[Кобден Р.
Ричард Кобден – Лига и борьба против хлебных законов. Речи Кобдена в парламенте
и на митингах. –
М.: Солдатенков, 1899. 314 с. (Библиотека экономистов. Вып. 10).]
————————————
В 1836 году Кобден выставил в Стокпорте свою кандидатуру в парламент, но не был избран. Он написал в то время одному из членов стокпортского избирательного комитета письмо, в котором изложил свои взгляды на вопрос об ограничении законом числа рабочих часов. Вот это письмо.
————————————
Фальмут,
21 октября 1836 года.
Когда я всходил на палубу “Ливерпуля”, готовясь отплыть в Лиссабон, мне вдруг пришла в голову одна мысль по поводу циркуляра, оставленного нам для моих стокпортских избирателей, — мысль, которая и побуждает меня обратиться к вам с этим письмом. Дело в том, что в этом циркуляре я ни слова не сказал о десятичасовом законе, а между тем вопрос о количестве рабочих часов глубоко интересует не-избирателей нашего округа, влияние которых, как мне известно, очень значительно, и я, не исправив своей оплошности откровенным разъяснением дела, рисковал бы быть заподозренным в преднамеренном исключении из моего циркуляра всего, что касается этого вопроса.
Рассуждая с точки зрения права и справедливости, я никогда не колебался выступать, когда мне это приходилось, в защиту юношества от обременения его чрезмерной работой. Это — вопрос, обсуждая который, я оставляю в стороне политико-экономические соображения, — вопрос, касающийся более области врача, чем экономиста; разрешение его я предоставил бы скорее Х. или Ашл¨ Куперу, чем Мак-Каллоху или Мартино. Незачем прибегать к научным доводам, чтобы убедиться, что не нежному детскому организму выносить такую продолжительность труда, от которой, как от чрезмерной, стараются уклониться и люди зрелого возраста.
По моему мнению, — и я надеюсь, что скоро придет день, когда это мнение сделается всеобщим, — ребенок моложе 13 лет не должен быть допускаем ни к какой работе на хлопчатобумажных фабриках. Дети старше этого возраста могут исполнять лишь легкую работу в течение определенного числа часов до тех пор, пока их организм, в силу своего естественного развития, не сделается способным переносить утомление, сопряженное с трудом взрослого рабочего.
Убеждение это настолько глубоко укоренилось в моем уме, что, если бы мне пришлось заседать в палате общин во время последней сессии парламента, то я, конечно, всеми силами восстал бы против предположения мистера Паулетта Томпсона — отсрочить исполнение статьи, ограничивающей число рабочих часов для детей. Я знаю, что большинство защитников малолетних рабочих стоят за десятичасовой закон с сокращением продолжительности работы машин, — что на деле свело бы вообще употребление пара на хлопчатобумажных фабриках до 10 часов в день, так как труды малолетних прилагаются теперь, кажется, в большей или меньшей степени ко всем отраслям нашей промышленности.
Но, с другой стороны, мне всегда казалось, что сторонники указанной меры упускают из виду очень важные последствия, к которым должно привести ее применение. Приняли ли они во внимание, что это было бы первым примером вмешательства закона в свободной стране, направленного ограничению свободы труда взрослых рабочих? Подумали ли они, что, признав за правительством право определять количество рабочих часов, мы тем самым дадим ему право определить продолжительность работы и в 20 часов, вместо 10? Сообразили ли они, что если ткачи и прядильщики будут взяты под покровительство парламентского акта, то и тысячи других отраслей труда будут вправе потребовать такого же покровительства и для себя? Насколько мне известно, уже около 300 лет не было примера, чтобы издан был закон, устанавливающий труд рабочих классов. В свое время такие законы были остатками феодального строя; избавление от них было равносильно освобождению от рабства и вступлению на путь свободы. Хотя сторонники 10-часового рабочего дня не предвидят последствий такой политики, мне кажется, однако, что, признав за правительством право устанавливать число рабочих часов, мы тем самым установили бы принцип попятного движения и возвратились бы к условиям, от которых наши предки освободились уже три века тому назад. Не будем же мы давать повода народу — я разумею массы — легко относиться к великим принципам, на которых основывается вся его сила. Небольшая кучка привилегированных людей может руководствоваться, вместо принципов, практическими соображениями, но нам, реформаторам, — я не колеблясь говорю это, — надо строго держаться наших основных принципов и всегда высказывать готовность прилагать их к делу, не опасаясь связанных с этим последствий. Мне скажут, может быть, что рабочие классы Ланкашира не в состоянии сами защищать себя от притеснений и принуждены поэтому прибегать к защите закона. Я отказываюсь этому верить.
Оставаясь противником всяких законодательных мероприятий в этом направлении, я должен предложить другое средство. Я дал бы рабочим совет, чтобы они прежде всего постарались завоевать себе свободу на мировом рынке труда, чего они легко могут достигнуть путем сбережений: если бы каждый из них отложил по 20 ф. ст., то они могли бы даже подчинить себе условия единственного рынка, на котором труд стоит в более высокой цене, чем в Англии. Я говорю о Соединенных Штатах. Всякий рабочий, отложивший такую сумму, стал бы в такие же независимые отношения к своему хозяину, в каких последний, благодаря своему огромному капиталу, находится к своим рабочим. Если бы удалось добиться этого повсеместно, тогда не могло бы быть и речи о каком бы то ни было давлении работодателей. Мне скажут, что моя гипотеза — не более чем химера, и что рабочие не могут рассчитывать на взаимную поддержку, но я отвечу, что я — лучшего мнения о рабочих, и что мои соображения основаны на многих примерах успехов, уже достигнутых в этой области. По моему мнению, все дело в том, чтобы рабочие уразумели, в чем состоят их интересы, и не поддавались обману, — чтобы они научились полагаться только на самих себя и не рассчитывали на защиту закона, которая никогда не может принести им пользы.
Я не уступлю никому на свете, ни даже самому ярому стороннику 10-часового билля, в горячем сочувствии великому рабочему сословию, но именно характер питаемой мною симпатии и не позволяет мне усомниться в будущности этого сословия.
Тем менее способен я питать по отношению к трудящимся классам те мнимо-гуманные чувства, которые приводят лишь к бессмысленной филантропии и живут за счет независимости и свободы народных масс. Мои гуманные чувства выражаются в мужественной братской любви, в желании внушить рабочим любовь к независимости, чувство собственного достоинства, презрение к расслабляющему протекционизму, стремление к материальному самообеспечению и к возвышению собственной личности. Я знаю, что легче приобрести любовь народа, рисуя ему заманчивые и призрачные перспективы тех благ, которых он может ожидать от парламента, и что гораздо труднее заставить себя выслушать, когда можешь дать лишь один совет — полагаться только на собственные силы. Но поскольку я не расположен опираться на сильных мира сего, постольку же, если не в большей степени, я не намерен заискивать у неимущих классов. Моя вера во все возрастающее умственное развитие рабочего сословия дает мне право надеяться, что уже в наше время в рабочей среде найдется немало наученных опытом людей, способных сознательно присоединиться к выраженному мной мнению — что представители рабочего сословия, как и члены других общественных групп, должны рассчитывать только на самих себя в деле борьбы за собственное возрождение и благосостояние. Вот почему я опять повторяю: не надейтесь на парламент, а надейтесь только на себя самих!
Мне не трудно было установить с помощью различных доказательств тот факт, что необходимо устранить всякое вмешательство закона в область народного труда. В самом деле, разве не очевидно, что всякий закон, ограничивающий число рабочих часов, тотчас же потерял бы свою силу, как скоро его нарушение оказалось бы одинаково выгодным как для работодателей, так и для их рабочих? Что толку и пользы в предписании, сила которого основывается лишь на свободной воле лиц, для которых оно должно иметь принудительное значение, если на деле применение его заинтересованными сторонами может обойтись и без законодательного утверждения. Издание последнего в таком случае могло бы только подорвать в стране доверие к законам вообще. Но на небольшом листе почтовой бумаги мне невозможно развить этот вопрос так, как он этого заслуживает.
К каким печальным выводам приводят нас защитники десятичасового билля, которые видят в сокращении продолжительности работы машин единственное средство спасения детей! Ведь такое заявление равносильно признанию, что в этом деле нельзя полагаться даже на родителей, и что последних нужно считать неспособными повиноваться естественному закону, не допускающему принесения в жертву собственных детей. Я торжественно протестую против этой жалкой клеветы на рабочие классы, затрагивающей даже их естественные человеческие чувства. Я думаю, напротив, что в их среде существует достаточно развитое общественное мнение, способное удержать на прямом пути тех родителей, у которых эти чувства противоестественно слабо развиты.
Я убежден, что народная нравственность быстро поднимается и что она достигла уже такого уровня, когда можно отбросить всякие опасения относительно существования в народной среде таких нравственно испорченных личностей, которых можно было бы заподозрить в преступлении детоубийства».