженные кризисом, будут выбрасывать по ненормально дешевой цене товары, не находящие сбыта на своих постоянных рынках. Устраняя или, во всяком случае, затрудняя иностранную конкуренцию, протекционизм искусственно ограничивает предложение и создает поэтому более благоприятные для туземной промышленности условия сбыта на внутреннем рынке, а сокращение предложения и ослабление конкуренции на внутреннем рынке должно не увеличивать, а уменьшать возможность перепроизводства¹⁷⁸.

Наконец, как известно, протекционизм содействует образованию союзов предпринимателей, а рост этих организаций нельзя не признать явлением, благоприятствующим увеличению устойчивости хозяйственной жизни. Если картели и тресты и не в силах уничтожить периодических колебаний промышленности, то, во всяком случае, они могут и иногда действительно уменьшали их остроту¹⁷⁹. В картелированной отрасли промышленности не бывает в период промышленного оживления такого лихорадочного, как в некартелированной промышленности, расширения производства, зато не замечается и такого резкого сокращения производства в период падения промышленной волны:

Таким образом, промышленный протекционизм, с одной стороны, увеличивает, а, с другой стороны, уменьшает устойчивость занятий. Мы затрудняемся сказать, какая из этих двух тенденций перевешивает¹⁸⁰; но, во всяком случае, если даже признать, что протекционизм увеличивает неустойчивость заработка и облегчает возникновение кризисов, то этому нельзя придавать, при оценке промышленного протекционизма, решающего значения. Протекционизм может увеличивать спрос на труд, а отсутствие заработка — большее зло, нежели его неустойчивость.

Таким образом, для рабочих, если иметь в виду их интересы, как продавцов рабочей силы, свобода торговли может оказаться вредной. Утверждая это, мы вовсе не думаем, чтобы протекционизм был им непременно полезен. В нашу задачу не входит оправдание протекционизма; нам хотелось только поколебать те общие априорные соображения, из которых исходили раньше фритредеры, и к которым так любят прибегать и современные апологеты свободной торговли. Вреда или пользы протекционизма [86] в его конкретном проявлении в жизни нельзя доказать такими общими соображениями; для этого необходим детальный эмпирический анализ каждого таможенного мероприятия в отдельности.

Такой же детальный анализ необходим и для оценки того, что теряют рабочие, как потребители дорожающих, благодаря протекционизму, товаров. Заметим лишь, что вздорожание продуктов промышленности задевает, в сущности, только незначительную часть рабочего бюджета. Это вздорожание касается, главным образом, их расходов на одежду, а эти расходы составляют, по Лексису, в среднем около 16% всего их бюджета. Другие же расходы, расходы на пищу, квартиру, отопление и т. д., мало затрагиваются промышленным протекционизмом¹⁸¹.

Что касается самих рабочих, то в их среде нельзя заметить преобладания отрицательного отношения к протекционизму, скорее заметно обратное¹⁸²; во всяком случае среди литературных представителей их интересов не мало защитников таможенных пошлин. Это вполне понятно, ибо отдельным категориям рабочих протекционизм несомненно приносит выгоду. Благосостояние рабочих той отрасли промышленности, которая получает таможенное покровительство, стоит в прямой причинной связи с этой покровительственной политикой. Интересное научное обоснование этой связи мы находим у Тауссига¹⁸³. Весьма распространенный в Америке взгляд, что высокий протекционизм является условием высокой заработной платы американского рабочего в такой общей формулировке, говорит Тауссиг, конечно, неправилен. В Америке заработная плата стоит на очень высоком уровне в таких производствах, которые никаким покровительством не пользуются, и, наоборот, в некоторых усиленно охраняемых отраслях производства (текстильная промышленность) оплата труда ниже нормального для Соединенных Штатов уровня. Общий высокий уровень заработной платы в Америке объясняется, конечно, не таможенными пошлинами, а предприимчивостью и энергией ее населения, а также богатыми естественными ресурсами, которые умело и интенсивно используются в стране.

В целом ряде отраслей производства, Америка значительно превосходит другие страны, и это дает ей возможность, не повышая цены, высоко оплачивать труд рабочих. Но наряду с этими производствами, в которых Америка имеет преимущество по сравнению с заграницей, есть и такие, где производство не имеет этого преимущества, где оно стоит, если не на более низком, то на одинаковом уровне с заграницей. Для того, чтобы удержать в этих производствах денежную заработную плату на высоком американском уровне, необходимо поднять цены производимых продуктов над уровнем цен мирового рынка, что и становится возможным благодаря таможенным пошлинам.

Уровень денежной заработной платы, говорит Тауссиг, устанавливается в производстве, работающем на экспорт¹⁸⁴. Если в этой промышленности труд продуктивен и экспортные товары имеют хорошую цену [87] на мировом рынке, то труд будет здесь высоко оплачиваться; конечно при условии отсутствия монополии в производстве экспортных товаров, такой же высокой заработной платы будут добиваться и добьются другие рабочие, ибо если одна группа работодателей платит высокую заработную плату, то конкуренция заставит и других по ним равняться и тоже хорошо платить рабочим. В ряде случаев это будет возможно только при условии повышении продажной цены изделий. И если эти изделия таковы, что допускают ввоз из заграницы, то для сохранения производства этих товаров внутри страны, станет неизбежным установление покровительственных пошлин.

Итак, заключает Тауссиг, на вопрос, в чем причина высокой денежной платы труда, вкратце можно ответить: «те страны имеют высокую денежную заработную плату, в которых труд эффективен в производстве экспортных товаров, и экспортные товары которых имеют хорошую цену на мировых рынках»¹⁸⁵. По отношению к России Тауссиг должен был бы сказать, что наша в довоенное время низкая заработная плата объяснялась тем, что мы вывозили не от избытка производства, а за счет ограничения потребления. Мы побивали наших конкурентов не тем, что наше производство отличалось большой продуктивностью, а тем, что ради вывоза мы сами себя урезывали. Продавали необходимые стране товары часто за грош, руководясь правилом: недоедим, а вывезем.

В Америке денежные доходы высокие, а цены относительно низкие. В России, наоборот, денежные доходы трудящихся были малы, а товарные цены высоки. Америка — страна дешевых денег, а Россия была страной дорогих, относительно, денег. Бастэбль¹⁸⁶ указывает на то, что высокий по сравнению с заграницей уровень цен свидетельствует о благоприятных для страны условиях международного обмена. Тауссиг, уточняя это рассуждение, говорит, что не высокие цены товаров, а высокие денежные доходы являются результатом благоприятной для страны пропорции международного обмена. Поэтому высокий уровень денежной заработной платы не отрицательный, а положительный признак для внешней торговли.

Переходя к вопросу о влиянии промышленного протекционизма на сельское хозяйство, мы должны сказать, что промышленный протекционизм нарушает его интересы, главным образом, постольку, поскольку сельское хозяйство является потребителем продуктов промышленности. Вздорожание сельскохозяйственных орудий и машин, а также повышение цены тех предметов потребления, которые являются продуктами охраняемой пошлинами промышленности, конечно, причиняет ущерб сельскому хозяйству и вызывает недовольство у заинтересованных в нем лиц. Много жалоб, главным образом со стороны крупного капиталистического земледелия, раздается иногда и по поводу усиленного отлива сельского рабочего населения в покровительствуемую пошлинами городскую промышленность.

Но, наряду с этим, искусственно ускоренное развитие промышленности приносит сельскому хозяйству и много пользы. Фридрих Лист совершенно правильно указывал на те крупные выгоды, которые извлекает земледелие от развития промышленности. Здесь, главным образом, надо указать на наступающее в связи с развитием промышленности расширение в качественном и количественном отношении спроса внутреннего рынка на продукты сельского хозяйства. Промышленный протекционизм, [88] поскольку, он является условием развития и сохранения промышленности, вряд ли в конечном итоге противоречит интересам сельского хозяйства.

Что касается представителей промышленного капитала, то им, конечно, выгодно установление таможенных пошлин, но только постольку, поскольку они являются продавцами охраняемых пошлинами товаров, но, как покупатели, они также могут терпеть от протекционизма. Установление пошлин на сырые материалы (хлопок, шерсть, чугун и т. д.) задевает интересы тех предпринимателей, которые перерабатывают эти продукты. Вздорожание сырья заставляет их требовать для себя компенсации в виде установления или повышения пошлин на производимые ими продукты. И это их требование почти постоянно находит себе удовлетворение. Таким образом, одна пошлина обычно родит другую, и таможенное покровительство на практике часто принимает характер общего солидарного покровительства всем отраслям народного производства.

Ограничение внешней конкуренции, значительно облегчая развитие промышленных монополий, приводит к ограничению конкуренции и внутри страны.—При этом условии вполне возможно, что протекционизм, не увеличивая общих размеров народного производства послужит только средством обогащения одной хозяйственной группы за счет всего общества.—Монопольные организации и в особенности практикуемые ими дешевые продажи за границу вызывают теоретически вполне обоснованное движение в сторону ослабления протекционизма в одних странах и усиление его в других.

Все приведенные выше соображения в пользу протекционизма теряют свою силу, когда эта система таможенной политики не увеличивает общих размеров народного производства, а только вызывает рост одних предприятий за счет других, т. е. когда она сводится к поощрению менее жизнеспособных за счет более жизнеспособных предприятий. Еще меньше основания защищать протекционизм в том случае, если он является, в сущности, только средством обогащения одной группы лиц за счет всего общества.

Многие фритредеры не принимали во внимание этой возможности. Рикардо, Дж. Ст. Милль и друг. полагали, что таможенные пошлины могут доставить только временную выгоду тем лицам, которые принимают участие в охраняемом пошлинами производстве. Не говоря уже о рабочих, даже капиталисты только временно получают высокие барыши. В покровительствуемое производство усиленно начинает приливать капитал из других занятий. Если уменьшается иностранная конкуренция, то зато усиливается внутренняя, которая быстро уничтожает всю ту особую выгоду, которую дает предпринимателям ограничение иностранного соперничества.

Такой же точки зрения придерживается и большинство протекционистов. Все они возлагают надежды на усиление внутренней конкуренции. Однако, как показывает опыт различных стран, эти их расчеты часто не оправдываются на деле. Таможенная охрана, затрудняя иностранную конкуренцию, вызывает уничтожение конкуренции и внутри страны. Таможенное покровительство создает, как известно, очень благоприятную почву для возникновения и развития монопольных союзов предпринимателей.

Это объясняется следующим: главными препятствиями к образованию картелей и трестов является большое число конкурирующих между собой [89] предприятий¹⁸⁷ и разнообразие условий производства и сбыта для отдельных предприятий. Чем меньше конкурентов, тем легче им сговориться, тем легче им достигнуть соглашения. Чем однообразнее условия производства и сбыта, тем меньше для отдельных предприятий шансов рассчитывать на победу и вытеснение с рынка своих конкурентов; поэтому тем бесцельнее и губительнее должна представляться всем им конкуренция.

Протекционизм усиливает оба эти момента. Установление таможенных пошлин, устраняя иностранных конкурентов, передает внутренний рынок в руки меньшего числа предприятии и притом таких предприятий, условия производства которых более однородны, чем было раньше, когда в снабжении рынка могли принимать участие наряду с туземными и иностранные предприятия. В странах, придерживающихся охранительной политики, легче, чем в странах свободной торговли, могут образовываться монопольные союзы предпринимателей.

Наличность монопольных тенденций в современной промышленности в состоянии существенно изменить результаты протекционизма. Когда производство находится в руках сильного картеля или треста, установление пошлин или повышение таможенных ставок ведет не к расширению производства, а только к увеличению их монопольных барышей. Для союзов предпринимателей таможенные пошлины являются средством лучшего проведения монопольной политики; они облегчают им возможность удерживать цены на высоком уровне и, таким образом, облагать население налогом в свою пользу.

Где нет капиталистических монополий, где царит свободная конкуренция, там воспитательные пошлины, содействуя развитию промышленности, могут действительно, как рассчитывал Лист, повести к понижению цены; там на все общество, благодаря этому, распространяются благие последствия промышленного воспитания нации. При существовании же монополий выгода от этого, главным образом, поступает в их пользу. Понижение стоимости производства, достигнутое промышленной тренировкой науки, не вызывает понижения цен: они продолжают оставаться на высоком уровне.

Наконец, существование союзов предпринимателей может очень увеличивать тот вред, который причиняет стране установление пошлин в превышенном размере. Как известно, установить самый размер пошлины — дело нелегкое; здесь часто могут быть и бывают ошибки. Если пошлины, что особенно часто наблюдается, устанавливаются в большем размере, чем необходимо для развития промышленности, то при свободе конкуренции внутри страны это большого вреда причинить не может. Пошлины в той части, в какой они превышают размеры необходимого покровительства, не будут оказывать никакого влияния на цены. Взаимное соперничество туземных производителей не позволит им повышать цены в той мере, в какой допускают это чрезмерно высокие пошлины. Иначе обстоит дело при существовании монополии. Картель или трест если только он обладает достаточной для этого силой, всегда постарается использовать всю пошлину и повысить цену на внутреннем рынке на всю. сумму этой пошлины.

Касаясь вопроса о том значении, которое могут иметь в международной торговле союзы предпринимателей, мы должны остановиться на [90] одном крайне важном и богатом разнообразными последствиями явлений, которое стоит в связи как с этими союзами, так и с таможенными пошлинами. Мы имеем в виду дешевые продажи за границу (dumping)¹⁸⁸.

В литературе, посвященной картелям и трестам, постоянно отмечается различие картельных цен на различных рынках. Это различие цен отнюдь не вызывается различиями в стоимости доставки товара от места производства к месту сбыта. Между стоимостью перевозки и ценами замечается иногда прямо обратное соотношение. Чем дальше от места производства, тем дешевле цена продукта¹⁸⁹. Особенно часто замечается различие цен на внутреннем и внешнем рынке. О6ъединенные в союзы предприятия обычно продают свои товары на внешнем рынке значительно дешевле, чем на внутреннем.

Такие дешевые продажи за границу существовали и до возникновения промышленных монополий. В то время они служили средством избавиться, хотя и по дешевой цене, от результатов перепроизводства¹⁹⁰. Применялись они также и для того, чтобы искусственной дешевизной привлечь покупателей и завоевать новые рынки.

Но все такие продажи имели тогда временный и случайный характер. При свободной конкуренции не может быть постоянного различия цен на различных рынках¹⁹¹. Ни один продавец не станет уступать своих товаров за дешевую цену, если он может получить более высокую цену на каком-нибудь другом рынке.

Иначе обстоит дело при монополии; здесь возможна множественность цен. Различие цен на различных рынках при существовании союза предпринимателей — вполне естественное явление. Дешевые продажи за границу и вообще даже всякое районирование цен промышленными монополиями имеет ту же теоретическую природу, как и построение железнодорожного тарифа по принципу платежеспособности груза. В основе этого лежит желание присвоить в свою пользу значительную часть того, что А. Маршалл назвал потребительским излишком или рентой (consumers surplus). Идеалом для монополиста было бы получение с каждого отдельного покупателя всего того, что он в крайнем случае готов был бы заплатить за товар, а это предполагает установление различных цен для различных покупателей¹⁹². Поэтому, даже если бы союз предпринимателей обладал полной монополией и на внутреннем, и на внешнем рынке, мы должны бы были ожидать установления различных цен. Однако, на практике это различие цен на внутреннем и на внешнем рынке объясняется в сущности тем, что положение объединенных предпринимателей, как продавцов, неодинаково на различных рынках. На том рынке, где между продавцами достигнуто соглашение, цена устанавливается на одном уровне, н на другом уровне она [91] устанавливается там, где приходится считаться с существованием конкуренции других производителей.

Так как большинство картелей и трестов, если может претендовать на господствующее положение, то только на внутреннем рынке, на внешних же рынках они встречаются с ожесточенной конкуренцией других производителей, часто также объединенных в подобные же союзы, то вполне понятно, что картели и тресты имеют две цены: высокую для внутреннего и низкую для внешнего рынка.

Пределом такого различия цен является стоимость обратной доставки товара из-за границы. Если доставка тонны чугуна из Англии в Германию обходится в 20 марок, то, при цене на германском рынке тонны чугуна в 65 марок, можно продавать в Англии чугун за 45 марок, но не ниже этого. Если бы немецкий картель вздумал продавать его в Англии по 40 марок, то стали бы ввозить обратно немецкий чугун из Англии. Купить немецкий чугун в Англии, уплатить пошлину и ввезти его обратно в Германию было бы выгоднее, чем покупать чугун на месте его производства¹⁹³. Опасность такого обратного ввоза заставляет союз предпринимателей остерегаться преступать эти пределы.

Так как в стоимость доставки из-за границы входят те пошлины, которые приходится уплачивать при ввозе, то чем выше эти пошлины в стране, тем дешевле на иностранных рынках может она продавать свои продукты. Между дешевыми продажами за границу и протекционизмом имеется тесная связь. Чем выше протекционизм, тем в больших размерах могут злоупотреблять союзы предпринимателей дешевыми продажами за границу.

Разбирая теоретическую природу практикуемых картелями дешевых продаж за границу, мы должны указать, что цена, по которой картели продают свои продукты на внешних ринках, не ограничена издержками производства этих товаров¹⁹⁴. Картели могут и в действительности иногда продают на внешних рынках по ценам, не покрывающим всех издержек производства.

Когда предприниматель рассчитывает минимум цены, по которой он с выгодой для себя может взять выполнение какого либо заказа, он руководится только величиной тех добавочных расходов, которые потребует выполнение данного заказа. Его интересуют только специальные издержки данной конкретной работы. Ниже этих специальных издержек (prime cost по терминологии Маршалла) он идти не может, но всякая цена, превышающая эти издержки, ему дает некоторую выгоду. По такой цене ему лучше взять заказ, чем совершенно от него отказаться. На внешнем рынке, где царит жестокая конкуренция, цена к опускается иногда до этого уровня.

Свободная конкуренция имеет тенденцию низводить до минимума доходность конкурирующих между собою предприятий. Приводит она к этому результату двояким путем: она или уменьшает цены, или создает ряд новых расходов, увеличивающих стоимость производства. Для предпринимателей и в том и в другом случае результат один, доход их низводится до минимума. В одном случае конкуренция понижает цену до уровня [92] издержек производства, в другом она искусственно поднимает издержки до уровня цены¹⁹⁵.

В первом случае целью картеля или треста является повышение цены. Для этого у него только одно средство — уменьшение предложения¹⁹⁶. Однако такое уменьшение предложения, если оно сопровождается сокращением производства, сопряжено с рядом неудобств, и прежде всего оно часто повышает стоимость единицы продукта¹⁹⁷.

И вот дешевые продажи за границу дают союзу предпринимателей возможность ограничить предложение на внутреннем рынке, не уменьшая в то же время размеров производства. Он получает, благодаря этому, двойную выгоду: с одной стороны, он получает монопольный доход от высоких цен на внутреннем рынке, а с другой стороны, пользуется экономией производства в крупных размерах.

Кроме этого, союз предпринимателей может иметь и ряд других второстепенных выгод от такого ограничения предложения на внутреннем рынке без сокращения общих размеров производства. В этом случае легче использовать благоприятную конъюнктуру на внутреннем рынке. Когда спрос на внутреннем рынке возрастает, то, увеличивая здесь предложение за счет продаж за границу, можно сейчас же использовать эту конъюнктуру. С другой стороны, в случае сокращения спроса, обусловленного, например, кризисом, картелю или тресту, имеющему уже дела с заграницей, легче сплавить туда избытки своего производства.

Затем, когда размеры производства союза предпринимателей превышают потребление внутреннего рынка, он лучше защищен против опасности появления конкурентов. Затрачивать капитал на борьбу с ним становится в этом случае в высшей степени рискованным предприятием. Картель или трест, имея большие запасы, всегда может выбросить на внутренний рынок большое количество товара, подорвать цену и уничтожить своего конкурента. Когда же его производство не превышает сбыта на внутреннем рынке, то ему для борьбы со своим конкурентом пришлось бы усиливать [93] производство, ставить новые машины, расширять фабричные помещения и т. д., а за это время предприятие, рискнувшее иступить в борьбу с картелем, могло бы успеть утвердиться на рынке и, завязав сношение с покупателями, обеспечить сбыт своим товарам.

Кроме этого можно привести и ряд других оснований для существования дешевых продаж заграницу, но и сказанного, думается нам, достаточно для того, чтобы иметь право рассматривать такие продажи, как постоянную составную часть политики промышленных монополий. Теоретически вполне возможно, что для союза предпринимателей будет выгодно постоянно продавать свои продукты за границей по цене, не окупающей всех издержек производства. Для них такие продажи могут явиться средством усилить свое господство на внутреннем рынке и увеличить свой монопольный доход.

Имея все это в виду, мы легко можем установить общую точку зрения на значение таких дешевых продаж для проблемы международной торговой политики. Так как промышленный протекционизм облегчает возможность злоупотребления дешевыми продажами заграницу, то в широком развитии таких продаж можно усматривать вредное последствие протекционизма. Эти дешевые продажи, усиливая союзы предпринимателей, увеличивают вредные последствия промышленных монополий. Удешевляя цену сырья на иностранных рынках, они затрудняют вывоз для тех предприятий, которые работают на этом материале, и искусственно поощряют ввоз этих продуктов из-за границы. Дешевый вывоз железа, стали и т. д. может повести к гибели машиностроения и других производств, перерабатывающих эти материалы. Таким образом, дешевые продажи за границу могут, в конечном итоге, повести к сокращению общих размеров производства в тех странах, которые осуществляют такие продажи.

Еще резче может проявиться такое действие там, куда направляется такой дешевый экспорт. Он может понести здесь к гибели вполне жизнеспособных предприятий и сокращению народного производства. Поэтому установление в этих странах таможенных пошлин исключительно для борьбы с таким дешевым импортом представляется нам теоретически вполне правильным. Однако, некоторые фритредеры находят возможным возражать и против такого рода пошлин и не потому, чтобы они усматривали особые трудности в правильном их применении на практике, а потому,.что они не видят вреда от такого дешевого ввоза. Право на такое заключение дает им их основной, уже отвергнутый нами, аргумент в пользу свободы торговли: свободный ввоз не может уменьшить общих размеров народного производства; уменьшая одну отрасль производства, он непременно увеличивает какую-нибудь другую. Ввоз дешевой стали, сокращая ее производство, является стимулом к развитию судостроения и т. д. Искусственно форсируя свой вывоз, синдикаты делают, в сущности, подарок той стране, куда направляется этот вывоз, и отказываться от такого подарка этой стране нет никакого основания¹⁹⁸.

Существование монопольных тенденции в современной промышленности имеет большое значение в международной торговой политике. В одних странах эта тенденция вызывает движение в пользу усиления протекционизма, как средства защиты от ненормально дешевого экспорта синдикатов, в других странах она вызывает обратное движение: создает течение в сторону ослабления протекционизма, как средства борьбы с злоупотреблениями синдикатов.

Аграрный протекционизм: аграрные пошлины налагают на население жертвы несравненно более тяжелые, чем промышленные пошлины, и в то же время не дают и тех выгод.—Покровительство земледелию уменьшает емкость страны относительно населения и понижает общий спрос на труд: оно сокращает в конечном итоге общие размеры народного производства. Поэтому к аграрному производству неприложимо все то, что дает возможность оправдывать применение в промышленности системы постоянной таможенной охраны.

[94] Если промышленные пошлины можно теоретически оправдывать даже в том случае, когда они вводятся не для временной поддержки молодой промышленности, а для постоянной охраны от иностранной конкуренции, то по отношению к аграрным пошлинам дело принимает иной характер.

Пошлины на продукты сельского хозяйства во многих отношениях приводят к иным результатам, нежели пошлины на продукты промышленности¹⁹⁹.

Прежде всего пошлины на предметы питания требуют несравненно более серьезных жертв со стороны населения. Так как потребность в пище мало эластична, а расходы на эту потребность при небольших доходах относительно очень велики, то всякое вздорожание, например, хлеба сильно затрагивает бюджеты рабочих и других малоимущих групп населения и требует сокращения удовлетворения других, более сжимаемых, потребностей. Пошлины на предметы питания, повышая их цены, ложатся тяжелым бременем на население. А так как доля расходов на пищу в общем бюджете растет с уменьшением этого бюджета, то можно сказать, что это бремя ложится всего тяжелее на тех, кто меньше всего имеет.

Таким образом, аграрные пошлины требуют обычно больших жертв со стороны населения, чем промышленные, а вдобавок к тому и выгоды, которые они приносят, нельзя признать такими существенными. Большинство аграрных пошлин даже в глазах своих защитников вовсе не имеют характера воспитательных пошлин. Они служат не для того, чтобы создать какие-нибудь новые, более производительные формы хозяйства, а для того, чтобы защитить менее производительные предприятия от конкуренции более производительных. Германское земледелие, говорит Поле²⁰⁰, не может выдержать конкуренции нашего или американского хлеба, главным образом, из-за своего интенсивного характера. Интенсивные формы хозяйства, в силу закона убывающей производительности последовательных затрат капитала и труда, могут существовать только при высоких ценах на хлеб, а потому ввоз дешевого хлеба стран экстенсивной культуры грозит гибелью интенсивному земледелию.

По мнению аграрных протекционистов, плотно заселенные страны интенсивного земледелия должны, устанавливая пошлины на хлеб, искусственно повышать его цену и, таким образом, сохранять от гибели свое [95] земледелие. Прежде, чем перейти к оценке народнохозяйственного значения такой искусственной охраны земледелия, посмотрим, действительно ли так велик вред от свободного ввоза хлеба из молодых стран.

Прежде всего, не надо упускать из вида, что не все сельскохозяйственные предприятия заинтересованы в установлении хлебных пошлин. В этих пошлинах заинтересованы только те хозяйства, которые являются продавцами зерновых хлебов, но далеко не все хозяйства занимаются этим. Многие не только не продают, но даже сами покупают эти продукты. Это, прежде всего, мелкие хозяйства, которым не хватает своего хлеба. Затем прикупают хлеб и зерновые корма те хозяйства, главным занятием которых является какая-нибудь другая сельскохозяйственная культура, например, разведение скота и продажа продуктов скотоводства.

Для этих хозяйств хлебные пошлины невыгодны и притом в двояком отношении. Вздорожание зерновых хлебов невыгодно им потому, что они являются покупателями этих продуктов, но, и как продавцы продуктов скотоводства, они заинтересованы в дешевых ценах на хлеб. Дешевые цены на хлеб — залог хорошего спроса на мясо; вздорожание хлеба, увеличивая общую сумму расходов на пищу, вынуждает малосостоятельные слои населения переходить на более простую пищу и отказывать себе в потреблении мяса и других продуктов скотоводства.

Что касается пошлин на продукты животноводства, то, конечно, эти хозяйства тоже заинтересованы в их установлении, как каждый производитель заинтересован в повышении цены своего товара. Однако, потребность в пошлинах здесь не так сильна, как в зерновых хозяйствах. Продукты животноводства хотя и являются в настоящее время объектами международного обмена, однако, далеко не в той мере, как зерновые хлеба. Отдаленная перевозка мяса, масла и т. д. требует особых затрат и приспособлений (устройство холодильников), и иногда бывает сопряжена с ухудшением качества продукта.

Таким образом, значительной группе сельскохозяйственных предприятий аграрный протекционизм приносит больше вреда, чем пользы. Посмотрим, насколько велик тот вред, который причиняет свободная торговля производству зерновых хлебов. О полной гибели этого производства, конечно, и речи быть не может. В Англии, стране, которая по своему островному положению более чем какая бы то ни было другая страна доступна иностранной конкуренции, производство пшеницы и при свободном ввозе достигает довольно внушительных размеров²⁰¹; при этом там применяется весьма интенсивная система хозяйства.

Таким образом, свободный ввоз хлеба грозит только сокращением размеров производства. В некоторых случаях, например, понижение цены по мнению Брентано, не грозят даже совершенно опасностью для интенсивных форм хозяйства²⁰². За последние десятилетия упали цены минеральных удобрений, понизилась благодаря лучшей организации хозяйства стоимость труда, удешевился кредит, уменьшилась чересполосица и т. д. Все это при тех же реальных затратах труда и капитала понизило для предпринимателя денежную стоимость этих затрат и сделало, по мнению [96] Брентано, экономически возможным ведение интенсивного хозяйства и при более низких ценах на хлеб.

Свободный ввоз хлеба может, конечно, причинить ущерб земледелию стран старой культуры, однако, в кругах аграрных протекционистов часто заметно стремление преувеличить размеры этого ущерба. Когда в их среде раздаются жалобы на губительные последствия падения хлебных цен, то они, как это не раз указывалось, очень часто смешивают интересы сельского хозяйства и интересы сельских хозяев, а интересы эти далеко не тождественны. Падение цены, не вредя нисколько сельскому хозяйству, не угрожая совершенно сокращением его размеров, может самым губительным образом отразиться на положении землевладельцев.

Для того, чтобы было экономически возможным существование системы хозяйства определенной интенсивности, необходимо, чтобы цена продукта покрывала затраты по эксплуатации и давала среднюю прибыль на эти затраты. Такая цена обусловливает возможность и делает необходимым существование хозяйства данной степени интенсивности. Если цена достигает этой высоты, то хозяйственный интерес заставит каждого владельца данной земли, если только он располагает необходимым капиталом, ввести непременно эту систему хозяйства²⁰³. Но такая цена не всегда удовлетворит отдельных землевладельцев. Для того, чтобы они признали цену для себя достаточной, она должна не только окупать затраты по эксплуатации, но и давать прибыль на капитал, который они затратили на покупку земли. Падение цены ниже такого уровня дает себя чувствовать, как утрата этой части их капитала. Когда земля обременена долгами, такое понижение цены грозит землевладельцу продажей его земли с молотка и полным разорением.

Поэтому вполне понятно, что когда, после долгого стояния на высоком уровне, хлебные цены начинают падать, из среды землевладельцев раздаются жалобы на тяжелое их положение. Действительно, одни из них приобрели землю по высокой цене в период высоких цен, другие обременили ее в это время высоким ипотечными долгами. Все эти лица попадают в очень тяжелое положение и считают себя в праве требовать помощи от государства в виде искусственного поддержания цен на прежнем уровне.

Такое требование их вполне понятно, но, конечно, вопрос другой, должно ли государство идти ему навстречу. Давая высокую цену за землю или обременяя ее большими долгами, эти лица рассчитывали, что цены будут продолжать стоять на высоком уровне; они не учли возможности их падения. Теперешние страдания этих землевладельцев — результат сделанной ими ошибки в хозяйственных расчетах, и, конечно, не задача государства и общества покрывать тот ущерб, который могут получить отдельные лица или общественные группы от того, что они не сумели учесть возможности изменения экономической конъюнктуры. Подобно тому, как владельцы отдельных промышленных предприятий, вложивших свои капиталы в дело, переставшее окупать себя, не могут требовать от государства, чтобы оно гарантировало им прежние доходы и возвращение [97] в целости их капиталов, точно так же и землевладельцы, страдающие от падения хлебных цен, не могут претендовать на государственную поддержку.

Когда падение цен имеет очень резкий и внезапный характер, тогда, для облегчения тяжести переходного времени, может оказаться необходимым, в интересах всего народного хозяйства, оказать им какую-нибудь временную помощь. Сельский хозяин, которому грозит внезапное разорение, легко может запустить свое хозяйство. Он перестанет производить необходимые мелиорации, не будет ни пополнять свои инвентарь, ни производить необходимого в нем ремонта. Поля зарастут сорными травами, строение и инвентарь придут в упадок. И много придется затратить вновь капитала и труда для того, чтобы снова привести в порядок такое запущенное имение. «Связанная с этим потеря капитала затрагивает все народное хозяйство в той же мере, как и отдельного сельского хозяина, а потому в интересах всего целого не допустить до этого»²⁰⁴.

Необходимостью облегчить землевладельцам тяжесть переходного состояния можно иногда оправдать установление временных пошлин на хлеб²⁰⁵, но для постоянной охраны их интересов трудно подыскать серьезные экономические основания. Многие защитники землевладельческих интересов вынуждены поэтому присоединять к своей аргументации и соображения неэкономического характера; они указывают, например, на большое политическое и социальное значение земельного дворянства²⁰⁶ и т. д.

При оценке аграрного протекционизма нужно различать те же два вопроса, как и при оценке промышленного. Необходимо выяснить, являются ли хлебные пошлины средством расширения общих размеров производства или же они приводят только к увеличению доходов одной группы населения за счет всего общества. Мы видели уже, что в земледелии еще больше, чем в промышленности, пошлины могут явиться только средством искусственного повышения доходов одной общественной группы²⁰⁷.

Посмотрим теперь, можно ли при помощи аграрных пошлин достигнуть увеличения общих размеров народного производства. Напомним, что в этом мы видели главное оправдание промышленного протекционизма в том случае, когда он выражается в искусственной охране мало жизнеспособных предприятий. Увеличение общих размеров производства, говорили мы, повышая спрос на труд, дает возможность лучше существовать в стране большему количеству людей.

Защиту аграрного протекционизма нельзя строить на этом аргументе. Таможенная охрана земледелия не увеличивает, а уменьшает размер населения, который может прокормиться в стране. Конечно, искусственное поощрение земледелия усиливает спрос на труд в сельском хозяйстве, но это увеличение покупается ценой сокращения спроса на труд в промышленности. Страна, отказывающаяся от ввоза дешевого хлеба, сокращает и свой промышленный экспорт. В силу необходимого соотношения между ввозом и вывозом, этого основного принципа международной торговли, сокращение ввоза должно влечь за собой и сокращение вывоза. Аграрный протекционизм, вызывая общую дороговизну и повышая ценность рабочих рук и сырья, затрудняет вывоз продуктов обрабатываемой промышленности, [98] а это приводит к сокращению ее размеров. Вызванное этим сокращение спроса на труд не может быть компенсировано расширением внутреннего рынка для продуктов промышленности и развитием земледелия. Оспаривать это — значит не видеть, каким могущественным средством повышения спроса на труд является развитие промышленного экспорта.

Страна, которая решает питаться только своим хлебом, конечно, не может вместить в своих пределах такого большого населения, как страна, которая, благодаря вывозу фабрикатов, получает возможность неограниченного подвоза дешевого хлеба из мест экстенсивного земледелия. Количество населения, которое может существовать в стране, зависит от площади той земли, которая служит для производства необходимых этому населению предметов питания, и от производительности этого земледелия. Аграрный протекционизм, затрудняя ввоз хлеба и вывоз фабрикатов, искусственно уменьшает размеры этой площади и, мало того, вызывая необходимость перехода к более интенсивной культуре, имеет тенденцию понизить производительность земледелия.

Подобно тому, как города, удовлетворяя потребность деревни в продуктах обрабатывающей промышленности, заставляют сельское население всей страны производить для себя предметы питания, точно также и отдельные страны, вывозя продукты промышленности, заставляют сельское население всех частей света производить для них хлеб и другие предметы питания. Если бы средневековые городские хозяйства последовательно провели политику современного аграрного протекционизма, то мы никогда бы не увидели образования крупных городов с их миллионным населением. И точно также образование таких плотно населенных государств, как Англия, Бельгия и т. д., было бы, если не невозможно, то, во всяком случае, в сильной степени затруднено, если бы эти государства ставили условием, чтобы все их население кормилось своим хлебом, а таков, в сущности, идеал аграрных протекционистов.

Самый авторитетный защитник аграрного протекционизма в Германии, Адольф Вагнер, признает, что эта система таможенной политики вызывает необходимость уменьшения прироста населения, но как раз в создании такого тормоза для роста населения он и усматривает главное значение аграрных пошлин. Рост городов и промышленного экспорта ускоряет прирост населения и создает «относительное» перенаселение.

Не входя в оценку вопроса, желательно ли с экономической точки зрения замедление прироста населения²⁰⁸, укажем только на то, что аграрный протекционизм является плохим средством для этого. Он приводит не к повышению, а к понижению общей производительности народного труда, а потому, если проведение этой политики действительно сократит население, то, вызывая уменьшение народного богатства, это не уничтожит опасности того «относительного» перенаселения, о котором говорит Вагнер.

Таким образом, аграрный протекционизм, отягощая малоимущие классы, не увеличивает народного производства и богатства. Все это готовы признать и некоторые защитники этой политики; свое доказательство необходимости таможенной охраны земледелия они строят на иных аргументах: 1) Промышленные страны, говорят они, не могут рассчитывать, что в будущем им так же легко будет ввозить хлеб из земледельческих [99] стран, как в настоящее время; 2) развитие промышленного экспорта, по их мнению, само по себе грозит большой опасностью в народно-хозяйственном отношении.

Посмотрим, какое значение имеет их первый аргумент. Опасность на которую они указывают, безусловно существует. Конечно, трудно с уверенностью рассчитывать на такое же обильное в будущем предложение дешевого хлеба, как и в настоящее время²⁰⁹. Развитие в земледельческих странах промышленности уничтожает для них необходимость хлебного вывоза, который до этого являлся средством приобретения ими продуктов промышленности; поэтому вывоз хлеба из этих стран может сократиться; и вероятность этого еще увеличивается тем, что, благодаря развитию промышленности, возрастает внутренний спрос на продукты сельского хозяйства²¹⁰ .

Дитцель, критикуя это утверждение аграрных протекционистов, указывает на обилие на земном шаре свободной земли и на возможность сильного повышения продуктивности земледелия²¹¹, однако, этому факту нельзя придавать решающего значения. Земледельческие страны могут найти для себя выгодным сократить вывоз продуктов сельского хозяйства даже в том случае, когда еще много будет оставаться свободной земли. Если для труда и капитала этих стран откроется какое-нибудь иное более доходное занятие, то они перестанут производить для экспорта продукты сельского хозяйства. Таким занятием может явиться промышленность а потому, как правильно указал Поле, обилие свободной земли на земном шаре не устраняет еще опасности затруднения подвоза хлеба в промышленные страны.

Можно спорить о том, как близка эта опасность, но что при современном приросте населения такая опасность существует, в этом трудно сомневаться. Однако, такое признание мало поможет делу аграрных протекционистов. Указывая на возможность затруднения подвоза хлеба в будущем, они требуют установления таможенных пошлин уже в настоящем. Но разве необходимо уже теперь принимать меры для предотвращения этой будущей опасности?

Аграрные протекционисты грозят, что в противном случае сокращение экспорта может застать врасплох. Уменьшение подвоза хлеба наступит по представлению некоторых из них (Oldenberg), внезапно, как удар грома при ясном небе, и горе той стране, которая окажется к этому неподготовленной²¹².

Такое представление о какой-то внезапной катастрофе, как показал Дитцель, совершенно неправильно. Если затруднение ввоза хлеба должно наступить, то оно будет проявлять свое действие постепенно, и у страны, [100] которой грозит такая опасность, всегда будет достаточно временя для того, чтобы к ней, насколько возможно, приспособиться. Та же страна, которая уже теперь решает отказаться от ввоза дешевого хлеба, поступает подобно тому человеку, который, зная, что в будущем ему грозит уменьшение его дохода наполовину, уже теперь добровольно отказывается от получения этой половины своего дохода.

Большое значение имеет указание на опасность ввоза хлеба в военном отношении. Страна, отрезанная от необходимого ей подвоза хлеба, может быть вынуждена раньше капитулировать перед врагом. Так как «безопасность страны важнее ее богатства» (Ад. Смит), то, конечно, из военно-стратегических соображений можно признать необходимым установление хлебных пошлин. Те жертвы, которые здесь будет нести население, будут иметь такой же характер, как жертвы, вызнанные расходами на постройку крепостей, создание флота, вооружение войска и т.д. Оценки эти жертвы подлежат, главным образом, с точки зрения их военно-стратегической целесообразности, и, конечно, задачей экономической теории не может являться выяснение того, необходима ли, в интересах военной обороны, искусственная поддержка земледелия, или того же самого можно достигнуть какими-нибудь иными, более дешевыми, средствами. Поэтому в нашем теоретическом исследовании мы можем вопрос о военно-стратегическом значении аграрного протекционизма оставить без рассмотрения.

Перейдем теперь к последнему аргументу аграрных протекционистов. Кроме всего, уже разобранного нами, опасность «гипертрофии» промышленного развития заключается, по их мнению, еще и в том, что это развитие приводит к усилению значения внешнего рынка. Нет основания, говорят они, радоваться росту промышленного экспорта: этот экспорт втягивает страну в международную конкуренцию и заставляет ее испытывать все тяжелые последствия этого. Они с ужасом смотрят на усиление международного разделения труда и рост мирового хозяйства; их идеалом является увеличение экономической самостоятельности страны. Не говоря уже об утопичности такого идеала, мы должны указать, что аграрные протекционисты в своем превознесении выгод внутреннего рынка многое упускают из вида²¹³.

Конечно, в стране, которая китайской стеной ограждена в своей экономической жизни от заграницы, менее болезненно отражаются различные потрясения, международной политической и экономической жизни; меньше страдает она в случае войны, не находят в ней отклика и кризисы, наступившие в других странах. Но зато эта же самая замкнутость и обособленность страны может явиться источников больших потрясений.

Важной причиной колебания спроса на продукты промышленности являются не поддающиеся учету колебания сельскохозяйственного производства. Неурожай хлебов, сокращая доходы сельского населения и увеличивая расходы на пищу всего населения, внезапно уменьшает спрос на продукты промышленности. Это может создать общую неблагоприятную конъюнктуру. Так как неурожай в одной какой-нибудь стране более вероятен, чем одновременный недобор хлеба на всем земном шаре, то в стране, намеренно отказавшейся от промышленного экспорта и вынужденной поэтому питаться только своим хлебом, резче и чаще сказывается действие этих стихийных причин нарушения нормального хода экономической жизни. Таким образом, аграрный протекционизм вызывает две противоположные [101] тенденции; какая из них должна перевешивать, трудно сказать. Во всяком случае, нельзя признать доказанным, что аграрный протекционизм и усиление внутреннего рынка увеличивают устойчивость хозяйства.

Если относительно этого утверждения аграрных протекционистов нужно сказать, что оно недостаточно обосновано, то относительно другой части их утверждения, сводящейся к тому, что развитие промышленного экспорта сопряжено непременно с понижением заработной платы и усилением эксплуатации рабочего класса, можно сказать, что оно совершенно неправильно. Развитие промышленного экспорта будет приводить к такому результату только тогда, когда ухудшатся для этих стран условия приобретения ими хлеба. Если в будущем сократится предложение хлеба, и цены его пойдут в гору, тогда, конечно, промышленные страны, чтобы обеспечить себе достаточно хлеба, вынуждены будут во что бы то ни стало форсировать свой вывоз и привлекать покупателей ненормальной дешевизной своих товаров.

То, что перед войной отдельные страны встречали большие затруднения в сбыте своих товаров, объяснялось, главным образом, тем, что эти страны не успели еще приспособиться к изменившимся потребностям мирового рынка. На мировом рынке недавно появились новые конкуренты, а это вызвало необходимость перегруппировки мирового производства между отдельными странами. Такая перегруппировка еще не успела осуществиться²¹⁴, и этим в значительной степени обусловливались жалобы на тяжесть международной конкуренции и ожесточенный ее характер.

Пока в земледельческих странах есть избыток хлеба, до тех пор будет и спрос на продукты промышленности; до тех пор нет основания опасаться, что развитие промышленного экспорта явится причиной ухудшения положения рабочих. Действие это скорее обратное, развитие промышленности усиливает спрос на труд, а потому не уменьшает, а увеличивает заработную плату. Не «гипертрофия» промышленности, а скорее уже аграрный протекционизм имеет тенденцию ухудшать положение рабочего класса. Такой протекционизм, не говоря уже об удорожании жизни, уменьшает как общий спрос на труд (понижение емкости страны относительно населения), так и предельную его производительность (рост интенсивных форм земледелия). Таким образом, аграрный протекционизм изменяет в неблагоприятную для рабочих сторону оба этих важных фактора заработной платы.

ГЛАВА VI
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ВНЕШНЕТОРГОВОЙ ПОЛИТИКИ

Практика внешнеторговой политики во многом не соответствует теории.—Объясняется это или тем, что к экономической политике примешиваются политические цели, или тем, что преобладание здесь получают частные интересы.—Экономическое невежество тех, кто фактически направляет торговую политику, является другой причиной того, почему отдельные практические мероприятия нередко стоят в вопиющем противоречии с принципами экономической науки.

Нигде, пожалуй, не заметно столь резкого расхождения между теорией и практикой, как в вопросах внешней торговой политики. Современная [102] торговая политика мало соответствует тем принципам, которые выдвигает теория внешней торговли. И это несоответствие между теорией и практикой. между наукой и жизнью, не сглаживается, а, пожалуй, даже усиливается.

Уже в середине прошлого века во многих странах ощущалась некоторая гипертрофия таможенной охраны; в пятидесятые и шестидесятые годы началось поэтому повсеместное понижение таможенных тарифов. Однако, вскоре эти тарифы снова были повышены, и с семидесятых годов началась эпоха усиленного протекционизма. Экономическая наука в общем отнеслась к этому увлечению протекционизмом весьма критически, но, несмотря на это, одно государство за другим повышало свои таможенные ставки и распространяло покровительство на все новые и новые отрасли производства. Даже в такой стране, как Англия, в последнее время начали заметно колебаться устои свободной торговли. Войнa не остановила этого процесса и даже усилила в руководящих кругах современного общества враждебное к свободе торговли настроение. В нашей науке, как мы видели выше, нет принципиального отрицания протекционизма, но те формы, которые он принимает на практике, научно не могут быть обоснованы.

Вполне понятно, что конкретная торговая политика не может быть втиснута в абстрактные схемы экономической теории. Известного несоответствия между наукой и жизнью, между теорией и практикой надо ожидать а priori, и прежде всего потому, что конкретная торговая политика складывается под влиянием не одних экономических моментов. Она стоит в самой тесной связи с общей политикой. «Торговая политика, согласно удачному определению Филипповича²¹⁵, есть собирание экономических сил такого общежития, которое желает осуществлять себя, как политическое единство». И в значительной степени от того, какие политические задачи оно себе ставит, зависит и направление торговой политики. Например, в 1834 г. Пруссия ввела покровительственный тариф несмотря на то, что ей, как стране аграрного экспорта, экономически было бы более выгодно сохранить прежнюю фритредерскую политику. Она перешла к протекционизму ради того, чтобы включить в возглавляемый ею таможенный союз государства Южной Германии. Здесь экономические интересы сознательно были принесены в жертву политическим целям. Нечто подобное по замыслу, как мы видели выше, лежало в основе проекта тарифной реформы Джозефа Чемберлена. Опасаясь политического распада Британской Империи, Чемберлен возымел намерение укрепить таможенным соглашением с колониями политическое могущество Англии. И точно также не одни экономические аргументы понудили Бисмарка решительно вступить на путь покровительства земледелию.

Но есть и другие менее уважительные основания для расхождения теории и практики. Причиной этого является несомненно то, что на практике над интересами всего общественного целого нередко получают преобладание частные интересы отдельных хозяйственных групп. Это во первых, а во вторых, наша наука не пользуется еще должным признанием и авторитетом в руководящих и делающих политику кругах современного общества. В лечении наших болезней прежний знахарь давно уже уступил место научно образованному врачу, но в хозяйственной жизни еще не принято подчиняться велениям науки. Здесь каждый мнит себя знатоком. В глазах практического политика изучение законов хозяйственной [103] жизни излишняя роскошь; для разрешения важнейших экономических проблем достаточно одного здравого смысла и, в лучшем случае, практического опыта в одной какой-нибудь узкой сфере хозяйственной деятельности.

Благодаря такому пренебрежению к нашей науке, ложные идеи и превратные представления могут получать широкое распространение и делаться лозунгами практической политики. Примером может служить пристрастие широкой публики к благоприятному торговому балансу. Несмотря на то, что уже давно ученые твердят о том, что выгода внешней торговли заключается во ввозе товаров из-за границы, широкая публика и на Западе и у нас в России убеждена в том, что вывоз благо, а заграничный ввоз — зло, а потому надо во внешней торговле стремиться к так называемому благоприятному балансу. «Мы должны, откровенно заявлял, например, один из дореволюционных политиков, следовать заветам гениального меркантилиста Ивана Тихоновича Посошкова и, ограничивая ввоз только самым необходимым, довести до максимума наш вывоз».

Однако, не одно экономическое невежество повинно в широком распространении этого давно опровергнутого предрассудка меркантилизма. Распространение этого предрассудка весьма на руку тем, чья частная выгода заключается в уменьшении заграничного ввоза. Тем, кто боится конкуренции и претендует на государственную поддержку, весьма подходит такая теория, которая считает, что необходимо все, что возможно, производить дома и как можно меньше ввозить из заграницы. В наш век нельзя открыто во имя личной выгоды добиваться той или иной льготы или субсидии; надо требовать или делать вид, что требуешь этого во имя общего блага. Современные научные представления о задачах внешней торговли мало для этой цели пригодны. Поэтому мы и видим, что «практические политики» высокомерно отбрасывают учения современной науки и реставрируют старую, давно в науке сданную в архив, теорию меркантилизма. Эта теория придает их домогательствам видимость общенародной потребности и облегчает общественное признание частным интересам тех, кто страдает от конкуренции заграничного ввоза.

Конечно, было бы наивно думать, что все зло в торговой политике происходит от игнорирования экономической науки. Практические мероприятия в этой области обычно не выводятся из заранее предначертанного плана, а складываются в результате борьбы отдельных частных интересов и нередко представляют чисто случайный компромисс этих интересов. Но все же я думаю, что большее со стороны практических политиков внимание к тому, чему учит наша наука, сыграло бы полезную роль в деле рационализации внешней торговой политики. Конечно, Англия ввела свободу торговли не потому, что это проповедовала классическая школа; в свободе торговли оказались лично заинтересованными политически могущественные промышленные классы. Но широкая популярность и авторитет ученых классической школы несомненно содействовали и облегчали проведение этой реформы.

Существует ошибочный, но весьма распространенный взгляд, что свобода торговли это политика охраны потребления, протекционизм — политика охраны производства. Основная контроверза торговой политики сводится таким образом к противоположности интересов производителей и потребителей. Действительно, среди так называемых производителей обычно имеется презумпция в пользу протекционизма. Это вполне понятно. Протекционизм оказывает свое первое и прямое действие на цены; таможенные пошлины повышают цены, а это всегда желательно для [104] производителя. Что же касается того, что протекционизм уменьшает покупательную способность и ухудшает производство, то все это ускользает от поверхностного наблюдателя. Это сказывается не прямо, не сейчас, и не непременно в той отрасли, которая получает таможенную охрану. Повышение цены и оживление получающего покровительство производства всем бросается в глаза, а ущерб, который от этого получается, распылен, а потому и мало заметен. Кто не привык к углубленному анализу, тот и не может понять, что интересы производства и протекционизм далеко не одно и тоже.

На практике таможенная политика обычно делается, следующим образом. А, добиваясь таможенных пошлин, которые дают ему, может быть, временную, но весьма осязательную выгоду, заручается содействием В, взамен поддержки подобного же домогательства с его стороны. Таким образом создается молчаливый сговор частных интересов, который и приводит все к большему и большему ограничению свободы торговли. Возникает огульный протекционизм я солидарное покровительство всем интересам. Непосредственно для широкой публики понятно только то, что такие меры противоречат интересам потребления, но в практической политике эти интересы обычно не играют решающей роли; они не так активны, как интересы производителей. И для этого имеется особое психологическое основание²¹⁶.

Потребитель, обычно, мало заинтересован в цене каждого отдельного товара. У потребителя нет такого концентрированного интереса к отдельной цене, как у продавца — производителя. Для сахарозаводчика, например, вздорожание сахара на копейку означает громадное приращение прибыли, но потребителя сахара это сравнительно мало затрагивает. Кроме сахара он покупает десятки других товаров, поэтому увеличение расхода на сахар сравнительно мало затрагивает и его бюджет и его благосостояние. Этим и объясняется некоторая инертность потребителя в особенности, если ее сравнить с той энергией, какую проявляют производители, добиваясь повышения цены своего продукта. Разве можно психологически ожидать, чтобы больные развивали такую же энергию из-за цены касторового масла или брома, какую готовы проявить производители этих медикаментов! Этим в значительной мере объясняется то, почему на практике со столь малой активностью проявляют себя потребительские интересы.

Кроме Англии почти все государства продолжают сохранять высоко покровительственные тарифы. Такое упорство в протекционизме в Соединенных Штатах объясняется засильем частных интересов, но преимуществу, а на континенте Европы в Германии или Франции тем, что в таможенной политике этих стран получила преобладание политическая идея хозяйственного самодовления.

До войны в Англии совершенно не было покровительственных пошлин. Правда, ввоз некоторых товаров был обложен пошлинами, но эти немногие пошлины преследовали исключительно фискальные цели. Это была страна почти полной свободы торговли. После войны Англия несколько отступила от этого принципа; в силу «акта об охране промышленности» было установлено [105] покровительство ряду отдельных производств и введены пошлины с предметов так называемого бросового ввоза (dumping). Но, как показывают последние выборы, которые повели к разгрому протекционистов, это, невидимому, только временный зигзаг в сторону, а не отказ от пути свободной торговли.

Свобода торговли была установлена в Англии в середине прошлого века, но агитация в пользу нее была начата немедленно по окончании наполеоновских войн. Как известно, эта агитация шла под флагом отмены хлебных законов. После войны, ради охраны земледелия, были установлены высокие пошлины на ввоз хлеба; в тех случаях, когда внутренние цены пшеницы были ниже 80 шиллингов, хлеб даже вовсе был запрещен ко ввозу. Такая политика противоречила интересам большинства населения. В это время только треть населения была занята в сельском хозяйстве, остальные же две трети были заинтересованы в преуспеянии промышленности и торговли.

Английская промышленность в то время страдала от недостатка сбыта. Высокие цены на хлеб и дороговизна жизни уменьшали покупательную способность внутреннего рынка, а заграницей английские товары не находили сбыта. Тогда, говорит Брентано²¹⁷, английские промышленники заявили: «кто хочет продавать, тот должен и покупать. Народы континента не станут брать продукты нашей промышленности, если мы не станем покупать того, что они имеют для продажи. Фабрикаты мы производим дешевле, поэтому в обмен на продукты наших фабрик они могут дать нам только свое сырье. Пусть будет так, возьмем их хлеб за наши фабрикаты». Это заставило английских промышленников стать во главе движения за отмену хлебных законов. В 1850 г. был допущен свободный ввоз хлеба, а вскоре вслед за этим были сняты и все остальные покровительственные пошлины.

Совершенно в ином направлении шло развитие в других странах. За исключением Англии торговая политика всех стран получила резко охранительный характер. Те пошлины, которые были введены только как временная мера содействия молодой промышленности, продолжали существовать и там, где не могло быть и речи о временных затруднениях молодой, еще не окрепшей, промышленности. К тому же самое широкое распространение получили аграрные пошлины, которые по самой своей природе не имеют ничего общего с воспитательным протекционизмом Листа. Протекционизм стал средством постоянной охраны от заграничной конкуренции.

Если взять, например, экономическую историю Соединенных Штатов, то воспитательный протекционизм в духе Листа закончил свое дело к тридцатым годам прошлого столетия. Основные отрасли американской промышленности к этому времени настолько уже окрепли, что ни о какой юношеской слабости американской промышленности не могло быть и речи. С этого времени даже сами протекционисты начали приводить в обоснование своих предложении аргументы иного порядка.

Несмотря на явное отсутствие серьезных народнохозяйственных оснований, таможенный тариф Соединенных Штатов продолжает, однако, сохранять резко выраженный протекционный характер. Такое упорство в протекционизме объясняется, главным образом тем, что в таможенной политике Соединенных Штатов царит частнохозяйственное засилие²¹⁸. Таможенные пошлины вводятся там не потому, что этого требуют [106] объективно взвешенные интересы всего хозяйственного целого, а потому, что на них настаивали отдельные штаты или общественные группы; даже отдельные лица иногда имели возможность влиять в своих интересах на таможенную политику. Правительство Соединенных Штатов весьма таровато на всевозможные таможенные подачки. Благодаря этому, таможенное покровительство получило весьма широкую сферу применения. Таможенный тариф Соединенных Штатов знает пошлины не только на фабрикаты, но и на различные виды сырья. До 1913 г. существовала, например, пошлина на железную руду, а в новом тарифе 1922 г. была установлена высокая пошлина на марганцевую и некоторые другие руды, Имеется пошлина на шерсть, сахар, льняное семя и другие продукты. Наряду с промышленностью таможенная охрана распространяется и на сельское хозяйство. Страна огромного хлебного экспорта имеет высокие пошлины на зерновые хлеба. В этих пошлинах оказались заинтересованными некоторые западные Штаты, которые иногда ощущают конкуренцию канадской пшеницы. Чтобы ослабить оппозицию этих штатов в высоко покровительственном тарифе Мак-Кинли были введены высокие пошлины на хлеб. Правящая партия покупала этим подарком западным Штатам поддержку своему проекту высокого покровительства промышленности.

Такой путь взаимных подачек характерен для таможенной истории не одних Соединенных Штатов, но в этой стране он проявляется с особой яркостью. История ныне действующего тарифа (1922 г.) дает новое этому подтверждение. Накануне воины, в 1913 году Соединенные Штаты сделали довольно решительный шаг в сторону ослабления протекционизма. Многие пошлины были понижены и значительно расширен список свободных ко ввозу товаров. Конечно, во многих случаях эти таможенные послабления не могли иметь реального значения. Так, например, для многих продуктов железоделательной и машиностроительной промышленности уменьшение пошлин не могло совершенно грозить усилением ввоза. Америка сама вывозила эти продукты, ей и при полной свободе торговли не угрожала иностранная конкуренция.

Но в отношении других производств таможенные льготы либерального тарифа 1913 года могли иметь далеко идущие последствия. Особенное значение имело снятие пошлины на шерсть и понижение пошлин на шерстяные и бумажные ткани. Здесь можно было бы рассчитывать на значительное увеличение ввоза, по крайней мере, высших сортов бумажных и шерстяных тканей. Также не безразлично для производителей было и понижение пошлин на сахар-сырец²¹⁹. В общем и целом, тариф 1913 года был весьма либерален, и некоторые даже весьма осторожные исследователи усматривали в нем начало новой эпохи таможенной истории Соединенных Штатов. Однако началась война. Как всегда бывает, она пробудила националистические чувства и под свежим впечатлением тех неудобств, которые причиняло внезапное сокращение ввоза европейских товаров, получила широкие симпатии идея освобождения от заграничной зависимости. Одно это обстоятельство создавало благоприятную почву для усиления таможенного протекционизма. Но был и еще один для этого повод. В 1920 году в Соединенных Штатах наступил жестокий кризис. Цены на пшеницу, кукурузу, мясо и хлопок сразу понизились в два и даже в три раза по сравнению с ценами довоенного времени. Не понимая истинной причины этой революции цен, фермеры и представители их интересов ухватились за таможенные пошлины. По их настояниям в 1921 году [107] был издан «Акт крайней необходимости» (Emergemcy act), в силу которого временно, сначала только на шесть месяцев, были установлены высокие пошлины на пшеницу, кукурузу, мясо, сахар и шерсть.

Этот закон, конечно, не остановил падения цен, но, как указывает Тауссиг²²⁰, он сыграл очень важную роль в определении характера будущего таможенного тарифа. «Представители аграрных штатов сами предались политике высокого, даже немилосердного (ruthless) протекционизма. От промышленных групп и других штатов они получили все, что желали, своего рода carte blanche, на установление любых пошлин для своих продуктов. Когда же дело дошло до пошлин на продукты промышленности, то они уже не могли, как то было в 1909 г., возражать против тех пошлин, которые казались обременительными для потребителей».

Таким образом, получился своего рода невольный союз представителей промышленности и сельского хозяйства и был установлен такой таможенный тариф, который по своему покровительственному характеру не уступает самым высоким тарифам прежнего времени. Несмотря на то, что протекционизм потерял уже экономический смысл своего существования, он продолжает существовать в угоду частным интересам.

Таможенная политика двух других стран высокого протекционизма, Франции и Германии, характерна в другом отношении. Как и в Соединенных Штатах, здесь многие пошлины имеют только частнохозяйственное оправдание. Германия, например, имела высокие пошлины даже на те продукты, которые она сама вывозит в широком масштабе за границу. Здесь, очевидно, нет никакой нужды в таможенной охране. Те производства, которые в состоянии работать на мировой рынок, могли бы и на внутреннем рынке свободно противостоять конкуренции. И если представители этих производств все же домогаются высоких пошлин, то цель их в сущности та, чтобы использовать эти пошлины для повышения цен внутри страны над уровнем цен мирового рынка. В результате этого, продукты внутри страны продаются дороже, чем за границей. Как известно, многие немецкие фабрикаты и были значительно дешевле за границей, чем в Германии. Такие дешевые продажи за границу давали повод постоянно обвинять немецкие фабрики в недобросовестной конкуренции и создавали враждебную Германии атмосферу в других странах.

И во Франции и в Германии частные интересы сильно влияли на направление таможенной политики, но не в этом характерная черта протекционизма этих стран. Эту характерную черту составляло подчинение таможенной политики политической идее хозяйственного самодовления страны. Вся внешнеторговая политика этих стран была проникнута стремлением к самостоятельности. Добиваясь независимости в снабжении населения основными предметами питания, они ввели усиленное покровительство сельскому хозяйству, а для получения сырья вступили на путь расширения своих колониальных владений.

Это стремление к экономической самостоятельности, по мнению некоторых немецких исследователей, было навязано Англией. Англия, действительно, в одном существенном пункте не завершила своей политики свободы торговля. Она отменила пошлины и навигационные акты, признала в своих колониях принцип открытых дверей, но не последовала совету Кобдена, не провозгласила принципа свободы морей, и оставила за собой право блокады и захвата торговых судов. Благодаря этому морская торговля континентальных стран легко становилась под угрозу внезапного [108] и насильственного перерыва, и это давало опору стремлению к хозяйственной самостоятельности. Выше, при оценке системы аграрного протекционизма, я выражал сомнения в правильности того экономического обоснования, которое выдвигают ее сторонники. Но в сущности в таком обосновании эта система и не нуждается, ибо она преследовала не чисто экономические, а политические и военно-стратегические задачи. Не учитывая политических задач и устремлений довоенной Германии, мы никогда не поймем таможенной политики этой страны.

Не обособление, а увеличение связи с мировым хозяйством должно являться задачей советской политики.—Этого требуют не только интересы нашего сельского хозяйства, но и интересы нашей промышленности.—Необходимое таможенное покровительство нашей промышленности должно иметь не сплошной, а выборочный характер.

По размерам внешних торговых оборотов на душу населения Россия занимает последнее место среди европейских государств. Конечно, в нашей республике внешняя торговля должна иметь значительно более скромное место, чем в Англии, Голландии или Германии. Громадные расстояния затрудняют проникновение заграничных товаров внутрь страны, а большое население уменьшает излишки продовольствия и заставляет нас стремиться самим перерабатывать наше сырье.

Накануне войны начала быстро усиливаться наша связь с мировым хозяйством. Если сопоставить обороты внешней торговли в 1900 и 1913 гг., то мы увидим, что Россия по быстроте роста внешних торговых сношений стоит среди Европейских государств после Румынии на первом месте. По темпу роста внешней торговли даже Германия и Соединенные Штаты от нас отставали. Обороты германской торговли за это время возросли на 104%, а наша торговля увеличилась на 115%.

Не мешает отметить, что этот быстрый рост проявился в обстановке торговой политики, мало для этого благоприятной. Вся наша дореволюционная политика была пропитана стремлением сжать по возможности наш ввоз и, несмотря на это, особенно интенсивно возрастал как раз ввоз товаров из заграницы. За этот период он увеличился сильнее вывоза.

Это развитие шло, главным образом, за счет Германии, которая приобретала все большее значение в нашем товарообороте.

[109] В последние годы Германия играла совершенно исключительную роль в деле снабжения нашего рынка товарами. Почти половину заграничных товаров мы покупали или в Германии или через Германию. По отношению к отдельным товарам это «немецкое засилие» было значительно выше²²¹.

Мы так много покупали у Германии потому, что ни у кого другого нельзя было так дешево и удобно купить, как у этого ближайшего нашего соседа. Не козни немецкие или промахи нашей дореволюционной торговой политики, а действительное торговое превосходство Германии создавали это «германское засилие» на русском рынке. В этом убеждает нас то. что подобное внедрение немецких товаров происходило повсеместно. Нет ни одной европейской страны, которая бы не увеличивала за последние годы свои закупки в Германии.

Германский ввоз в % к ценности всего ввоза²²²

Итак, перед войной шел быстрый процесс внедрения России в мировое хозяйство и в то же время усиления экономической связи с Германией. Теперь, после войны, есть много условий благоприятствующих такому же развитию. Мировое хозяйство нуждается в нас и мы нуждаемся в мировом хозяйстве. Теперь мы даже более чем до войны заинтересованы в усилении связей с мировым хозяйством.

Ослабление экономической мощи современного города и упадок промышленности, отделение окраин и утрата таких промышленных центров, как Лодзь, псе это относительно усиливает значение внешнего рынка. Мы должны связаться с заграницей не только ради того, чтобы за счет ее более богатых ресурсов заполнить прорехи в нашем хозяйстве, но, главным образом, для того, чтобы обеспечить хороший сбыт продуктам нашего сельского хозяйства. Чтобы возродить культуру льна и конопли, чтобы оживить сибирское маслоделие или побудить крестьянина Юго-Востока увеличить посевы пшеницы или кормового ячменя, для этого нужно создать хороший рынок для нашего сельского хозяйства. Наш ослабевший город на это неспособен, приходится поэтому за счет внешнего рынка возрождать наше сельское хозяйство.

[110} Итак, восстановление сельского.хозяйства требует усиления связен с заграницей, но это не противоречит и правильно понимаемым интересам нашей промышленности. Нередко можно слышать, что в интересах нашей промышленности было бы полное прекращение ввоза к нам заграничных фабрикатов. Это, конечно, неверно. Промышленное развитие не может и не должно идти одновременно по всем направлениям. Это означало бы распыление по мелочам наших средств, особенно опасное в условиях современного оскудения нашей страны. Мы не можем производить всего дома, этой роскоши не позволяет себе ни одна страна в мире. Мы видели выше, что и Германия и Англия много изделий и фабрикатов ввозили из-за границы, то же имело место и в Соединенных Штатах. А тем более это необходимо для нас с нашими ограниченными ресурсами. Не надо упускать из виду, что, форсируя, например, производство фармацевтических препаратов или автомобилей, мы делаем это непременно за счет тех средств, которые могли бы пойти на иную, может быть, более нам посильную задачу.

Итак, мы заинтересованы в усилении вывоза и ввоза из-за границы. Но есть ли благоприятные для этого возможности. Я думаю, в общем, современная конъюнктура для этого благоприятна. Что касается главнейшей статьи нашего экспорта, экспорта зерновых хлебов, то по-видимому мы входим в полосу высоких цен на хлеб на мировом рынке. Те, кто отстаивает противоположную точку зрения, обычно ссылаются на перспективы орошения засушливых земель Дальнего Запада, на лучшее использование земельных ресурсов Канады или Аргентины и тому подобные аргументы.

Я совершенно с ними согласен: технически возможно значительно увеличить хлебную продукцию Америки²²⁴, но, спрашивается, будет ли это экономически необходимо. Перед войной многие указывали на то, что в Соединенные Штатах производство хлебов и продуктов животноводства не поспевало за расширением потребности в этих продуктах²²⁵. Правда, за время войны сильно увеличился вывоз хлебов из Соединенных Штатов, но причиной здесь были голодные хлебные цены, которые сильно стимулировали вывоз.

Когда эти голодные цены падут, а появление России на мировом рынке должно оказать также действие, то американский фермер вновь потеряет интерес к экспорту и обратит усиленное внимание на снабжение внутреннего рынка. Весьма показательна в этом отношении эволюция внешней торговли Соединенных Штатов мясными продуктами. В 1913 г. ввоз этих продуктов превзошел вывоз; так продолжалось до 1916 года, когда высокие цены создали вновь перевес вывоза. Но в 1920 г. Соединенные Штаты вновь начали больше ввозить, чем вывозить мясных продуктов. Такая же судьба ожидает и их хлебную торговлю.

Совершенно прав был немецкий экономист Поле²²⁶, когда указывал на то, что опасность для европейских потребителей привозного хлеба состоит не в том, что теперешние житницы Западной Европы не в силах [111] будут произвести достаточное количество хлеба, а в том, что у них не будет расчета заниматься этим.

Вместо того, чтобы работать на вывоз, они начнут развивать у себя промышленность. По этому пути уже давно идут Соединенные Штаты, надо думать, что и Канада может пойти по этой же дороге. Страна эта быстро индустриализируется, она имеет ряд благоприятных для этого условий. Она богата углем и рудой²²⁷ и с успехом привлекает к себе иностранные капиталы²²⁸.

Весьма в этом отношении показательны данные о движении народонаселения в Канаде. Они показывают быстрый рост городского населения.

Еще сорок лет тому назад более четырех пятых (86%) населения жило в деревне, теперь уже только половина. Иммигранты оседают по преимуществу в городах, туда же бежит из деревни и местное население. В восточной Канаде сельское население даже абсолютно сокращается. Сельская жизнь в тяжелых канадских условиях не по вкусу современному человеку. Такая урбанизация Канады несомненно мало благоприятна для экспорта хлебов из Канады. Рост внутреннего рынка уменьшает свободные для экспорта излишки, а развитие промышленности ослабляет в то же время потребность в заграничных товарах²²⁹.

Что касается Аргентины, то на нее тоже особых надежд возлагать не приходится, но по совершенно иной, чем в Канаде причине. Страна эта не имеет благоприятных шансов для промышленного развития, у нее почти нет угля и мало руды, этой необходимой для промышленного развития основы. Поэтому она надолго останется страной аграрного экспорта, но, чтобы сильно увеличить спой экспорт, ей не хватает рабочих рук. А быстрая колонизация Аргентины наталкивается на одно своеобразное препятствие. Она задерживается крупной земельной собственностью, господствующей в Аргентине. Крупные земельные собственники предпочитают краткосрочную аренду и проявляют большую склонность к экстенсивному, но малотрудоемкому скотоводству. Их образ действий направляется [112] прямо к уменьшению относительной плотности сельского населения, говорит, например, Шмидт, весьма внимательно изучивший аграрные условия Аргентины²³⁰.

Пока не будут созданы благоприятные условия для быстрого и рационального заселения страны, до тех пор нельзя ожидать большого увеличения предложения аргентинского хлеба на европейских рынках.

Не входя в более детальное обоснование сказанного, я решаюсь все же утверждать, что нас ожидает благоприятная конъюнктура на мировом рынке хлебов. Пусть преувеличен мой пессимизм относительно будущности канадского или аргентинского вывоза, все же одно сокращение подвоза хлеба из Соединенных Штатов уже значительно улучшает положение нашей страны.

Что касается других статен нашего экспорта, то в общем перспективы здесь тоже довольно благоприятны, в особенности в отношении экспорта леса и лесных продуктов. Итак, положение Союза ССР в мировом хозяйстве в общем мне представляется благоприятным. Тем товарам, которыми она располагает для вывоза, обеспечен хороший сбыт.

Что касается ввоза, то о нем тоже не приходится беспокоиться. Обстоятельства на мировом рынке складываются для нас в этом отношении довольно благоприятно. Недостатка промышленных изделии, конечно, не предвидится. При этом, невидимому, так же, как и до войны, нам надо рассчитывать на Германию, как на главного поставщика к нам заграничных товаров.

В какой мере сохранилась былая промышленная мощь Германии и как скоро она восстановит свои производственные силы, я не берусь судить. Да для самого вопроса это ведь и не так существенно. Была бы потребность в экспорте в нашу страну, а средства для этого и у отощавшей Германии найдутся. Не надо забывать, что в вопросах внешней торговли потребность в экспорте часто играет решающую роль.

Чтобы не ходить далеко за примерами, вспомним о довоенном экспорте яиц и масла из России. Ведь нельзя же говорить, что мы в избытке имели эти продукты; и несмотря на это мы вывозили их в значительном количестве. Наш крестьянин сам не ел ни яиц, ни масла, а отправлял их за границу. Условия нашего дореволюционного хозяйства были таковы, что вынуждали это делать.

И в таком же положении вынужденного экспорта находится современная Германия. Она должна экспортировать продукты своей промышленности для того, чтобы оплачивать лежащие на ней обязательства по Версальскому миру. Часть возложенной на нее контрибуции была обусловлена платежами натурой, но и другая часть, относительно которой. нет такого условия, все же, в конечном итоге, должна быть оплачена товарами²³¹.

Но кроме того, она по прежнему должна вывозить, чтобы иметь средства для покупки недостающего ей сырья и продовольствия. Итак, она более чем раньше нуждается в экспорте своих товаров заграницу. Но поле германского экспорта после войны значительно сузилось. Заморские рынки, значение которых до войны так быстро возрастало, теперь [113] для нее мало доступны. Не говоря уже о том, что она потеряла свои флот, на некоторые заокеанские рынки ей теперь труднее проникнуть. Кое-где за время воины наладилось самостоятельное производство, я укажу для примера на производство красителей в Америке или рост машиностроения в Японии²³²; повсеместно усилился протекционизм, а кое-где закрепились и ее торговые соперники. Поэтому Германия сильно заинтересована в нашем рынке и несомненно будет стремиться занять на нем прежнее доминирующее положение.

В прошлом наша таможенная политика по многом противоречила интересам развития нашей внешней торговли. Она a priori не сочувствовала всякому ввозу, а это неизбежно ухудшало и условия нашего вывоза. Это огульное осуждение ввоза в значительной степени поддерживало уверенность в том, что необходимо бороться с так называемым немецким засильем.

Объективные условия мирового хозяйства и интересы развития производительных сил нашего народного хозяйства требовали бы развития внешней торговли приблизительно в том же направлении, в каком это развитие осуществлялось в последние перед войной годы. Однако, как на деле пойдет развитие нашей страны в ближайшие годы, зависит в значительной степени от того, какое установится отношение к этому процессу со стороны государственной власти²³³. В прошлом, в общем, преобладало враждебное отношение к развитию внешней торговли. И если наша торговля с заграницей бистро развивалась, то не благодаря, а вопреки господствовавшей в дореволюционное время политике.

Ни в какой другой стране не было ни таких высоких ставок, ни такого сплошного огульного протекционизма.

[114] По данным, приводимым M. Н. Соболевым, тяжесть таможенного обложения в процентах к ценности всего ввоза составляла в 1906—1910 гг.:

Наша таможенная политика приняла характер такого высокого и сплошного протекционизма в значительной степени потому, что на нее в сильном мере влияли соображения фискального порядка. Ввоз товаров рассматривался, как важный источник государственного дохода. Этим объясняется обилие в нашем тарифе высоких пошлин на промышленное сырье. Даже пошлина на хлопок, которая сыграла несомненную роль в развитии нашего хлопководства, первоначально была введена исключительно по фискальным мотивам.. При этом весьма было распространено примитивное представление о том, что для увеличения таможенного дохода всегда надо повышать пошлины²³⁵.

Желание сжать ввоз из-за границы было другим основанием для повышения таможенных пошлин. При этом мы добивались ограничения ввоза не только в интересах развития нашей промышленности, — в разумных пределах это было бы вполне понятно и необходимо, — но и в значительной степени потому, что заграничный ввоз сам по себе не пользовался никогда нашим сочувствием. Поэтому нередко мы не ввоз ограничивали ради развития промышленности, а развивали промышленность ради ограничения ввоза. По крайней мере важным мотивом для поощрения тон или иной отрасли промышленности являлось указание на возможное благодаря этому уменьшение заграничного ввоза. Этим объяснялось, почему самые второстепенные производства, вроде производства парфюмерии и косметики или производства галантерейного товара, привлекали серьезное внимание руководителей нашей таможенной политики. В основе всего этого лежало увлечение идеей благоприятного торгового баланса,

Такое же несочувствие а priori к заграничному ввозу лежало в сущности и в основе идеи борьбы с германским засилием, которая одно время была так популярна в нашем обществе. Если большой привоз товаров из-за границы нам нежелателен, то, конечно, Германия является нашим первым и самым важным противником в торговой политике. С ней надо усиленно бороться, потому что она легче других преодолевает каши таможенные рогатки и грозит заполнить Россию своими товарами. Подобные представления несомненно тормозили в прошлом развитие нашей внешней торговли, и надо только пожелать, чтобы наша будущая торговая политика совершенно от них отрешилась.

[115] «Все люди, все государства и народные хозяйства, — говорит Шмоллер, — с враждебной и дружественной стороны одновременно противостоят друг другу. Они борются из-за выгод, стремятся взять верх и даже погубить друг друга, но в то же время они друг для друга необходимы и должны содействовать взаимному преуспеянию». В зависимости от условии места и времени получает перевес та или другая сторона экономических отношений, преобладает противоречие или согласованность интересов.

Экономические отношения между Россией и Германией обычно у нас рассматривали под углом зрения антагонизма интересов; но не нужно упускать из виду, что эти страны во многом дополняют друг друга, а потому во многих отношениях у них не противоположные, а общие интересы. В мировом хозяйстве отдельные страны сталкиваются друг с другом или как взаимные покупатели и продавцы, или как конкуренты на каких-нибудь общих рынках. И те и другие отношения могут являться источником антагонизма интересов. Но та форма экономической борьбы, которая возникает между покупателем и продавцом, порождает не только антагонизм, но и согласованность интересов. Конечно, продавец стремится увеличить свою выгоду за счет покупателя, но в то же время он заинтересован в преуспеянии своего клиента, в увеличении его покупательной мощи. Недаром же говорят, что у затянувшегося в долгах дельца нет лучших друзей, чем его кредиторы. Но нет места для таких доброжелательных отношений там, где дело идет о соперничестве, где страны сталкиваются, как конкурирующие между собою продавцы или покупатели на каких-нибудь общих рынках. И если между странами преобладают эти отношения, то с уверенностью можно сказать, что на второй план по сравнению с антагонизмом интересов отступит то, что Шмоллер назвал «дружественной стороной международного экономического общения».

В довоенное время в таком положении находились Германия и Англия. Внешняя торговля этих стран имела одинаковое строение: во ввозе и той и другой стороны преобладало продовольствие и сырье, в вывозе — фабрикаты. И хотя взаимный торговый обмен между этими странами достигал внушительных размеров²³⁶, все же на очень многих рынках они встречались как конкуренты, как две враждующие стороны.

Русско-германские отношения имели совершенно другой характер: Россия и Германия противостояли друг другу, как покупатель и продавец. В Германии мы имели хороший рынок для продуктов нашего сельского хозяйства, а для Германии Россия являлась местом сбыта для продуктов ее промышленности, а также полем приложения германского капитала и труда.

Поскольку русское сельское хозяйство противостоит немецкой промышленности, нет места для серьезного расхождения интересов. И если замечался между этими странами экономический антагонизм, то главным основанием для этого являлось то, что Германия желала укрепить свое сельское хозяйство, а нам необходимо было развивать свою промышленность. И вот на почве этих тенденций и возникла коллизия интересов.

Впрочем нельзя сказать, что между интересами аграрного развития Германии и нашим сельским хозяйством совсем не было точек соприкосновения. Германские животноводы, например, нуждаясь в покупных кормах, были заинтересованы в развитии нашего зернового хозяйства. Наша промышленность, поскольку ей требовалось машинное оборудование, была [116] заинтересована в развитии германского машиностроения. Прогресс германской химической промышленности шел на пользу нашему текстильному делу.

В этом сложном клубке переплетающихся интересов, по-видимому, преобладание должна получить та точка зрения, которая стоит за экономическое сближение этих двух стран. Во всяком случае, если нам и необходимо и интересах нашего промышленного развития бороться с некоторыми категориями заграничного ввоза; то это приложимо ко всякому ввозу, из какой бы страны он к нам ни направлялся. Всякое же выделение Германии из ряда других стран и умышленное от нее обособление не имело на наш взгляд достаточных основании. Выше мною было указано на то, что ложные представления о природе и задачах внешней торговой политики являлись и являются одной из причин несоответствия между теорией и практикой торговой политики. В истории нашей дореволюционной таможенной политики можно найти много примеров, подтверждающих это²³⁷.